Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд
Самыми заметными публичными сооружениями считались храмы в стиле пагоды, один из которых находился точно в центре города, роскошные палаты маньчжурского коменданта Маймачена и пограничного района, а также местный театр. Русские посетители торгового города, когда им это разрешалось, с огромным удовольствием посещали представления классической китайской оперы с ее колоритом непереводимого языка. Юго-западную оконечность города заселили бухаритины. Такое практически родовое название присвоили всем монголам, занимавшимся торговлей одновременно с русскими и китайскими купцами. Внешне, если не брать в расчет отсутствие у них привычки к личной гигиене, случайному наблюдателю не дано было отличить от китайцев и маньчжуров, так как они носили китайское платье.
Одна особенность этого города поражала почти всех западных его посетителей как необычный и неестественный казус — отсутствие на улицах представительниц прекрасного пола из-за введенного запрета китайского правительства, строго соблюдавшегося на протяжении XVIII века (с переходом в век XX). Объяснением такого положения вещей было желание чиновников Лифаньюаня не допустить того, чтобы китайские купцы навсегда оседали в этом чужом для них регионе и воспринимали опасные для властей западные традиции. Тем не менее эти купцы все-таки находили плотские утешения. Не одни только женщины Кяхты «обогащались за их счет, поступаясь собственной [женской] честью», но и богатые купцы, судя по дошедшим до нас сведениям, заводили монгольских любовниц. Несколько раз китайцам выдвигалось обвинение в педерастии, так Джон Кокрейн в начале XIX века называл это «то ужасное вырождение, которое, как говорят, поражает все сословия их общества».
Поскольку торговая деятельность переместилась из Угры в район Кяхты — Маймачена, там, то есть на монгольской стороне границы, развилась весьма затейливая административная структура. Непосредственные правоохранительные и управленческие функции на границе находились в ведении маньчжурского вана, известного как дзаргучей (чжаэр-гуцзи). Он подчинялся своему руководству в Угре, а также отчитывался в своей работе непосредственно перед Лифаньюанем; кандидатов на пост вана Маймачена подбирали из числа чиновников Лифаньюаня на срок два года. От него требовалось осуществлять надзор за торговлей и деятельностью купцов, следить за общественным порядком на подведомственной территории, но без каких-либо инициативных распоряжений на месте. Обычно на этот пост назначали мужчин солидных и образованных, хотя нередко по китайской традиции сюда мог попасть провинившийся чиновник, отправленный в «ссылку» на перевоспитание. Зарплата выплачивалась из расчета 1 лян в сутки.
Увеличение такого скромного жалованья, однако, было возможно за счет «подношений» и взяток со стороны купцов, причем увеличение сразу в несколько раз. Все незначительные препирательства и споры рассматривались сначала у дзаргучея, и, только если ему не удавалось уладить дело на местном уровне, их передавали чиновникам в Угру или Пекин. Ему предоставлялось право судить и отправлять в отставку всех государственных служащих, занимавших в Табели о рангах положение ниже, чем его собственное.
Самая важная задача дзаргучея состояла в регулировании торговли и деятельности купцов. Он выступал в качестве некоего сдерживающего фактора, призывал отдельных китайских купцов к порядку, предотвращал ожесточенную конкуренцию между ними, осуществлял определенную стандартизацию цены и предложения, а в случае необходимости проводил консультации с русским комендантом Кяхты. Уже в 1720 году в Лифаньюане приступили к внедрению жестких и последовательных предписаний по поведению китайских и иноземных купцов на территории Монголии. Пристальное наблюдение за деятельностью русских купцов в главном монгольском городе Угре осуществлял высокопоставленный племенной предводитель из Центральной Монголии хан племени тушету халха-монголов, и он же регулярно отправлял в Лифаньюань информацию об общем объеме товаров, проданных в его городе, а также о числе участников торговых сделок. В Лифаньюане требовали от всех китайских купцов, прибывавших из Китая, подтверждения надлежащего и строгого исполнения запрета на оборот боеприпасов, товаров военного назначения в целом, а также еще некоторых предметов. За нарушение данного запрета предполагалось строгое наказание. Ради обеспечения безусловного исполнения данных мер из Лифаньюаня в качестве помощника тушету-хану присылали своего сотрудника и никогда не забывали менять его каждые два года. Со временем такие пекинские чиновники все больше подчиняли тушету-хана своей воле, хотя формально предводитель пользовался всей полнотой власти в Восточной и Северной Монголии, даже после заключения Кяхтинского договора.
