Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
Это уж потом, ему, отлученному от флота, в уютной домашней комнате, в шерстяных носочках, да в теплых тапочках, легко было водить пером по бумаге, по поводу того, как мы здорово дали немцам «прикурить»! В действительности было, как раз всё наоборот, и не по вине низового командного звена и матросов.
Да, и адмирал Трибуц после войны, в своих мемуарах, внес изменения в каракули Георгия Константиновича, чтоб приятней читалось. Давайте, сравним по содержанию с предыдущим текстом. Заранее, можно сказать, что таким приказом, немцев не испугаешь. Взято из книги В.Ф. Трибуца «Балтийцы сражаются».
«В течение 23 июня возможно внезапное нападение немцев. Оно может начаться с провокационных действий, способных вызвать крупные осложнения. Одновременно быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников. Приказываю: перейдя на готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих тер(риториальных) водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого разрешения не производить».
В этот раз, адмирал Трибуц, свою фамилию под «приказом», поставить почему-то, постеснялся. Вы обратили внимание, когда ожидалось нападение немцев? В воскресенье, дескать, все отдохнут от напряженной недели, а уж, в понедельник 23-го — на войну, как на работу.
Видимо и в московской Директиве подписанной Жуковым, стояла дата возможного нападения — 23 июня? Представляете какой «сюрприз» подготовили нашим командирам на границе! Поэтому на корабли, той же Балтики, немецкие самолеты и свалятся, как снег на голову.
Особенно умилила фраза о тщательной маскировке боевой готовности. Она, видимо, было необходима для командиров кораблей курящих на мостике папиросы. Надо, чтобы они их прятали в рукаве кителя и не демаскировали себя. И все это на фоне изготовившегося к удару врага. Сплошная подлость, выдаваемая за миролюбие.
Но продолжаем читать воспоминания подводника Грищенко.
«Но уже через минуту-две штурман Петров доложил с мостика:
— В гавани над подводными лодками на высоте пятьсот — шестьсот метров пролетели три самолета-бомбардировщика с черными крестами и фашистской свастикой.
Даю команду — „воздушная тревога“. Готовим к бою зенитное орудие. Но никто из командиров подводных лодок, памятуя указание комфлота — „Огонь не открывать“, не решается взять на себя смелость и нарушить его. Между тем самолеты третий пролетают над нами. Где-то в стороне не то взрывы бомб, не то стрельба из орудий».
Хороша, однако, полная боевая готовность — «Огонь не открывать!». Петра Денисовича, тоже, заставляют врать по-маленькому. Но его читать, надо по-умному. Не будет же он писать, что стояли и глазели, не зная, что делать, когда немец прилетел? Ну, скрылись по отсекам. Не станешь же объявлять стоя у пирса: «Срочное погружение!» Пишет, что открыли огонь из зенитного орудия. Точнее, это была полуавтоматическая пушка (21-К) — 45 мм, крайне, не эффективная по своему предназначению. Попадание в быстро летящий самолет противника одним снарядом было весьма проблематичным, а дистанционные взрыватели на снарядах отсутствовали. Вот такую боевую технику заказывал наркомат обороны, в том числе и наркомат ВМФ. Адмиралам же, не стрелять из пушки, ни при каких обстоятельствах. Дистанционные взрыватели натолкнули меня на одну очень интересную историю, которую приведу ниже, по окончанию воспоминаний подводника П.Д. Грищенко.
А то, что немцы отбомбились по Либавской базе — факт. И конечно, самолетов было не три, а, наверное, все тридцать три, так как, на базе было что побомбить. Да и подлодочки, как на подбор, в надводном положении стояли. Вот так и встречали «подготовленными», начало войны. Как следствие, началась сумятица.
«Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний. И мы ждали. Только в шесть часов утра до нас дошла весть: „Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника…“».
Надо же! А Грищенко с товарищами и не знали, кто их бомбил сверху? Оказывается, Германия напала. Что же теперь делать нашим морякам?
«Мне показалось тогда несколько странным: почему в столь ответственной телеграмме — по сути, об объявлении войны — такое осторожничанье: „отражать попытки нападения“? враг бомбит наши базы и порты, а командование все еще не уверено, что это и есть настоящая война. Но, видимо, это было не в компетенции и командования флотом…
Все ждали указаний…»
А я, так хорошо подумал о Кузнецове при всех его прегрешениях. И всего-то, дал, по примеру Северного флота 3,5 часа на раскачку по Балтийскому флоту. А смотрите, что получается? Никому верить нельзя из высшего московского руководства. Они и в шесть часов утра, оказывается, умудрились водить за нос балтийских моряков. Для чего же тогда Алафузов бегом бежал к себе в штаб? Кстати, а прибежал ли он туда? Ведь, Кузнецов пишет, что он отправил его в штаб, но не сообщил читателю, видел ли он сам Алафузова, по возвращению к себе в наркомат, и что тот делал, с полученным от Тимошенко сообщением? К тому же, такое ли было на самом деле содержание приказа наркома обороны, о котором говорил Кузнецов? И можно ли, после всего этого, ему верить? И последнее. Как Нарком Военно-Морского флота, должен ли был адмирал Кузнецов подписывать составленную Алафузовым телеграмму? Или чернила, в ответственный момент кончились?
