Утопия у власти - Некрич Александр (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Заметное место среди мер по «ускорению» занимает наиболее простая реформа чудовищного аппарата управления, который во всех выступлениях Горбачева, во всех острокритических статьях экспертов и публицистов, вдохновленных «гласностью», представлен основным врагом перестройки. Цифры производят внушительное впечатление. В 1987 г. Горбачев свидетельствовал: «В сфере управления у нас сейчас занято около 18 млн. человек, из них 2,5 млн. — аппарат различных органов управления и порядка, 15 млн. человек — управленческий аппарат объединений, предприятий и организаций. Все это составляет 15% трудовых ресурсов страны. На каждые 6-7 человек — управляющий. ...На содержание этого аппарата мы расходуем более 40 млрд. рублей, а приращиваем национальный доход в последние годы в размере около 20 млрд. рублей».
Сергей Андреев дает более детальные сведения: общая численность управленческих служб (на конец 1987 г.) — 17 718 тыс. человек. Из них около 11,5 миллиона работают в системе предприятий и организаций, около 3 млн. образуют инженерный состав; в аппарате министерств и ведомств значится — 1 млн. 604 тыс. человек. Очевидна необходимость сокращения штатов. Она была ясна уже в 1919 г., когда Ленин внезапно обнаружил разрастание бюрократии. Она была ясна в 30-е годы, когда с бюрократами вел беспощадную войну лично товарищ Сталин. С. Андреев напоминает, что в 1956 г., когда существовало 52 союзных министерства, ЦК КПСС настаивал на принятии мер, направленных «на сокращение численности и упрощение административного аппарата». В 1979 г. таких министерств было уже 64, и их число продолжает расти.
С приходом Горбачева и началом «перестройки» была проведена кампания по увольнению «бюрократов». А. Мельников, первый секретарь областного комитета партии в Кемерово, рассказал пленуму ЦК, что было уволено 600 тыс. управленцев и взято на службу 700 тыс. управленцев. Герой романа Ильи Эренбурга «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца», мудрец и шут, мучившийся в 20-е годы в советской республике, уволенный со службы, немедленно находит другую работу. Писатель комментирует: «Спасла Лазика знаменитая диалектика: если сокращают, значит, набирают. Это закон природы: одного человека выгоняют из комнаты, вместо него сажают другого...» С. Андреев, возможно незнакомый с бурной жизнью Лазика, приводит 60 лет спустя факты, свидетельствующие, что «знаменитая диалектика» по-прежнему действует безотказно.
Причин невозможности прыжка через пропасть, причин прыжков на месте множество. О них говорят государственные и партийные деятели, экономисты, журналисты. И мы к ним вернемся. Пока задержимся на «технике» реформирования. В статье «Правды», посвященной убожеству советской политэкономии, подчеркивается отсутствие представления о путях преодоления кризиса. Автор статьи категоричен: «Не можем вырваться из замкнутого пятиэтапного круга: критика действующего хозмеханизма — выдвижение рецептов по его переделке — принятие решений и эйфория по поводу их эффективности — шок после «открытия» обратного — и снова тотальная критика». В апреле 1989 г., после 4 лет перестройки, Михаил Горбачев делает удивительное признание: «...все мы (он обращается к членам Центрального комитета партии, высшему органу власти) не знали хорошо страну, в которой мы живем». Генеральный секретарь отвергает мысль, что не нужно было «отказываться от активных действий». Он признается только, что «все оказалось гораздо сложнее, чем мы Думали, чем казалось на первом этапе».
«Мы думали», «нам казалось», «мы ошибались» — Горбачев использует покаяние, как цену, которую он платит за право совершать новые эксперименты. Об ошибочности выбранной Горбачевым стратегии было сказано в июне 1988 г. на XIX партконференции. Директор института экономики Академии наук Леонид Абалкин был категоричен: «Важно подчеркнуть со всей определенностью, что радикального перелома в экономике не произошло и из состояния застоя она не вышла». Это констатировалось после трех лет реформ. Академик Абалкин в качестве причин неудачи назвал желание «решать проблемы путем чисто организационных мер и решений, увеличивая, в частности, количество принимаемых решений». Прежде всего, однако, ошибкой была стратегия ускорения. Стремление решить проблему дефицита («кругом дефицит, не хватает того, другого, третьего, четвертого») наращиванием объема продукции только усугубляет экономические трудности. Точка зрения академика Абалкина, говорившего о том, что меры по «демократизации общественной жизни» хотя и важны, не меняют ничего в существующей системе, встретили резкое возражение со стороны Горбачева. Выступая второй раз, генеральный секретарь заявил, что от высказываний Абалкина «отдает экономическим детерминизмом и вообще недооценкой перестройки».
