Открывая новые страницы... (Международные вопросы: события и люди) - Попов Н. С. (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Вряд ли в Берлине не знали, какие настроения царили в официальных кругах Лондона. Чем более обострялась обстановка, тем сильнее давали знать о себе в чемберленовской среде антисоветские установки. Ссылаясь на сведения, полученные от одного французского министра, Я. З. Суриц сообщал в Москву 3 сентября, что во время бесед с ответственными англичанами этот министр слышал от них следующее: «Они больше всего боятся интервенции СССР в европейские дела из опасения, что успех советского оружия может проложить дорогу коммунизму в Центральной Европе».
Такова была одна причина, по которой Лондон так настойчиво добивался отказа Гитлера от применения военной силы. Была и другая — внутриполитическая. Чемберлен строил свою тактику на изображении себя деятелем, способным добиться «мирного урегулирования» с Гитлером. Такие уверения производили впечатление на часть публики. Вот почему в ходе своих двух встреч с Гитлером Чемберлен чуть ли не молил его о том, чтобы он не пускал в ход военную силу против Чехословакии, а согласился бы оформить отторжение от нее Судетской области за столом конференции. В конце концов фюрер такое согласие дал.
Даже в тот момент еще можно было спасти Чехословакию. Для этого требовалось в первую очередь, чтобы Чехословакия не поддавалась нажиму со стороны Лондона, а встала на защиту своей целостности, суверенитета. Если бы это произошло, правительству Франции, связанному с Чехословакией обязательствами о помощи, было бы политически крайне трудно объявить о том, что оно бросает Чехословакию на произвол судьбы. Кабинет Даладье вряд ли удержался бы у власти в таком случае. Вступление в действие Франции оказало бы влияние и на Лондон, тем более что позиции Чемберлена и его сторонников не укреплялись, а слабели.
Поворота в обстановке в сторону коллективных усилий для спасения Чехословакии, пресечения агрессии добивались в Москве, понимая, что поставлено на карту. Пользовавшийся большим авторитетом у общественности, у многих государственных деятелей на Западе, М. М. Литвинов на посту народного комиссара иностранных дел СССР в те недели, месяцы бросил весь свой вес большевика-дипломата на чашу борьбы против фашистской угрозы. Благодаря в немалой степени его усилиям во второй половине марта и в начале сентября 1938 года были предприняты шаги для мобилизации сил в международном масштабе в целях отпора гитлеровской агрессии.
В интервью для прессы после нацистской оккупации Австрии М. М. Литвинов от имени Советского правительства предложил принять немедленные твердые коллективные меры для отстаивания мира и защиты стран, над которыми нависла угроза.
Ответом Чемберлена было заявление о нежелании его правительства создавать в Европе замкнутые группировки. Официальные деятели Парижа, Вашингтона, не повторяя таких фраз, звучавших издевательством над здравым смыслом, реагировали в целом прохладно на инициативу Москвы.
С усилением угрозы для Чехословакии и еще более настойчивыми попытками Лондона и Парижа заставить ее пойти на беспрецедентные уступки агрессору Москва решила сделать по дипломатическим каналам серьезное предостережение инициаторам подобного соглашательского курса. 17 августа И. М. Майский сообщил в Москву, что в соответствии с полученными директивами сделал заявление Галифаксу. В нем указывалось, что «СССР все больше разочаровывается в политике Англии и Франции, что он считает эту политику слабой и близорукой, способной лишь поощрить агрессора к дальнейшим «прыжкам», и что тем самым на западные страны ложится ответственность приближения и развязывания новой мировой войны».
Содержание заявления не оставляло сомнений, что оно было санкционировано на высшем уровне в Москве. Наша страна не играла в прятки. Она доводила до сведения правительств Великобритании и Франции свою крайнюю встревоженность складывающейся ситуацией. Но эффект и данного демарша был нулевой.
