Иосиф Рюрикович-Дракула (Рассекреченная родословная генералиссимуса) - Йоханссон Сигурд (чтение книг .TXT) 📗
В торжественные церемониальные случаи — при выходе или приёме послов — его окружали царственной пышностью, становились вокруг него с раболепным смирением, а в будни те же люди не церемонились с ним, порой баловали, порой дразнили. Играют они, бывало, с братом Юрием в спальне покойного отца, а первенствующий боярин князь И. В. Шуйский развалится перед ними на ласке, обопрётся локтем о постель покойного государя, их отца, и ногу на неё положит, не обращая на детей никакого внимания, ни отеческого, ни даже властительного.
Горечь, с какою Иван вспоминал об этом 25 лет спустя, даёт почувствовать, как часто и сильно его сердили в детстве. Его ласкали как государя и оскорбляли как ребёнка.
Но в обстановке, в какой шло его детство, он не всегда мог тотчас и прямо обнаружить чувство досады или злости, сорвать сердце. Эта необходимость сдерживаться, дуться в рукав, глотать слёзы питала в нём раздражительность и затаенное, молчаливое озлобление против людей, злость со стиснутыми зубами. К тому же он был испуган в детстве.
В 1542 г., когда правила партия князей Бельских, сторонники князя И. Шуйского ночью врасплох напали на стоявшего за их противников митрополита Иоасафа. Владыка скрылся во дворце великого князя. Мятежники разбили окна у митрополита, бросились за ним во дворец и на рассвете вломились с шумом в спальню маленького государя, разбудили и напугали его.
Безобразные сцены боярского своеволия и насилия, среди которых рос Иван, были первыми политическими его впечатлениями. Они превратили его робость в нервную пугливость, из которой с летами развилась наклонность преувеличивать опасность, образовалось то, что называется страхом с великими глазами. Вечно тревожный и подозрительный, Иван рано привык думать, что окружен только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетётся вокруг него бесконечная сеть козней, которою, чудилось ему, стараются опутать его со всех сторон. Это заставило его постоянно держаться настороже; мысль, что вот-вот из-за угла на него бросится недруг, стала привычным, ежеминутным его ожиданием. Всего сильнее в нём работал инстинкт самосохранения.
Все усилия его бойкого ума были обращены на разработку этого грубого чувства.
Как все люди, слишком рано начавшие борьбу за существование, Иван быстро рос и преждевременно вырос. В 17–20 лет, при выходе из детства, он уже поражал окружающих непомерным количеством пережитых впечатлений и передуманных мыслей, до которых его предки не додумались и в зрелом возрасте. В 1546 г., когда ему было 16 лет, среди ребяческих игр он, по рассказу летописи, вдруг заговорил с боярами о женитьбе, да говорил так обдуманно, с такими предусмотрительными политическими соображениями, что бояре расплакались от умиления, что царь так молод, а уже так много подумал, ни с кем не посоветовавшись, от всех утаившись. Эта ранняя привычка к тревожному уединенному размышлению про себя, втихомолку, надорвала мысль Ивана, развила в нем болезненную впечатлительность и возбуждаемость. Иван рано потерял равновесие своих духовных сил, уменье направлять их, когда нужно, разделять их работу или сдерживать одну противодействием другой, рано привык вводить в деятельность ума участие чувства.
О чём бы он ни размышлял, он подгонял, подзадоривал свою мысль страстью. С помощью такого самовнушения он был способен разгорячить свою голову до отважных и высоких помыслов, раскалить свою речь до блестящего красноречия, и тогда с его языка или из-под его пера, как от горячего железа под молотом кузнеца, сыпались искры острот, колкие насмешки, меткие словца, неожиданные обороты.
По природе или воспитанию он был лишён устойчивого нравственного равновесия и при малейшем житейском затруднении охотнее склонялся в дурную сторону. От него ежеминутно можно было ожидать грубой выходки: он не умел сладить с малейшим неприятным случаем. В 1577 г. на улице в завоеванном ливонском городе Кокенгаузене он благодушно беседовал с пастором о любимых своих богословских предметах, но едва не приказал его казнить, когда тот неосторожно сравнил Лютера с апостолом Павлом, ударил пастора хлыстом по голове и ускакал со словами: «Поди ты к черту со своим Лютером».
