Этика жизни - Карлейль Томас (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
XVIII. Сколько есть в народе людей, способных видеть незримую справедливость неба и знающих, что она всесильна на земле, - столько людей стоит между народом и его падением. Столько и не больше. Небесная всемогущая Сила посылает нам все новых и новых людей, имеющих сердце из плоти, а не из камня. А тяжелое несчастье, и так уже довольно тяжелое, окажется учителем людей!
XIX. Жизнь великого человека, сказал кто-то, похожа на Библию, на Евангелие свободы, проповедуемое всем людям, посредством которого мы узнаем, что среди стольких неверующих душ возвышенный дух еще не сделался невозможным. Это служит признаком того, что, хотя мы окружены пошлостью и презренными делами, природа человеческая неугасимо божественна. Поэтому мы должны придерживаться самой главной веры - веры в нас самих.
XX. Подобно тому, как величайшее Евангелие было биографией, так и история жизни всякого хорошего человека несомненно является Евангелием. Оно проповедует глазу, серд-цу и всему человеку так, что сами дьяволы должны дрожать от этих слов: "человек рожден божественным. Не рабом условий и нужды, а победоносным их покорителем. Смотри, как он сознает собственное достоинство и свою свободу и, как сказал один мыслитель, является "Мессией природы".
XXI. Начинают понимать, что настоящая сила, которой должно подчиняться все на свете, - это проницательность, духовное созерцание и решительность. Мысль - мать деятельности. Она - ее живая душа. Не только зачинщица ее, но и охранительница. Мысль поэтому служит основанием, началом и сокровеннейшей сущностью всей человеческой жизни на земле. В этом смысле было сказано, что слово человеческое - высказанная мысль - магическое изречение, которое покоряет мир. Разве не покорны ему ветры, и волны, и все бушующие силы, безжизненные точно так же, как и живые? Жалкий, совершенно механически действующий волшебник говорит, и по его слову окрыленные огнем суда пересекают океан. Народы разделены раздорами и несогласиями, погружены в отчаяние и мрачную хаотическую злобу. Но раздается тихий голос еврейского мученика и освободителя, и он успокаивает и мирит людей. Земля становится приветливой и прекрасной. Ужасающая жестокость заменяется миролюбивым отношением людей друг к другу. Настоящий властитель мира, по своему желанию преобразующий свет как мягкий воск - это тот, кто с любовью взирает на мир. Это вдохновенный мыслитель, в наше время называемый поэтом.
XXII. То, что Гете был великим учителем человечества, одно уже доказывает, что он был также и хорошим человеком. Что сам он учился, в школе опыта боролся и наконец победил. Для скольких сердец, томившихся в тесной тюрьме неверия - настоящем ничто, пустом пространстве - и ближних к смерти, уверение, что такой человек существовал, что такой человек оказался возможным, было радостной вестью! Тот, кто хочет суметь привести в единство благоговение с ясностью мысли, отрицать то, что можно, бороться с неправдой и в то же время верить в правду и поклоняться ей, среди бушующих партий, думающих лишь о том, что либо совершенно пусто, либо может продержаться всего один день, вызывающих конвульсии распадающегося, умирающего общественного строя, дергая его во все стороны, среди партий этих оставаться на верном пути и работая для света, оставаться чистым перед светом - кто этому хочет научиться, пусть взглянет сюда. Этот человек был нравственно велик. Потому что он в свое время был тем, чем в иные времена могли быть многие люди - настоящим человеком. Его величайшее преимущество перед другими состояло в его неподдельности. Точно так же, как главными качествами его ума были - мудрость, глубина и сила мировоззрения. Основным нравственным качеством его была справедливость. Мужество быть справедливым. Мы в нем восхищались силой великана. Но силой, благородно превращенной в кроткую мягкость. Подобно безмолвной, опоясанной скалами силе мира, из недр коего вырастают цветы, хотя почва покоится на алмазах. Величайшее из всех сердец было и храбрейшее, бесстрашное, неутомимое, миролюбивое, несокрушимое. Он был законченным человеком: трепещущая чувствительность, дикий энтузиазм Миньоны уживается с язвительной иронией Мефистофеля, и каждая сторона его многосторонней жизни получает от него, что ей получить надлежит.
ХХIII. Что он был справедливый, сердцем понимающий человек, это, как основание всякого истинного таланта, предлагается вперед. Как может человек без ясного взгляда в сердце своем иметь ясный взгляд в голове?
XXIV. Умные и мужественные люди составляют, собственно говоря, лишь один класс. Не бывает мудрого или умного человека, который прежде всего не должен был бы быть бодрым и мужественным. Иначе он никогда не стал бы мудрым. Благородный пастырь всегда был благородным борцом вначале, а потом уже чем-то большим. Если бы Лютер, Нокс, Ансельм, Беккет, Самуил Джонсон не были с самого начала достаточно сильны и храбры, какими судьбами могли бы они когда-нибудь сделаться мудрыми и умными?
XXV. Как бы часто нам ни внушали, что более близкое и подробное ознакомление с людьми и вещами уменьшит наше восхищение или что только темное и наполовину незнакомое может казаться возвышенным, мы все-таки не должны этому безусловно верить. И здесь, как во многом другом, не знание, а лишь немного знания заставляет гордиться. И на место восхищения узнанным предметом ставит восхищение самим узнавшим. Для поверхностно-образованного человека, усыпанное звездами, механически вращающееся небо не представляет собой, быть может, ничего удивительного. Оно кажется ему менее удивительным, чем видение Якова. Для Ньютона же оно удивительнее этого видения, потому что тут, на небе, царит еще все тот же Бог. И священные влияния и сейчас еще, как ангелы, подымаются вверх и спускаются вниз. И это ясное созерцание делает остальную тайну еще глубже, еще божественнее. То же самое происходит и с истинным душевным величием. В общем, теория "нет великого человека для его камердинера" нам мало помогает в освещении истинной природы этого случая. Кроме довольно ясной поверхности этого утверждения, оно еще может быть применено лишь к поддельным, ненастоящим героям или к слишком настоящим лакеям. Для доброго Эльвуда Мильтон всегда оставался героем.
