Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Жуков Юрий Николаевич (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Однако следствие сразу же и без проверки отказалось от такой версии. Видимо, потому, что она бросала тень на моральный облик одного из лидеров партии, подтверждала и без того ходившие по городу разговоры о частых кутежах Кирова с женщинами во дворце Кшесинской.
По-иному отнеслось следствие к «германскому следу», обнаруженной связи Николаева с германским консулом. Обратить внимание на эти отношения, более чем странные, заставило следующее. Рано утром 2 декабря консул Германии Рихард Зоммер внезапно, без обычной процедуры уведомления уполномоченного наркомата иностранных дел, выехал в Финляндию. Он покинул СССР практически сразу же после того, как городское радио передало сообщение об убийстве Кирова, правда, не назвав фамилии Николаева.
Первые же шаги по разработке данной версии обнаружили еще один весьма настораживающий факт. Оказалось, что Николаев несколько раз посещал германское консульство, после чего направлялся в магазин Торгсина, где оплачивал покупки дойчмарками. Правда, такое расследование сразу же приняло довольно своеобразную форму.
5 декабря Николаева начали расспрашивать о визите в… латвийское консульство.
«Это было за несколько дней до проведения опытной газовой атаки в городе. В справочном бюро я получил номер телефона и адрес консульства…» Объяснил же Николаев свое необычное желание так: консулу сказал, что «должен получить наследство… являюсь латышом, говорил на ломаном русском языке».
6 декабря Николаева начали расспрашивать о другом, реальном визите:
«– Когда вы обратились в германское консульство?
– Это было спустя несколько дней после посещения латвийского консульства. В телефонной книжке я установил номер телефона германского консульства и позвонил туда. С консулом мне удалось переговорить лишь после неоднократных звонков.
– Какой вы имели разговор с консулом?
Я отрекомендовался консулу украинским писателем, назвал при этом вымышленную фамилию, просил консула связать меня с иностранными журналистами, заявил, что в результате путешествия по Союзу имею разный обозрительный материал, намекнул, что этот материал хочу передать иностранным журналистам для использования в иностранной прессе. На все это консул ответил предложением обратиться в германскую миссию в Москве. Эта попытка связаться с германским консульством, таким образом, закончилась безрезультатно…»
Следователи столь простыми, аполитичными объяснениями Николаева не удовлетворились. И Ежов, выступая с заключительным словом на февральско-мартовском пленуме 1937 г., имел все основания сказать по поводу убийства Кирова: чекисты «на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной (выделено мной – Ю.Ж.), возможно, там что-нибудь выскочит» [114].
Действительно, следствие три недели разрабатывало данную версию, претерпевшую странные метаморфозы. Всякий раз чекисты заставляли Николаева говорить лишь о латвийском консульстве. 20 декабря: я «просил консула связать нашу группу с Троцким… На встрече третьей или четвертой – в здании консульства – консул сообщил мне, что он согласен удовлетворить мои просьбы и вручил мне пять тысяч рублей»… 23 декабря: латвийский консул «деньги дал для подпольной работы…» Наконец, 25 декабря на вопрос о том, как зовут латвийского консула, ответил: «Не могу вспомнить, его фамилия типично латышская». Но зато Николаев наконец сообщил дату первого визита к латвийскому консулу – 21 или 22 сентября 1934 г.
Таким образом, чекисты не отказались вплоть до окончания следствия от «германского следа» – факта получения денег в консульстве, однако более чем своеобразно интерпретировали имеющиеся данные. Все переадресовали консулу Латвии, весьма возможно, чтобы не вызвать ухудшения отношений с Германией, и без того непростых после обвинения в шпионаже и диверсиях германского генерального консула в Одессе Гана и пяти граждан Германии – сотрудников посреднической фирмы «Контроль Ко», осуществлявшей закупки зерновых в СССР [115].
Медведь на допросах Николаева 1 и 2 декабря, а 3 декабря сменивший его замнаркома НКВД Агранов [116] упорно придерживались иной версии. Настойчиво добивались от Николаева признания, что он убил Кирова только по личным мотивам, благо биография убийцы, обнаруженные у него письма и дневники давали тому предостаточно оснований.
Леонид Васильевич Николаев родился в Петербурге 18 мая 1904 г. Отец кустарь, умер задолго до революции. Мать – Николаева Мария Тихоновна, 1870 г. р., беспартийная, работала уборщицей трамвайного парка. Жена – Драуле Милда Петровна, 1901 г. р., из крестьян Лужского уезда, член ВКП(б) с 1919 г. Двое детей – сын Маркс 1927 г. р. и сын Леонид 1931 г. р. Проживал Николаев с женой и детьми по адресу: Ленинград, улица Батенина, дом 9/39, квартира 17.
«В детстве Николаев был болезненным, до семилетнего возраста не ходил. Учился в Петрограде, школу – высшее городское училище – не окончил. Приблизительно с двенадцати лет был отдан в учение частнику-кустарю на Выборгской стороне. После революции опять «где-то» учился. В годы гражданской войны уехал на Волгу, там в «каком-то сельсовете» был писарем».
Вернулся в Петроград в 1922 г., работал в Выборгском райкоме комсомола, затем техническим секретарем комсомольской ячейки на заводе «Красная заря». В 1924 г. направлен в Лугу заведующим общим отделом укома комсомола. Там познакомился с Милдой Драуле, работавшей в укоме партии, вступил с нею в брак в 1925 г.
С конца 1925 г. Николаев снова в Ленинграде. Работал на освобожденных комсомольских должностях в Конторучете, одном из научных институтов, на заводах «Красная заря», № 7 (бывший «Арсенал») культпропагандистом цеховой ячейки, им. Карла Маркса. В 1930 г. направлен в Восточно-Сибирский край на хлебозаготовки.
В начале 1931 г. Л.В. Николаев вернулся в Ленинград, работал референтом оргинструкторского отдела обкома ВКП(б), заведующим финансовым сектором областного совета общества «Долой неграмотность», в 1932–1933 гг. – инспектором областной РКИ, с сентября 1933 г. по апрель 1934-го – разъездным инструктором областного Истпарта, откуда уволен и где исключен из партии за отказ подчиниться решению о мобилизации «на транспорт», для работы в одном из политотделов какой-либо железной дороги. По апелляции 17 мая восстановлен Смольненским райкомом ВКП(б) в партии, но со строгим выговором, занесенным в учетную карточку. 5 июня подал апелляцию в горком, но получил отказ. 3 августа послал апелляцию и письмо на имя Сталина в Москву, в ЦК ВКП(б), откуда ответ так и не получил.
«…С момента исключения его (Николаева – Ю.Ж.) из партии он впал в подавленное настроение, находился все время в ожидании решения его вопроса, о его выговоре в ЦК и нигде не хотел работать. Он обращался в районный комитет, но там ему работу не дали. На производство он не мог пойти по состоянию здоровья – у него неврастения и сердечные припадки…»
«…В материальном положении семья моего сына Леонида Николаева не испытывала никаких затруднений. Они занимали отдельную квартиру из трех комнат в кооперативном доме, полученную в порядке выплаты кооперативного пая. Дети были также полностью обеспечены всем необходимым, включая молоко, масло, яйца, одежду и обувь. Последние 3 4 месяца Леонид был безработным, что несколько ухудшило обеспеченность его семьи, однако даже тогда они не испытывали особой нужды».
