Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
И теория («Государство и революция»), и практика Ленина 1917 г. была прямым порождением теории и практики «коллегии трех» 1906–1907 гг. Таков большой политический итог деятельности БЦ 1906–1907 гг.
Необходимо подчеркнуть теперь же, и со всей настойчивостью, что этот свой большой вывод из опыта большевистской деятельности 1906–1907 гг. Ленин в печати начал выявлять далеко не сразу. Вполне возможно, что он и сам его осознал лишь постепенно. Тем более ценен рассказ Крупской, который заставляет историка насторожиться и подмечать в словах и делах Ленина те элементы его новой концепции, которые начинают то здесь, то там прорываться на поверхность.
Как ни сильно было впечатление от беседы со швейцарским социалистом, как ни велико было возмущение против последнего, Ленин не пошел напролом против этих настроений, как он нередко делал во внутрироссийских спорах. В открытую борьбу для защиты тех сторон большевистской политики революционных лет, которые проходили по линии — «коллегии трех», он не ввязался. Несомненно, он понимал невозможность политической защиты той деятельности, в которой было так много неполитических примесей. Только этим можно объяснить тот факт, что он не только сознательно отказался от попыток ее защиты, но и явно поставил своей задачей уйти от политической ответственности за ее деятельность. Во всяком случае, он не только никогда не высказывался по этим вопросам в печати, но и на закрытых партийных совещаниях, на конференциях и на пленумах ЦК, когда дебаты подходили к этим щекотливым темам, «честь» ответственных выступлений Ленин под тем или другим предлогом передавал другим, все усилия прилагая к тому, чтобы у сторонних наблюдателей складывалось впечатление, будто инициативная роль в этого рода деятельности принадлежала не ему и будто он лишь из фракционной солидарности шел вместе со своими коллегами. Не случайно на пленумах 1908–1910 гг., когда обвинения в прямой причастности к экспроприаторским похождениям прямо или косвенно выдвигались против целого ряда деятелей большевистской фракции, против Ленина лично, насколько известно, такие обвинения ни разу никем брошены не были, хотя, как теперь документально установлено, его прямое участие в руководящей деятельности этого рода было весьма велико. Он умел прятать следы.
А немногим позднее, с осени 1908 г., Ленин внешне даже встал в ряды партийных деятелей, которые вели борьбу против экспроприаторской, эпидемии и начал в «Пролетарии» кампанию по разоблачению вредного влияния «эксизма» на рабочие организации. Правда, огонь своей критики «Пролетарий» сосредотачивал исключительно на экспроприациях анархистских или особенно «лбовских» [92], участники которых выступали открыто в качестве внепартийных боевых отрядов (хотя последние и вышли из большевистских дружин, и до конца поддерживали с ними дружеские связи). Деятельность чисто большевистских партийных дружин, например Южного Урала (главным образом района Уфы), созданных братьями Кадомцевыми [93], которые были подлинными насадителями «эксизма» на Урале, а тем более деятельность «кавказской группы» Камо-Петросяна, сыгравшей ту же роль в Закавказье на страницах «Пролетария» и всех вообще изданий, выходивших под редакцией Ленина, освещения, конечно, не нашла.
Взятая под этим углом зрения деятельность Ленина того времени объективно была не чем иным, как попыткою выбраться из тупика, в который большевистская фракция была заведена деятельностью «коллегии трех», свалив на других политическую ответственность за те деяния, в проведении которых решающее участие принимал — и сам Ленин. Именно под этим углом зрения надлежит рассматривать и тот раскол внутри БЦ, который был проведен Лениным в 1908–1909 гг.
Идеологическая и политическая платформа для этого раскола Лениным была выбрана с точным расчетом и «с заранее обдуманным намерением» показать миру, что он рвет с тем крылом большевизма, который стремление к философской ревизии марксизма в области теории сочетает с упорным желанием сохранить бойкотистские и авантюристические элементы старой большевистской тактики 1905–1907 гг. Ленин, конечно, хорошо знал, что он делал, и в основном эта платформа действительно правильно выделяет наиболее характерные элементы позиции той группы вчерашних ближайших соратников Ленина, отмежеваться от которых он стремился, и возложить на которую ответственность за неудобные для него стороны их недавней общей деятельности он ставил своей задачей [94]. Не соответствующим правде было только стремление Ленина всемерно затушевать свою собственную активную роль в создании и применении на практике этой старой большевистской тактики, его попытки сложить с себя самого ответственность за содеянное, возложив ее исключительно на других, которые во многом были лишь его учениками и последователями. Это показывало, что во всем этом ленинском расколе целью был не действительный пересмотр старой большевистской тактики, а только тактический маневр, чтобы вывести себя из под удара, направив этот последний на других, и сохранить для себя возможность еще более беззастенчивых маневров в будущем.
