Гиль (Из истории низового сопротивления в России ) - Гончаренко Екатерина "Редактор" (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Положение воеводы осложнилось, так как под руками у него не было свободных служилых людей и он мог послать в Верхоленский острог на выручку только ничтожную горсть из 6 Казаков, с казачьим пятидесятником Назаром Кистеневым. Оставалась, правда, надежда на значительный казачий отряд стрелецкого сотника Якова Онцыфорова, отправленный весной в Енисейск, для сопровождения оттуда в Илимск хлебных запасов. Но вскоре Оладьин получил известие, что и этот отряд изменил государю и увлекся сорокинским движением.
Бунт в отряде Онцыфорова произвел Яков Сорокин, брат Михаила Сорокина. Яков попал в служилые люди Илимского острога из «московских ссыльных людей». Из отряда Онцыфорова присоединилось к Якову 25 казаков. Остальных 13 казаков, оставшихся верными государю, сорокинцы ограбили дочиста, отняли у них оружие, порох, платье и проч.
К отряду Якова Сорокина присоединились «холостые пашенные крестьяне» из соседних заимок и «гулящие люди; всего у него собралось 75 человек.
Случилось это на устье р. Илима, в 200 верстах от Илимска. Покинувши здесь Онцыфорова с государевыми судами «на пустом месте», Яков Сорокин двинулся назад, к Илимску, грабя по дороге крестьян и промышленных людей и никого не пропуская с вестью к воеводе.
Дорогой на р. Илим отряд Якова Сорокина встретил судно с 6 илимскими казаками, которые везли в Туруханское зимовье пойманных в Илимском уезде «беглых аманатов» Мангазейского уезда. Сорокинцы звали этих казаков с собой, те отказались и за то были избиты и ограблены — отняли у них пищали, порох, свинец и проч. Одного казака они все-таки увели с собой.
В половине мая Яков Сорокин подошел к Илимску.
Положение воеводы Б.Д. Оладьина было отчаянное… У него было в остроге только 10 служилых людей, да и те — «увечные и старые». Все остальные были в различных посылках — по заимкам, зимовьям и проч. Правда, в городе было еще 70 посадских людей, но оружия у них было очень мало.
Вот как Оладьин рассказывает о приходе Якова Сорокина: «и пришли они воры разбоем на Илимской острог, ведаючи в остроге безлюдство, нахально для разбою и грабежу, скопом и заговором, человек с 70 и больши, с знамены и с ружьем, и похвалялися на меня и на всяких илимских жилецких людей разбоем, грабежом. И меня в острог с служилыми и со всяких чинов людьми обсадили, к острогу приступали и из ружья стреляли, хотели острог стены роспустить и над государевою казною дурно учинить, и меня и осадных всяких людей убить и розграбить, и тюрьмы розломать, и тюремных сидельцев — воров и изменника Федотка Борана (старого «даурца») с товарищи и иноземцев аманатов роспустить»…
Трое суток продержал Я. Сорокин Илимский острог в осаде и отступил. Нельзя сомневаться, что если бы он продолжил осаду, то в конце концов овладел бы острогом. Силы Оладьина были ничтожны и близкой помощи ни откуда он не мог ожидать. Что же заставило Я. Сорокина так скоро отступить от Илимска? Прямых объяснений этого обстоятельства источники не дают. Но есть основания предполагать, что Яков получил от брата Михаила известие, что тот уже далеко ушел по пути в Даурию: в это время Мих. Сорокин приближался к Киренскому погосту. Михаил замедлял свой поход, поджидая брата. Последнему нужно было торопиться на соединение с Михаилом, и вот почему он снял осаду Илимска и тронулся к устью р. Куты.
Дорогой на устье р. Муки Я. Сорокин встретил промышленных людей, коих сорокинцы «били и мучили, и огнем жгли, и вымучивали деньги», соболи, платье и пр. Здесь же захватили государевы суда и в них поплыли «на низ».
Как только еще Я. Сорокин отошел от Илимска, Оладьин тотчас послал «окольными дорогами и лесами» крестьянина Ивана Данилова на Усть-Кутскую «ярмангу», с вестью о приближении туда «воров». Воевода предупреждал приказного человека Семена Беспалова с товарищами и таможенных целовальников, чтобы они «уберегли» от воров таможенную, денежную и соболиную казну и «сели бы в острожке в осаду».
Данилов «ночью воров объехал и прибежал с вестью» на устье Куты вовремя, так что торговые люди (вновь собравшиеся там после разгрома Михаила Сорокина) «до их воровскаго приходу собралися в острожек в осаду». Всего собралось там 104 человека.