Постепенно с поступлением все новых инструкций ужесточался контроль над торговлей с русскими купцами и максимально запиралась на замок общая граница. В 1727 году из Пекина поступило распоряжение о необходимости особых усилий по предотвращению тайного пересечения границы со стороны соседней страны сибирскими коренными жителями («русскими халха-монголами»), В случае хищения лошадей (предположительно с пересечением границы) безотлагательно требовалось открыть расследование, а затем приложить все усилия для преследования конокрадов, их выявления и возвращения лошадей хозяину. Если вернуть похищенных лошадей не удалось, их владельцам полагалось возмещение утраченного имущества за счет сотрудников пограничной заставы, на территории которой случилось воровство. В случае участия в таком деле беглецов с монгольской территории и их возвращения на родину обращаться с ними следовало сурово. То есть не кормить и не предоставлять предметы первой необходимости за государственный счет. Главный маньчжурский страж границы — дзаргучей получал особые указания по поводу категорического воздержания от поборов на товары, приобретенные у русских купцов, так как в Пекине истолковали положения Кяхтинского договора в свете запрета на любое добавочное налогообложение. В заключение его обязали пересылать в Лифаньюань всю корреспонденцию, прибывавшую из российского Сената. Ради того, чтобы все монголы бассейна Кяхты в приграничных районах уяснили и исполняли требования этих новых для них инструкций, их специально отпечатали и раздали максимально возможному числу жителей.
Точно так же, как и российская сторона, маньчжуры пытались надежно перекрыть границу для всех дезертиров и беглецов, а также для купцов, уклонявшихся от предписанных маршрутов перемещения. Цепочку мелких военных постов, известных как калунь, маньчжуры выставили как раз напротив российских караулов. Эти посты охраняли гарнизоны из нескольких солдат во главе с младшим чином. Линию границы обозначили пирамидками из камней, так же как на русской ее стороне.
С годами в Лифаньюане санкционировали размещение в Угре императорского представителя, сменяемого каждые три года, чтобы он не успел «прижиться», обзавестись полезными связями и пристраститься к взяткам. В Военном совете императора (бинбу) потребовали, чтобы этот представитель запретил продажу русским купцам товаров фактической или потенциальной военной ценности (селитру, рог вола, железо высокого качества). Китайских торговцев, «украдкой» проникающих на территорию Монголии, предписывалось задерживать и препровождать в совет по наказаниям (синбу) для проведения судебного расследования. Чиновников, которым доверили охрану пограничных переходов, пренебрегших своими обязанностями, следовало отстранять от должности, а их начальники подлежали разжалованию на пять разрядов и перемещению на другую работу. Этот императорский чиновник нового рода, как нам кажется, позже превратился в полноправного императорского наместника в Угре (кулунь банышг-дацян). Подчиненный ему монгол в звании кулунь-бан баньдацян служил у него помощником.
Обе стороны тогда провели реорганизацию пограничной стражи в свете положений Кяхтинского договора и с извлечением из них максимальной для себя выгоды. Русские и китайские государственные чиновники одинаково увидели большие для себя преимущества в надежном прикрытии границы, а также в относительно тщательном отслеживании передвижения своих собственных купцов, пересекающих ее по торговым делам. Особняком стояла проблема российского государственного обоза в Пекин. Но в целом обе стороны ухватились за возможность ограничения частной торговли только двумя пограничными городами, но вышло так, что только один из них получил реальную возможность роста. С обеих сторон добросовестно постарались изыскать средства для организации охраны и патрулирования границы, причем границу в соседней стране, в равной степени не известной ни русским чиновникам, ни китайским. Обе стороны попытались опустить на самый низкий уровень тесный и прямой контроль над торговлей, которая протянулась на 8 с лишним тысяч километров от Москвы до Пекина, чтобы таким образом она принесла им максимальную выгоду.
