Ближний круг Сталина. Соратники вождя - Медведев Рой Александрович (читаем книги .TXT) 📗
Каганович довольно часто принимал отличившихся работников, лично вручал им значки «Почетный железнодорожник», денежные премии, именные часы и другие награды, фотографировался с передовиками. Он придавал большое значение ритуальной стороне дела.
Уже летом 1935 года 56 работников железных дорог были награждены различными орденами СССР.
25-29 июля в НКПС состоялось второе за четыре месяца совещание работников железнодорожного транспорта. Каганович мог сообщить, что за короткое время его руководства среднесуточная погрузка увеличилась с 56,1 тыс. вагонов до 72,9 тыс., оборот вагона сократился с 8,65 суток до 6,71 суток, снизилось число аварий (См.: Гудок. 1935. 15 авг.). Громадный долг по погрузке был ликвидирован.
По окончании совещания вечером 30 июля четыреста его участников были приняты Сталиным в Большом Кремлевском дворце. К этому вечеру наркомпути приготовил любимое блюдо Сталина с новой, «железнодорожной» начинкой. Назвав его «первым машинистом Советского Союза», Каганович продолжил так: «Машинист революции внимательно следил за тем, чтобы в пути не было перекосов вправо и влево. Он выбрасывал гнилые шпалы и негодные рельсы – «правых» и «левых» оппортунистов и троцкистов… Большая беда железнодорожников – разрывы поездов. Они бывают от неумелого управления… Наш великий машинист – Сталин – умеет вести поезд без толчков и разрывов, без выжимания вагонов, спокойно, уверенно проводя его на кривых, на поворотах.
Машинист социалистического строительства – Сталин – твердо изучил и отлично знает, не в пример многим нашим машинистам, тяговые расчеты своего непобедимого локомотива… При этом форсировка котла, техническая и участковая скорость локомотива революции куда выше нашей железнодорожной. (Оживление в зале.)…А если кто-нибудь спускал революционный пар, то товарищ Сталин нагонял ему такого «пара», что другому неповадно было». (Веселое оживление в зале, аплодисменты.).
В ответ Сталин предложил тост «за всех вас и за вашего наркома» (Гудок. 1935. 2 авг.).
Словосочетание «великий машинист социалистического локомотива» еще не один год кочевало из газеты в газету. В память об этих «исторических» речах 30 июля было объявлено Всесоюзным днем железнодорожного транспорта.
Одновременно с восхвалением «великого машиниста» Сталина шло, естественно, и восхваление «великого сталинского наркома» Л. М. Кагановича. К сожалению, в кампанию по восхвалению включился и такой выдающийся писатель, как Андрей Платонов. Оказавшийся в немилости и нищете и получивший отказы от журналов и издательств, Платонов опубликовал в конце 1936 года рассказ «Бессмертие». Центральный эпизод этого рассказа – неожиданный звонок Кагановича под утро начальнику дальней станции Красный Перегон Левину.
«Вы почему так скоро подошли к аппарату? Когда вы успели одеться? Вы что – не спали?… [1] Люди ложатся спать вечером, а не утром… Слушайте, Эммануил Семенович, если вы искалечите себя в Перегоне, я взыщу, как за порчу тысячи паровозов. Я проверю, когда вы спите, но не делайте из меня вашу няньку…
– В Москве сейчас тоже, наверное, ночь, Лазарь Моисеевич, – тихо произнес Левин…
Каганович понял и засмеялся… Нарком спросил, чем ему надо помочь…
– Вы уже помогли мне, Лазарь Моисеевич…»
На следующий день Левин вернулся домой в полночь.
«Он лег в постель, стараясь скорее крепко уснуть – не для наслаждения покоем, а для завтрашнего дня». Но через час его разбудил телефон. Помощник доложил, что только что звонили из Москвы и спрашивали, как здоровье Левина, начальника станции, и спит он или нет. Левин уже не уснул. Он «посидел немного на кровати, потом оделся и ушел на станцию. Ему пришло соображение относительно нормы увеличения нагрузки вагона…»
Умение льстить легко уживалось в Кагановиче с хамством и грубостью по отношению к подчиненным и, в сущности, беззащитным перед ним людям. По словам того же И. Ю. Эйгеля, в 50-е годы бывший начальник Управления кадров НКПС с восторгом («вот это был руководитель!») вспоминал, как Каганович схватил его, в чем-то провинившегося, за грудки «так, что пуговицы отлетели», и сказал: «Уходи отсюда, а то убью».
