Древняя Греция. От Геракла до Перикла - Савельев Андрей Николаевич (читать книги онлайн регистрации TXT, FB2) 📗
Смерть для человека, таким образом, связана с порывом ветра, который уносит дух, потом погружает в Океан, подобно Солнцу, а потом перемещает в подземный мир (где Солнце бывает ночью). Смертный проходит этот путь однократно и остается в подземном мире. Тем самым следование за Солнцем-Любовью – это путь смерти. Пенелопа просит смерти от Артемиды – от ее «нежных стрел». А вот когда ветры «подхватывают», смерть мучительна («Одиссея»).
В «Илиаде» говорится, что коней Ахилла родила от ветра Зефира гарпия Подарга («яркая, быстроногая»). Гарпия при этом «паслась» у побережья Океана. То есть вблизи царства мертвых. Диоскуры имеют эпитет leukopoloi («яркие кони»), у них есть конь Harpagos («хваткий») и сын Podarge («яркий, быстроногий»). В Спарте существовало сообщество жриц-левкиппид («яркие лошади»), связанных с культом Елены.
Жеребец – символ жениха во многих древнеиндийских ритуалах. Следы этой традиции прослеживаются и у греков. В «Фаэтоне» Еврипида конем (polos) Афродиты именуется жених – герой свадебной песни (гименея) Гимен, который должен получить «новое ярмо» от дочери Зевса.
Любовь и Смерть связаны в мифологических персонажах. Дочерей Пандарея боги сохраняют, Афродита намеревается устроить их брак, но они унесены Гарпиями. Эос похищает и сохраняет Ориона, но он находит смерть от Артемиды. При похищении Клита Эос «подхватывает» его (губит), но для того, чтобы он смог стать бессмертным. То же проделывает Афродита с Фаэтоном. При этом Афродита имеет культовый эпитет «Черная» (Павсаний), связанный с подземным миром – как черная Кера, олицетворяющая неизбежную погибель.
Гомеровские греки страшатся смерти. Ахилл высказывает это вполне недвусмысленно: «С жизнью, по мне, не сравнится ничто». Потому богатства можно потерять, а потом нажить, а жизнь назад не воротишь: «не поймаешь, когда чрез ограду зубов улетела». И утешение можно найти лишь в идее «вечного возвращения» – жизнь возвращается, как возвращается листва у деревьев весной. Судьба определяет жизнь и смерть, а потому беспокоиться не о чем – ни о собственной жизни, ни о жизни других. Смерть приходит как судьба, и никто не волен ее отвести. Страх смерти может быть моментальной слабостью того, кто знает о неотвратимости судьбы.
У греков нет Рая, нет упокоения души. «Острова блаженных» – это не то место, где положено быть всем душам. Это лишь аналог Олимпа, куда доступ не дозволен даже самым великим героям. Поэтому Ахиллу и Патроклу после смерти приходится отправляться на «Острова блаженных». А куда деваются остальные герои? Они направляются в Аид и там влачат жалкое существование – как «уставшие». Печальное зрелище этого места представляет в своих рассказах Одиссей.
Аид – место вовсе не в глубине земли. Оно – на дальних пределах морских путей, подобно обычной земле, но населено бестелесными душами, которые в большинстве своем способны вступить в общение со смертным, лишь когда напьются крови. Одиссей им такую возможность предоставляет, и ему открывается крайне жалкая картина. Умершие помнят о своих близких, любят их, но это лишь недолгий момент, пока они насытились кровью. Потом они снова «устают» и прекращают на что-либо реагировать.
Здесь, как ни странно, оказывается и Ахилл, и Геракл, которому надлежало быть на Олимпе вместе с богами, и Орион, который одновременно охотится где-то на небесах. Два мифических пласта соединены воедино.
Столь долгое существование концепции безрадостного Аида загадочно и противно человеческому рассудку. Позднее у пифагорейцев в их космогонии никакого Аида вообще не было – души пребывали где-то в космосе и то и дело залетали на Землю, приобретая тела людей. Потом снова отлетали. Эта концепция жизни и смерти более радостна, и в ней есть настоящее «вечное возвращение» – бессмертие души, о котором знал Сократ, и это знание позволило ему с надеждой отойти в мир иной.