В первых числах сентября М. М. Литвинов направил телеграмму С. С. Александровскому в Прагу с копиями в Лондон и Париж, указывая на неотложную необходимость, ввиду сложившегося положения, проведения консультации генеральных штабов СССР, Чехословакии и Франции. В телеграмме была подтверждена ранее неоднократно выражавшаяся готовность СССР оказать военную помощь Чехословакии в случае нападения на нее. Кроме того, было выдвинуто предложение о постановке вопроса об угрозе для Чехословакии в Лиге Наций.
Отрицательная реакция британского правительства обрекла и эту инициативу Москвы на безрезультатный исход.
М. М. Литвинову и другим советским дипломатам, добивавшимся организации фронта отпора агрессору, приходилось считаться и с таким фактором, серьезно осложнявшим их усилия, каким был крайне неблагоприятный резонанс в мире на состоявшиеся в Москве в 1936–1938 годах судебные процессы, на гибель в ходе репрессий, развязанных Сталиным и его карательным аппаратом, многих советских партийных, государственных, военных деятелей.
Две депеши от И. М. Майского весной 1938 года в этом смысле весьма показательны. В одной, от 22 марта, полпред СССР сообщал, что члены английского правительства «усиленно втолковывают французам, что СССР не выполнит своих обязательств по чехословацко-советскому пакту». И. М. Майский не уточнял подоплеку такой обработки французов, но в следующей телеграмме в Москву от 24 марта давал более наглядное представление, что же именно использовали на Западе явные недруги сотрудничества с нашей страной в такой своей активности. Они распространяли самые тенденциозные версии о том, что ввиду внутренних событий в СССР не может быть и речи о способности советских вооруженных сил быть противовесом вермахту.
Сторонники сотрудничества с Советским Союзом в среде влиятельных деятелей Запада были серьезно обеспокоены. Это вытекало из содержания упомянутой телеграммы в Москву И. М. Майского, в которой он излагал сказанное ему У. Черчиллем в беседе. «Нам до зарезу, — заявил он, — нужна сильная Россия, мне же многие говорят, что в результате недавних событий Россия перестала быть серьезным фактором международной политики. Дайте мне ответ на мои сомнения».
«Мне пришлось прочитать Черчиллю довольно длинную лекцию по политграмоте…» — сообщал И. М. Майский.
Наш полпред в тех условиях ничего больше сделать и не мог. Он указывал в депеше, что, прослушав его, Черчилль воскликнул: «Ну, слава богу, Вы меня сильно обнадежили. Я ненавижу Троцкого, давно уже слежу за его деятельностью и считаю злым гением России. Я целиком за политику Сталина. Сталин создает сильную Россию, это как раз то, что сейчас больше всего нужно».
Возможно, Черчилль в самом деле был обнадежен услышанным от советского дипломата. Но вряд ли то же самое можно было сказать о реакции на сталинскую «чистку» всех людей на Западе, связывавших с сотрудничеством с нашей страной надежды на устранение фашистской угрозы. Их беспокойство не уменьшалось в результате вестей о том, что происходило в нашей стране в ходе «чисток». А в это время из среды тех, кто добивался сговора с фашистскими агрессорами, распространялись злостные версии о том, будто в военном отношении СССР перестает быть весомой величиной.
Как явствовало из депеши И. М. Майского от 22 марта, авторы стратегии «умиротворения» стремились изобразить СССР как державу, неспособную оказать действенную помощь Чехословакии. Это должно было, по расчетам таких кругов, парализовать волю Чехословакии и Франции к сопротивлению Гитлеру, расчистить дорогу к желанному «общему урегулированию».
По понятным причинам ни наши дипломаты, ни средства информации не имели аргументов, доводов, способных из черного сделать белое: уверить мир, будто репрессии, повлекшие гибель многих лучших сынов и дочерей советского народа, не причинили громадного ущерба в целом стране и нашей обороне в особенности. Таких доводов просто не существовало в природе.
Для Сталина, как видно, важнее было убрать с дороги всех, в ком он в силу своей патологической подозрительности видел несогласных с его действиями — или считал их способными быть такими несогласными, — чем подумать о последствиях для Советского Союза «чисток» во внутренней и внешней областях.