25 мая отряд Я. Сорокина приблизился к устью р. Куты и, не доплыв несколько до «ярманги», высадился на берег и «горами» дошел до острожка. Сорокин начал «приступать» к острожку, стреляя из пищалей и луков, причем у осажденных убиты двое промышленных людей и ранены 1 служилый и 1 промышленный. Не желая терять своих людей на решительном приступе, Сорокин приказал зажечь острожек.
«И осадные люди — писал Беспалов Оладьину — от них воров в острожке в осаде отсидетца не могли: вынесли из острожку против их воров икону Нерукотворенной образ… и говорили осадные люди им ворам, чтобы они государева острожку с государевою казною не сожгли и их бы напрасно не побили…»
Яков Сорокин с товарищами убедились этими речами и не тронули ни служилых людей, ни государевой казны, но зато бесцеремонно обошлись с торговыми людьми — забрали у них запасы обуви, кож, платья и пр. Кроме того, захватили 2 дощаника и поплыли вниз по Лене, на соединение с «воровским полком» Михаила Сорокина. Вскоре это соединение и состоялось.
После присоединения отряда Як. Сорокина, воровской полк Мих. Сорокина ускорил свое движение в Даурию, которое несколько замедлилось только в Усть-Олекминском острожке. Здесь Сорокин простоял 6 дней, поджидая караван Воина Якунина с «государевою оружейного казною», шедший Леной в Якутск. Как мы знаем, с этим караваном Сорокин встретился на Усть-Кутской «ярманге», собрался ограбить казну, но затем отказался, убежденный «встречными речами» Якунина. Позже он пожалел о том и поджидал Якунина на устье Олекмы. Но Якунина предупредили о том, и он не трогался в путь, пока не узнал, что Сорокину надоело ожидание и он двинулся «Олекмою рекою в Даурскую землю». И государева казна Якуниным «сбережена и довезена в Якутской острог — дал Бог — здорово».
Когда «воры» совсем уже ускользнули из рук Оладьина, он сделал отчаянную попытку если не поправить дело, то хотя бы с формальной стороны оправдать себя пред Москвой и иметь основание отписать туда, что все меры были им приняты… Воевода послал в погоню за сорокинцами и «для розговору» с ними илимского «городничаго» Богдана Черепанова и «последних служилых людей», оставшихся в Илимске — всего 10 человек! Черепанов вез М. Сорокину «указную память» и должен был «воров розговаривать», чтобы они «из побегу воротились и в винах своих государю добили челом», а в Даурскую землю не ходили «самовольством, скопом и заговором», никого впредь не грабили и вернули бы все раньше награбленное у разных лиц. Если эти «розговоры» не будут иметь успеха, воевода предписывал Черепанову собрать на Лене торговых, промышленных, гулящих людей и крестьян, и с этими ненадежными силами «воров переимать (sic!) и привести в Илимской острог…».
Конечно, воевода не верил в возможность такого чуда и просто искал предлога, чтобы в приличном свете «отписаться» в Москву… 4 июня Черепанов прислал Оладьину отписку, где говорит о полной неудаче своей миссии. Воров он не догнал и погони за ними не устроил. Встреченные им на Лене торговые и др. люди «ему Богдану отказали — в погоню за ворами за разбойники не пошли, а сказали и скаски свои за руками дали, что-де они торговые и промышленные люди грабленые и немногие, а воры-де люди многие — итти-де за ворами в погоню невмочь, оружья — пищалей нет…».
Они говорили правду, и воевода все это отлично понимал, и все же у него хватило духу упрекнуть этих людей (в отписке царю), что они «твоего государева указу не послушали — по твоему государеву указу и по Соборной Уложенной книге за теми ворами… в погоню… не пошли…» На этом дешевом упреке по чужому адресу воевода и успокоился относительно поимки сорокинцев, так как с своей стороны не мог дать Черепанову «в прибавку» ни одного служилого человека.
Но относительно положения Илимского уезда Оладьин не мог быть покоен: положение было очень серьезное… Служилых людей осталось крайне мало, да и те были разбросаны маленькими группами и в одиночку по разным концам уезда, и в посылках в соседние города («для хлебные отдачи в Якутском отпуске» и проч.). Город остался почти беззащитным и, случись что-нибудь серьезное — восстание инородцев, набег зарубежных «мунгальских людей» и т. п. — Илимску несдобровать бы. А среди инородцев Илимского уезда уже начиналась «шатость…» Оладьин пишет царю, что к нему являются ясачные люди — тунгусы и «извещают», что среди их «шатость стала, потому что-де из Илимского и из Верхоленского острогов из служеб служилые люди разбежались, а Енисейского-де уезду с Тунгуски реки иноземцы тунгусы сбираютца и илимских ясачных тунгусов побить и пограбить хотят…» Ясачные люди требовали защиты, но какую же защиту мог оказать им Оладьин, когда и сам сидел в городе беззащитным!