Рабы полиса и людоеды «золотого века»
Принятое сегодня понимание рабства в Древнем мире кардинально отличается от того, на которое указывают источники. Труд раба и труд свободного отличались незначительно. Сельский труженик Аттики формально мог иметь политические права, но не был в состоянии ими воспользоваться – он трудился вместе со своими рабами на своем земельном наделе и не имел свободного времени для участия в Народном собрании.
У Гомера даже цари исполняют самую простую работу. Ахилл с Патроклом начинают жарить мясо для гостей – послов Агамемнона, пришедших уговаривать их принять участие в битве. Царевна Навсикая полощет белье вместе со своими прислужницами. Это семейная стирка, в которую попадает белье царя Алкиноя и братьев Навсикаи с их женами. При этом братья распрягают мулов, когда Навсикая возвращается после стирки. Одиссей и вовсе занимается земледелием – пашет землю, а его отец вместе с рабами трудится в саду и огороде. Также Одиссей участвует в строительстве своего дома и изготовлении супружеского ложа.
Статус раба в гомеровском эпосе достаточно разнообразен. От униженного невольника, который выполняет самую тяжелую работу, до домашнего слуги, который сам может обзавестись рабами. При этом именно покупка человека определяет, что он – раб.
Свободный бедняк может быть в гораздо худшем состоянии – и это хорошо видно на примере Одиссея, прикинувшегося бродягой. Вместе с настоящим бедняком Иром он подвергается насмешкам женихов Пенелопы, у которых приходится выпрашивать пищу. Нищенство бедняка бывает куда более унизительно, чем труд раба. О горькой доле бедняка свидетельствует Ахилл в своей беседе с Одиссеем при встрече в Аиде. Агамемнон описывает свой статус царя не в противопоставлении с рабом, а в сравнении с бедняком. Из слов Одиссея, рассказывающего очередную вымышленную историю, богатство определяется не дворцами и драгоценностями, а числом рабов: «С чем хорошо нам живется, за что нас зовут богачами». Другие богатства Одиссей обобщенно называет «все остальное».
Раб в гомеровскую эпоху – один из основных товаров. Со специфическим свойством – определять богатство человека. И это свойство раба сохранилось до римских времен: раб был не основной производительной силой общества, а своего рода символом могущества. Неволя одних демонстрировала силу воли других.
Рабом грек становился, когда не мог себя защитить – попадал в руки к пиратам или оказывался серди побежденных в войне. Если у него не было родственников, способных выкупить его, рабство было неизбежным. Но положение в условиях рабства зависело от того, кто являлся хозяином раба. Стандартных прав и обязанностей у раба нет – их определяет хозяин. Поэтому у Одиссея свинопас Евмей имеет собственное жилище, распоряжается хозяйским скотом, имеет своего раба и общается со свободными как с равными (целуется при встрече). Нянька Одиссея старая Евриклея занимает в его доме вполне привилегированное положение и не страдает от своего рабского положения. Но гнев хозяина для раба страшен. Так, Одиссей, убедившись в неверности раба Мелантия, тут же убивает его, а неверных служанок-рабынь казнит повешением.
В положение раба может попасть и доселе богатый и знатный гражданин. Такова участь пленников Трои. Гектор, предвкушая свою гибель, жалеет Андромаху, которая станет невольницей и будет ткать для других людей и носить им воду. Мучительно в данном случае не исполнять тяжелый труд, а осознавать свою несвободу, свое унижение.
Рабовладение классической эпохи использует для раба термины doylos, oiketes и andrapoys. Лишь второй термин однажды встречается в гомеровском эпосе, но скорее всего, за счет поздней вставки. У Гомера рабы обозначаются как dmos, рабыни – как «женщины», amphipolos – старшая прислужница госпожи. Различие в терминах говорит не столько о различии в статусе раба, сколько о масштабах распространения рабства и доле рабов в населении греческих полисов. Гомеровские греки не знают массового рабства, которое позволит гражданам Афин благоденствовать и заниматься политическими склоками. Массовое рабство приходит только с затяжными и разорительными войнами.
