Как убивали Сталина - Добрюха Николай (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Теперь, зная свидетельство сестры и письма Куйбышеву, другим представителям «верхов», можно сказать, что действительно до самой смерти Дзержинский мог сохранить верность заветам Христа по отношению к начальствующим и простым смертным.
В прежние годы мы привыкли слышать, что Дзержинский — «рыцарь без страха и упрека»; никогда, нигде, ни в чём несдающаяся несгибаемая личность… Так оно и было, но… до поры до времени, до того времени, как этот действительно кристально чистый, честный и справедливый человек впал в полное отчаяние, столкнувшись с системой, которую представляла власть бюрократов и политических выскочек в лице Троцкого, Зиновьева, Каменева, Пятакова, Рыкова и им подобных. Здесь надо заметить, что Сталин, «сделавшись генсеком», при всём своём умении «сосредоточивать в одних руках необъятную власть» тогда ещё (к 1926 г.) всей полнотой власти не обладал. Главная, исполнительная власть находилась в те годы (особенно с 1923 по 1930 гг.) у группы Рыкова, наследовавшего после смерти Ленина (в 1924 г.) пост Председателя Совнаркома и СТО (Совет Труда и Обороны). Так продолжалось до конца 1930 года, когда оформилась почти неограниченная власть Сталина, а именно вместо Рыкова Председателем Совнаркома был назначен ближайший соратник нового вождя — В. М. Молотов. С этого времени не только партийная, но и государственная власть, можно сказать, перешла в одни руки, возможность чего ещё 3 июля 1926 года (т. е. за 17 дней до своей внезапной смерти) в одном из последних писем предостерегающе предсказывал в каком-то демократическом порыве Дзержинский: «Если не найдём правильной линии в управлении страной и хозяйством — оппозиция наша будет расти, и страна тогда найдёт своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский…»
Вопрос поиска «правильной линии в управлении страной и хозяйством» в годы НЭПа особенно невыносимо стал мучить Дзержинского, начиная с конца 1925 года и… вплоть до самой смерти 20 июля 1926 г. Именно в эти исключительно тяжёлые для него месяцы и дни были написаны наиболее откровенные и отчаянные письма, многие из которых так и не дошли до своих адресатов.
Среди этих писем буквально кричит неотправленное письмо Сталину. При том, что отношения между ними выглядели так, как будто товарищами они не были, но и врагами назвать их нельзя. Впрочем, на последнем (смертельном для Дзержинского) пленуме ЦК и ЦКК Сталин, когда начались нападки на Феликса, встал на его защиту, а когда тот скоропостижно скончался, дал весьма необычную оценку его жизни, сказав, что, если бы потребовалось охарактеризовать её одним словом, то этим словом было бы слово «горение»…
Как бы не складывались их отношения, но 3 декабря 1925 г. Дзержинский решается написать Сталину следующее письмо отчаяния: «В связи с положением, создавшимся для промышленности и ВСНХ, я должен просить ЦК об отставке, так как при создавшемся положении руководить успешно промышленностью не в состоянии. У нас нет ни правильного плана, ни единого плана для всего советского хозяйства, ни единого оперативного руководства в хозяйственной области, ни единой увязки разных отраслей. На этой почве мы идем быстрыми шагами к кризисам частичным, которые, всё дальше разрастаясь, будут всё шириться и смогут превратиться в серьёзнейший кризис, если партией не будут в самом срочном порядке приняты необходимые меры. Я лично, не будучи политиком и не умея своевременно поставить вопросы так, чтобы они были своевременно рассмотрены и разрешены партией… становлюсь в должности предс. Президиума ВСНХ помехой для быстрого и своевременного разрешения вопросов, а потому мне не остаётся ничего, как просить отставки, и я уверен, что если бы жив был бы Владимир Ильич, он мою просьбу удовлетворил бы».