Но идеологическими и политическими вопросами далеко не исчерпывалось содержание той большой игры, которую тогда вел Ленин. На авансцене велись споры о «Махах и Авенариусах», печатались статьи с опровержением аргументации «бойкотистов» и «отзовистов» и т. д., а за кулисами шла ожесточенная борьба за влияние в БЦ, которая, в переводе на язык реального соотношения сил была борьбой за право распоряжаться секретными капиталами большевистской фракции. И только на фоне этой последней борьбы становятся понятными многие загадки, которые сбивают с правильного пути исследователя, оперирующего материалами об одном только открытом для внешнего мира идеологическом и политическом конфликте между Лениным и группою Богданова, Красина, Луначарского и др.
Первые столкновения внутри «коллегии трех», она же «финансовая группа», имели место, несомненно, уже в первые дни по приезде Ленина в Женеву: тогда произошла первая встреча за границей членов этой коллегии, и во время нее не мог не быть поднят вопрос о положении, которое создалось в результате последних провалов — попытки размена тифлисских пятисотрублевок, с одной стороны, и попытки выпуска фальшивых трехрублевок, с другой. В обеих этих попытках, если подходить к ним с точки зрения чисто деловой, было так много самонадеянного авантюризма и непродуманности, что Ленин — человек мертвой практической хватки — не мог этого не заметить. Очень похоже, что именно в эти дни Ленин впервые увидел Красина в новом для него свете — как «мастера посулы давать и очки втирать» [95].
И нет сомнения, что именно в этот момент Ленин должен был выступить — не мог не выступить — против предложения рискованных авантюр, особенно за границей. Конечно, не потому, что он теперь перешел в лагерь принципиальных противников такого авантюризма, а просто потому, что теперь он должен был яснее и конкретнее увидеть все связанные с ним опасности, с одной стороны, и не мог не потерять свое прежнее почти безграничное доверие к счастливой звезде их главного инициатора, с другой.
В частности, несомненно, что именно Ленин должен был в это время настоять на прекращении всех дальнейших попыток размена тифлисских пятисотрублевок. В пользу этого последнего вывода говорят следующие соображения. В январе 1908 г. во время арестов при попытках размена в руки полиции попало около 50 таких билетов. На руках у организаторов оставалось не меньше 150. Известно, что и Красин, и Богданов были оптимистами в вопросе о возможности успеха новых попыток в этом направлении, и позднее, действительно, они оба такие попытки делали. Богданов организовал попытку их размена в Северной Америке. Но эта попытка закончилась провалом. Красин пошел другим путем: после ряда сложных опытов ему удалось технически настолько совершенно «подправить» номера пятисотрублевок, что какое-то число этих билетов им были реализованы, несмотря на то, что к этому времени во всех банках мира уже был установлен строжайший контроль за русскими пятисотрублевками [96].
92
Из статей и заметок «Пролетария», направленных против «лбовцев», наиболее интересны корреспонденции о положении в Перми (Пролетарий. 1908. № 39, 26 ноября. С. 8) и особенно большая статья «Страничка из недавнего прошлого Уральского рабочего движения», напечатанная за подписью «Рабочий 3» (1909 № 45, 25 мая).
93
Оба старшие брата Кадомцевы — Эразм, бывший офицер, и Иван, бывший гимназист, главные организаторы дружин и руководители экспроприации в Уфе в 1906 г., игравшие затем видную роль на Первой конференции военных и боевых организаций РСДРП и в созданном ею Центральном военно-боевом бюро, в 1908.-1917 гг. жили эмигрантами в Париже, входили там в состав большевистской группы содействия и числились правоверными «ленинцами». Младший их брат, Михаил, бывший воспитанник кадетского корпуса и активный участник «дружин», в те годы был на каторге. После революции все они были деятелями большевистской партии.