Теперь, предстоит узнать, что было в «красных» пакетах командиров подводных лодок на Балтике? Петр Денисович вспоминает.
«Вскоре из штаба подводных лодок прибыл командир дивизиона Анатолий Кузьмич Аверочкин. Вручив мне пакет с грифом особой важности он минуту или две постоял, посмотрел, помолчал, пока я читал, затем спросил:
— Задача ясна?
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, но…
— Что — но? — строго прервал он меня.
— Ничего, — ответил я недоумевая.
Обидно было читать такой приказ: командиру „Л-3“ предписывалось выйти в море и не далее как в пятнадцати милях от Либавы занять место в ближнем базовом дозоре. Это означало погрузиться под воду и ждать, когда появятся корабли противника, чтобы донести о них командиру Либавской военно-морской базы. Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами».
Вместо того чтобы подводному минному заградителю идти к фашистским берегам и там на выходах из вражеских портов и военных морских баз ставить мины, им поручают роль обычных подлодок «Малюток». Комдив, на вопрос Грищенко о данном безобразии, видимо, только развел руками. А что делать, если сам командующий флотом запретил покидать свои территориальные воды? В приказе приведенным самим Трубуцем, косвенно подтверждается запрет выхода наших подводных лодок на коммуникации противника. Это все отголоски той Директивы № 1, парализующей ответные действия наших войск и флота.
Но не будем, столь придирчивы к Петру Денисовичу. Он рассказал, что мог. У него с самим приказом и то, целая история.
Как правило, боевой приказ, находящийся в запечатанном пакете, командир корабля имеет право вскрывать только по выходу в море. Будем считать, что написанное относилось, только, к мобилизационному пакету и, как думается, его принес из штаба, сам же командир 3-го дивизиона Аверочкин. Вполне возможно, что из-за любви к ближнему, он и заставил Грищенко, при нем, вскрыть пакет, чтобы убедиться, правильно ли поймет командир лодки поставленную перед ним задачу, а заодно и сам узнает, что там сверху, наприказывали командирам подлодок? Здесь, мы узнаем о таких же безобразиях, какие нам рассказал Головко. Использование боевого корабля не по назначению.
Этот тип подводной лодки «Л», ко всему прочему, являлся минным заградителем и нес на борту, кроме 12 торпед для своих 6 носовых торпедных аппаратов, еще и 20 морских мин для 2-х кормовых минных труб. Вопрос в том, имелись ли мины на борту Л-3, в тот момент? Ведь, по требованию боевой готовности № 1 лодка должна была быть в полном боевом снаряжении и по боевой тревоге, уже, должна была выйти на боевые позиции в море, а она, судя по всему, все еще пребывала в состоянии флотских учений. Поэтому Грищенко и возмущается, видимо тем, что его «полупустого», скорее всего, без мин отправляют в море. Он и говорит, что его используют вместо «Малюток», у которых только торпеды. Балтийское море, действительно, мелководное и поэтому использование подводных лодок «М» здесь, в какой-то мере, оправдано, в отличие от глубоководного Баренцева. Но, все равно и здесь, пакостничают нелюди из Главморштаба, изменяя целевое предназначение подлодок. Перед самым началом войны 1-й дивизион подводных лодок (капитан 3 ранга Трипольский), вроде бы, переводят с передовых позиций у Либавы, в тыл, Усть-Двинск (под Ригу). Данный дивизион состоял из более мощных подводных лодок серии «С», чем «Малютки». Но это сомнительно, так как по документу командующего 1-ой бригады Египко Н.П., вроде бы эти дивизионы подводных лодок находились на тот момент в Либаве. С этим же явлением, не использованием на передовых позициях более мощных подлодок, мы столкнулись и на Северном флоте. Таким образом, на острие удара нашего подводного флота остался, практически один 3-й дивизион «Малюток» плюс четыре подлодки «Калев», «Лембит», «Ронис» и «Спидола», которые достались в наследство от прибалтийских стран, вошедших в наш Советский Союз незадолго до войны. Но были ли, две последние подлодки готовы к выходу в море, тоже под большим вопросом.