Это своё неумение ФЭД с горькой усмешкой объяснял тем, что вопросы он «ставил не раз, и не раз, а почти всегда они сдавались для проработки, согласования и т. д., и в результате вопросы и до сих пор прорабатываются…»
Письмо Сталину Дзержинский так и не отправил, после трёх дней мучительных раздумий обречённо написав на машинописной копии карандашом: «Не послал. 6. XII. Ф.Д.» Явно его мучило то, что, получив такое письмо, Сталин вызовет и скажет: «Что, Железный Феликс, сломался? Тебе трудно. И мне трудно. Всем трудно. А товарищу Ленину не было трудно? Однако он до последнего сражался… Какой же ты Железный Феликс, если в самый тяжёлый момент УХОДИШЬ С ПОЛЯ боя, прося отставки?!» (Примечание. В очерке «В. И. Ленин» Горький приводит следующие ленинские слова: «Надо бороться. Необходимо! Нам тяжело? Конечно! Вы думаете: мне не бывает тоже трудно? Бывает — и еще как! Но — посмотрите на Дзержинского, — на что стал похож он! Ничего не поделаешь! Пусть лучше нам будет тяжело, только бы одолеть!»)
Письмо Сталину не было отправлено, вероятно, ещё и потому, что Дзержинский снял нараставшее напряжение, что называется, выговорившись на бумаге. Тогда этого хватило. Правда, разрядка оказалась недолгой. Паразитирование чиновников и разного рода посредников на теле экономики настолько выводило его из себя, что 11 февраля 1926 г., выступая в Ленинграде с разоблачительной речью в защиту политики снижения розничных цен, он с негодованием произнёс: «Что значит снижение розничных цен? Снижение розничных цен — это значит сокращение того тунеядского, того дармоедского аппарата, который присосался к нашей кооперации и к нашей торговле. Они наживают на нашей торговле миллионы, и поэтому товары, которые мы делаем, не попадают к крестьянину, а попадают именно к этим посредникам-дармоедам…»
К сожалению, высшая исполнительная власть в образе Председателя Правительства А. Рыкова и «тех, — как писал Дзержинский Сталину, — кто ВСНХ регулирует и исправляет, кто над ним коммиссарствует» (в лице Шейнмана, Цюрупы, Сокольникова, Каменева, и им подобных), не разделяла таких подходов руководителя Высшего Совета Народного Хозяйства; и если в открытую не ставила палки в его колёса, то подходы эти просто не замечала.
Дзержинский не сдавался, пытался стучаться во все двери, но часто не находил понимания даже у своих «комчванствующих» заместителей (вроде тов. Пятакова), к которым решил обратиться 1 июня 1926 г. со следующим письменным признанием: «…Я вынес твёрдое убеждение о банкротстве нашей системы управления, базирующейся на всеобщем недоверии… Эту систему надо отбросить, она обречена». Слова «о банкротстве» он зачеркнёт и вместо них напишет явно сдерживающую его раздражение фразу «о непригодности в настоящее время нашей системы». Что же касается фразы «она обречена», то от неё в печатном тексте не останется даже следа. И только то, что написано рукой Дзержинского в порыве откровения, полностью сохранит его действительное признание…
Пройдёт месяц, и 2 июля 1926 г. в послании Председателю Совнаркома и Совета Труда и Обороны А. И. Рыкову Дзержинский, словно чувствуя, что наступают его последние дни на земле, сделает обнажающее весь смысл действующей власти и в то же время не оставляющее ему никаких надежд заявление: «Я вынужден обратиться к Вам… при создавшихся условиях диктатуры т. Шейнмана (Председатель Госбанка, — НАД.) и непринятия реальных мер со стороны правительства для обеспечения кредитования промышленности и снижения розничных цен, а также полной изоляции ВСНХ в его усилиях справиться со всё увеличивающимися трудностями… я снимаю всякую ответственность за состояние нашей промышленности и ВСНХ и ввиду этого прошу Вас возбудить вопрос в ЦК о моей отставке. <…> При нынешней экономической политике на практике я не могу перед органами госпромышленности выступать и руководить ими как представитель правительства, ибо политики этого правительства я не разделяю.
<…> Кончаю повторным заявлением, что ответственность за ВСНХ с себя снимаю. Ф. Д.»
На другой день после заявления, которое, казалось, не оставляло ему никаких надежд, Дзержинским овладевает такое отчаяние, что он вдруг пишет поистине трагическое «обращение без адреса». Пишет так, как пишут самоубийцы перед смертью, пытаясь хотя бы фактом своей насильственной кончины доказать кому-то свою правоту…