94
Создать впечатление, что он рвет с экспроприаторским крылом большевизма, Ленину было особенно важно по соображениям его внутрипартийной стратегии. Это было необходимо не только для улучшения отношений с польскими социал-демократами, которым, несмотря на всю «гибкость» их поведения в отношении большевиков, было важно иметь возможность говорить, что с экспроприаторскими авантюрами большевиков уже покончено, но и потому, что большою ставкою в игре Ленина было стремление привлечь в число своих союзников Плеханова, резко отрицательное отношение которого к экспроприациям было широко известно.
95
Письмо Ленина к Рыкову от 25 февраля 1911 г. // Ленин В. И. Сочинения. 4 изд. Т. 34. С. 389.
96
В литературе об этом эпизоде известно по рассказу М. Лядова в публикации: Леонид Борисович Красин (некролог) // Пролетарская революция. 1926. № 11 (58). С. 12. У Красина к этому времени, по сведениям Департамента полиции, оставалось 38 пятисотрублевок (Большевики. С. 39), но все ли они были реализованы или только часть, точно неизвестно. Деньги, полученные от этой операции, Красин, действовавший в согласии с Богдановым, частью передал группе «Вперед» на ее издательскую деятельность. Остальное ушло на организацию помощи Камо-Петросяну и другим арестованным членам той «кавказской группы», которая в 1907 г., передавая добычу от тифлисской экспроприации, заключила соответствующий договор с «коллегией трех», т. е. с Лениным, Богдановым и Красиным. Последние двое до конца считали себя морально связанными этим договором, особенно потому, что как раз в это время и сам Камо, и ряд других участников тифлисской экспроприации сидели по тюрьмам под угрозой казни, часто в крайне тяжелых условиях, но ни один из них не вступил на путь выдачи правительству известных им секретов «коллегии трех». Вся помощь им велась Богдановым и Красиным. Ленин, третий член «коллегии трех», на вопрос о моральных обязательствах смотрел иначе.
Эпопея тифлисской экспроприации не будет полна, если мы не прибавим, что в 1911 г., после трех с половиной лет скитаний по немецким и русским тюрьмам и психиатрическим больницам, Камо удалось (не без помощи, полученной от Богданова и Красина) бежать из тифлисской больницы. За границей он повидался также и с Лениным. Об этом свидании имеется рассказ Крупской, тем более характерный, чем несомненнее желание рассказчицы в выгодном свете изобразить поведение Ленина. Камо, пишет Крупская, «страшно мучился тем, что произошел раскол между Ильичом, с одной стороны, и Богдановым и Красиным, с другой. Он был горячо привязан ко всем троим. Кроме того, он плохо ориентировался в сложившейся за годы его сидения обстановке Ильич ему рассказывал о положении дел. Камо попросил меня купить ему миндаля. Сидел в нашей парижской гостинной-кухне, ел миндаль, как это делал у себя на родине, и рассказывал об аресте в Берлине, о годах симуляции, когда он притворялся сумасшедшим, о ручном воробье, с которым он возился в тюрьме. Ильич слушал, и остро жалко ему было этого беззаветно смелого человека, детски наивного, с горячим сердцем, готового на великие подвиги и не знающего после побега, за какую работу взяться. Его проекты были фантастичны. Ильич не возражал, осторожно старался поставить Камо на землю, говорил о необходимости организовать транспорт и т. п.»
В заключение, так как у Камо было лишь легкое летнее пальто, «Ильич притащил ему свой мягкий серый плащ, который ему подарила мать и который Ильичу особенно нравился… Разговор с Ильичом, — прибавляет Крупская, — ласка Ильича немного успокоили Камо» (Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 161–162).
Эти заключительные строки, явно рассчитанные на то, чтобы смягчить у осведомленного читателя впечатления от характера приема Лениным человека, который исключительно много пострадал в значительной мере по вине и его, Ленина, не соответствуют действительности: Камо ни в какой мере не успокоился, а вскоре поехал в Грузию для проведения новой экспроприации (план которой он разработал с Красиным — тот тоже остался верным себе), был арестован при попытке привести его в исполнение, был приговорен к казни, от которой его спасла амнистия 1913 г. После революции был большевиком, погиб в 1922 г. при случайной катастрофе.