В другое время он велел изрубить присланного ему из Персии слона, не хотевшего стать перед ним на колена. Ему недоставало внутреннего, природного благородства; он был восприимчивее к дурным, чем к добрым, впечатлениям: он принадлежал к числу тех недобрых людей, которые скорее и охотнее замечают в других слабости и недостатки, чем дарование или добрые качества. В каждом встречном он прежде всего видел врага. Всего труднее было приобрести его доверие. Для этого таким людям надобно ежеминутно давать чувствовать, что их любят и уважают, всецело им преданы, и, кому удавалось уверить в этом царя Ивана, тот пользовался его доверием до излишества. Тогда в нём вскрывалось свойство, облегчающее таким людям тягость постоянно напряженного злого настроения, — это привязчивость».
Не лучшим образом обстояло дело и с воспитанием будущего «отца народов».
Врач Н. Кипашидзе, лечивший старую Кэкэ, Екатерину Джугашвили, мать Сталина, вспоминал ее рассказы: «Однажды пьяный отец поднял сына и с силой бросил его на пол.
У мальчика несколько дней шла кровавая моча». Этот исторический момент надлежит запомнить, поскольку в нем во многом кроется ответ на вопрос — кто был истинным отцом Сталина? Вечно пьяный сапожник Виссарион (Бесо) Джугашвили явно не мог быть биологическим предком такого руководителя такого государства. Потому, понимая, от кого в действительности произошел «его» сын, он и вел себя с ним подобным образом.
Первые годы несчастная Кэкэ во время всех этих пьяных ужасов, схватив перепуганного ребенка, убегала к соседям. Но Кэкэ взрослела, тяжелый труд закалял, и отпор молодой женщины с каждым годом становился сильнее. А пьяница Бесо слабел. Теперь она безбоязненно вступала в рукопашные схватки с мужем. Бесо стало неуютно в доме, он не чувствовал себя властелином.
Бесо уезжает в Тифлис, на фабрику Адельханова, мать и сын остаются вдвоем. Но мальчик похож на отца не только лицом.
Жуткая семейная жизнь ожесточила его. «Он был дерзким, грубым, упрямым ребенком невыносимой натуры…» — так описала Сосо 112-летняя Хана Мошиашвили — грузинская еврейка, подруга Кэкэ, переехавшая в 1972 году в Израиль из Грузии.
Мать, ставшая главой семьи, кулаком смирявшая отца, воспитывает теперь сына.
Беспощадно бьет за непослушание. Так что он имел все основания спросить ее впоследствии: «Почему ты меня так сильно била?»
«БИТЬ» входит навсегда в его подсознание. «БИТЬ» — это значит и воспитывать. И это слово станет самым любимым в борьбе с политическими противниками (63).
С отъездом Бесо Кэкэ продолжает исполнять обет: маленький Сосо должен стать священником. Нужны деньги на учение — и она берется за любой труд — помогает убираться, шьет, стирает. Кэкэ знает: у мальчика необыкновенная память, он способен к наукам. И он музыкален, как мать. А это так важно для церковной службы. Теперь часто Кэкэ работает в домах богатых торговцев-евреев. Туда рекомендовала ее подруга Хана. И с нею приходит худенький мальчик. Пока она убирается, смышленый мальчик забавляет хозяев. Он им нравится, этот умный ребенок.
Но в то же время зарождается в нем чувство ревнивой обиды. Именно в это время поползли темные сплетни о матери, которая ходит по домам богатых евреев. Так формировался у маленького Сосо этот странный для Кавказа антисемитизм.
Его друг Давришеви вспоминал, как бабушка читала им Евангелие — историю предательского поцелуя Иуды. Маленький Сосо, негодуя, спросил:
— Но почему Иисус не вынул саблю?
— Этого не надо было делать, — ответила бабушка. — Надо было, чтоб Он пожертвовал собой во имя нашего спасения.
Но этого маленький Сосо понять не в силах: все детство его учили отвечать ударом на удар.
И он решает сделать самое понятное ему — отомстить евреям! Он уже тогда умел организовать дело и остаться за кулисами, страшась тяжелой руки матери. План Сосо осуществили его маленькие друзья — впустили в синагогу свинью. Их разоблачили, но Сосо они не выдали. И вскоре православный священник сказал, обращаясь к прихожанам в церкви: «Имеются заблудшие овцы, которые несколько дней назад свершили богохульство в одном из домов Бога».