Василий Селюнин, один из самых знающих, а главное, из самых смелых журналистов, занимающихся экономикой, отлично объяснил, что из себя представляет стратегия ускорения. В основу ее концепции лег несложный расчет, опубликованный академиком Аганбегяном и сразу ставший знаменитым. За год мы используем примерно 600 млрд. рублей национального дохода. Три четверти этой суммы идет на потребление, четверть — в накопление. При росте дохода на один процент в год прибавка составит 6 млрд. рублей. Для ощутимого повышения жизненного уровня общий доход страны надо увеличить на 4, а еще лучше на 5% ежегодно. Селюнин демонстрирует пороки этой стратегии. Прежде всего, он подсчитывает, что даже пятипроцентный рост дохода даст ежемесячную прибавку на одного работающего примерно на полтора рубля. Но главное в другом: в советской экономике доля предметов потребления в общем выпуске продукции неуклонно снижается с 1928 г. Следовательно, ускорение темпов производства означает увеличение выпуска металла, тракторов, комбайнов, станков. Плохого качества, ненужных. Ускорение темпов ведет к еще более быстрому чем сейчас истощению ресурсов, в том числе невозобновляемых, например нефти.
Селюнин видит прямую зависимость между стратегией ускорения и перестройкой структуры экономики: ускорение должно подменить кардинальные реформы. «Или ускорение, понимаемое как взвинчивание объемов производства, или перестройка структуры экономики. Третьего не дано, так что выбирать все равно придется».
Подводя итоги трехлетней реформы, Селюнин выражается ясно и просто: «Реформы тут ни при чем — новый механизм не хуже и не лучше старого, он просто старый...» Экономист проф. Попов, избранный в 1990 г. мэром Москвы, введший в обиход термин Административная система (АС), полностью с выводом Селюнина согласен: «Суть прежнего механизма — командное положение министерства, его право административно определять жизнь хозрасчетного звена, по существу не изменилась».
Каковы причины неудачи экономической реформы, которая стала еще более очевидной в 1989 г.? Селюнин говорит, прежде всего, о плане, о том, что сохраняется прежний порядок планирования. В статье 2 того самого Закона о государственном предприятии, который Горбачев назвал «реальностью перестройки», сказано: «Государственный план экономического и социального развития является важнейшим инструментом реализации экономической политики Коммунистической партии и Советского государства». Если план — важнейший инструмент, — спрашивает Селюнин, — то какова роль экономических методов воздействия на производство? А именно замена административных методов экономическими и есть объявленная цель реформы. Но это не все: планирование вступает в противоречие с рынком. До сих пор — и это одно делает все разговоры об экономической реформе несостоятельными — не решена проблема цен. «Единственный надежный способ определения цены — рынок, ничего лучше человечество не изобрело». Экономист Николай Шмелев, ставший известным после статьи «Авансы и долги», о которой Горбачев говорил, что она верна в части критической и неверна в части положительной программы, в 1989 г. определил ситуацию дилеммой: либо сила, либо рубль. В статье под этим заголовком он говорит об основном пороке: «Мы не имеем еще главного, что присуще всякой нормальной экономике, которая развивается не понуканиями, не из-под палки, а сама собой: мы не имеем рынка». Отсутствие рынка связано с отсутствием полноценного рубля, который мог бы стать свободно конвертируемой валютой. Каким он был в годы нэпа. По подсчетам специалистов, сегодня имеется более 2 тыс. курсов рубля: в зависимости от приобретаемых товаров и от покупателей. Шмелев, называя это обилие сумасшедшим домом, вспоминал, что некогда курс рубля был решен лично и свободно товарищем Сталиным (в 1950 г.). Сталину представили расчеты специалистов, по которым 1 доллар стоил 14 тогдашних рублей. Вождь перечеркнул цифру синим карандашом и написал — 4. Добавив, как рассказывают, «и этого им хватит».