В 1962 году на бюро МГК партии знавшая Кагановича по работе Тюфаева говорила ему:
«Вам ничего не стоило плюнуть в лицо своему подчиненному, швырнуть стул в него, когда вы вели заседание… Вас многие знали как руководителя-грубияна, который не уважал людей…»
Приход Кагановича в НКПС отмечен пароксизмом насилия и обвинений. Стартовала кампания борьбы против «предельщиков». Говорилось о них примерно так: «Среди многих работников транспорта имеют еще некоторое распространение вредные и безграмотные теорийки, что без полного технического перевооружения транспорта невозможно серьезно поднять погрузку, что дороги работают «на пределе» своей пропускной способности» (Гудок. 1935. 1 апр.). Сам Каганович характеризовал «предельщиков» так: «частью грамотные, но антисоветские, частью малограмотные» (Там же. 15 авг.). Это не мешало ему проводить в жизнь «вредные» и «безграмотные» рекомендации казненных и сосланных о необходимости технического перевооружения.
Сталинисты 80-х годов иногда говорят о «сталинской гласности», утверждая, будто для получения полного представления о репрессиях достаточно открыть газеты пятидесятилетней давности. Как образец резкой и сравнительно откровенной публикации можно привести приказ Кагановича «Об антигосударственной линии и практике в работе Научно-исследовательского института эксплуатации и отдела восточных дорог эксплуатационного управления НКПС». В нем говорилось: «…Вся линия и практическая деятельность института и отдела идут вразрез с решениями партии, правительства и НКПС о выполнении государственного плана погрузки, в особенности об ускорении оборота вагона… руководящие работники института и отдела восточных дорог… составили группу, задавшуюся целью обосновать невозможность ускорения оборота вагонов… лжеученые фальшивыми и льстивыми рассуждениями о том, что наш транспорт по своим показателям работает якобы лучше американского, демобилизовывали и вводили в заблуждение даже некоторых руководящих работников НКПС…» (Гудок. 1935. 15 апр.)
И при таких обвинениях в приказе сообщается лишь о понижении в должности пяти человек! Насколько это соответствовало истинному характеру и масштабу репрессий? Вновь обратимся к заседанию бюро МГК КПСС 23 мая 1962 года. Свидетельство Иванова: «Мой отец был старый железнодорожник, жили мы рядом с наркоматом в доме комсостава железнодорожного транспорта. Это те люди, которые восстановили железнодорожный транспорт нашей страны. А как Каганович разделался с ними? Как он расправился со слушателями Высших курсов комсостава железнодорожного транспорта? Однажды я пришел домой, а мой отец держит коллективную фотографию старых партийцев и плачет. Ни одного не осталось в живых из тех людей, которые были на той фотографии».
Обращаясь к Кагановичу, выступает Дыгай: «Вот том фотокопий ваших писем в НКВД о необходимости арестовать сотни руководящих работников транспорта, и все они написаны по вашей личной инициативе на основе ваших личных впечатлений и умозаключений. В этом томе указаны только работники транспорта, арестованные по вашим письмам…» (Сланская М., Небогин О. Приговор выносит время // Московская правда. 1989. 10 янв.)
Другая черта Кагановича-руководителя, не совсем точно именовавшаяся современниками «вниманием к мелочам», осталась при нем и на новой работе: он между делом указывал техническое решение, связанное с конструкцией тепловоза, – так же, как диктовал решения архитектурные.
Каганович руководил железнодорожным транспортом дольше, чем его предшественники; ниже мы еще не раз обратимся к его работе на этом участке. Сама продолжительность пребывания Кагановича наркомом путей сообщения указывает на то, что Сталин был удовлетворен функционированием железных дорог. Другая точка зрения выражена в анекдоте, ходившем в иностранном дипкорпусе Москвы перед 22 июня 1941 года: «Как могут русские выиграть войну, спрашивается, если Гитлер и Муссолини сумели обеспечить движение поездов строго по расписанию, а Сталину и Кагановичу это никак не удается!» (См.: Горчаков О. Накануне, или Трагедия Кассандры // Горизонт. 1988. № 7. С. 59.)
1
А Левин еще и не ложился.
