Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления - Шапталов Борис Николаевич
Государства византийцев и римлян — классические примеры самоликвидации государства и народа. Внешние силы лишь воспользовались благоприятными возможностями, чтобы добить одряхлевших львов.
Через тысячу лет после официального упразднения Западной Римской империи в 1453 г. пал и Константинополь, а с ним и Восточная Римская империя. Через два-три столетия ромеи исчезли как этнос. Зато их соседи армяне, албанцы, болгары, греки, сербы, хотя также попали под власть османов, не только сохранили себя, свой язык и культуру, но спустя полтысячи лет сумели добиться национального освобождения и возрождения своей государственности. Они сохранили свои источники жизнедеятельности.
Римская и Византийская модели не только разнятся между собой, но имеют общие черты. Прежде всего, это неспособность властей восстановить этноэнергетику государствообразующего народа, остановить депопуляцию коренного населения и заселение территории государства пришлыми народами. Это модели деградации, в которых общим было то, что внешний имперский блеск сочетался с внутренним разложением.
Итак, из анализа имеющегося исторического материала можно прийти к выводу, что разложение цивилизаций идет по «древнеримской» либо «византийской» моделям. Это условное название помогает сориентироваться в массе разнообразных фактов. В одной — «древнеримской» — определяющим фактором разложения является материальная и духовнокультурная «сытость» не только элиты, но и большей части общества. В другой — «византийской» модели — главным источником деструкции является дефицит эффективного управления при обилии ресурсов. Между этими моделями не может быть четкой границы. Социальные проблемы деградации носят сквозной характер, поэтому «перекличка» между этими моделями неизбежна, да и само моделирование служит, прежде всего, приемом наглядности. Наглядность тем более важна, что в условиях кризиса этноэнергетики многие, ранее очевидные вещи общество перестает воспринимать как угрозы, предпочитая выдавать желаемое за действительность, заниматься самогипнозом и самоусыплением. А критика растущего негатива воспринимается с подачи определенных идеологических сил как «фобии» и склонность к паникерству. Поэтому, даже наглядное моделирование и исторические примеры не обязательно будут способствовать тому, что правящие группы воспримут их как сигнал к жесткому противодействию тенденциям разложением. Но даже если правящая верхушка проснется и обеспокоится, это не значит, что ей удастся переломить негативную ситуацию. «Перестройка» в СССР — один из наглядных примеров неэффективной попытки решения проблем разложения системы (причем силами деградантов!). Кроме обеспокоенности необходимо знать, что делать, чтобы деструктивный реформизм в духе «хотели как лучше, получилось, как всегда» не ухудшил положение.
2.2.3. Либеральная модель деградации
«Римская» модель деградации в наше время видоизменилась, «обогатилась» новым содержанием, в соответствии с тем уровнем, которого достигла демократия. Современную модель деградации можно назвать «либеральной».
Но правомерно ли деградационную модель нашего времени называть «либеральной», ведь деградация демократии известна с античных времен, когда не было либерализма? Да, закономерности деградации остались те же, что в античности, но в древней Греции и Риме они происходили спонтанно, «само собой», и не освящались идеологией. В наше время никакие социально-политические и культурные действия не происходят без использования идеологии. Уровень социального знания и социального анализа столь высок, что прикрыть, закамуфлировать процессы деградации без использования идеологических (и демагогических) приемов невозможно.
Социальная жизнь является своеобразной диалектической ловушкой. Благоприятный фактор в один период времени может стать негативным в другой. Одной из задач правящего класса является отслеживание подобных превращений. Наиболее яркие тому примеры — крепостное право, общинное землевладение, абсолютная монархия, авторитарное правление. На определенном историческом этапе — эти социальные факторы были прогрессивными, или, по крайней мере, оправданными для сложившихся условий. Но пришло время, и они стали тормозом развития. Точно также и со свободами.
То, что свобода лучше, чем несвобода — понятно и детям. А вот дальше все намного сложнее. Кажущаяся очевидность противопоставления хорошего с плохим на деле может завести в тупик. Даже ученым мужам и политикам далеко не всегда понятно, почему гипертрофированные свободы ведут к росту негативных социальных процессов. И уж тем более трудно уловить, когда былое качество становится антикачеством.
Стремление к свободе является своеобразной индульгенцией для деятельности политиков, творческой интеллигенции, журналистов и т. д. Если их деятельность способствует развалу государства и дезинтеграции общества — претензии к ним снимаются простым ответом: «Мы за свободу!» Отмазка так понравилась, что террористы, закладывая бомбу, снимают с себя ответственность за гибель людей, тем, что объявляют себя борцами за свободу.
Заявлено и усвоено, что свобода в наше время стала абсолютной ценностью, к которой всем надо стремиться. И во главе этого идеологического течения встали либералы. В результате западное общество оказалось в ловушке, осмыслить которую оно пока не в состоянии, хотя и пытается, и литературы на сей счет море. В чем причины столь странного для мощной и опытной социологии состояния?
Свобода полезна и нужна, когда способствует развитию общества, и вредна, если толкает его к саморазрушению. В этом пункте начинается коренное различие между демократией и либерализмом. Но осознанию этого мешает фактическое отождествление понятий «демократия» и «либерализм». Существует терминологическое и содержательное недопонимание того, чем именно демократ отличается от либерала, если вообще чем-то отличается. Приведем характерный пассаж из наугад взятой работы, в которой касаются вопроса деятельности демократов и либералов. Речь идет о британской правящей элите. Английский автор пишет: «К двадцатому веку ее основная часть была названа вигами, или либеральными консерваторами. В девятнадцатом веке она уступила усиливающемуся напору демократии…» (Д. Ливен. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М.: Изд-во «Европа». С. 208) В данном отрывке английский историк — страны классической демократии, и потому, казалось бы, должный прекрасно разбираться в политической терминологии, называет демократов консервативного направления либеральными консерваторами. Автор не понимает, что демократы уступили не напору демократии, которая конституционно существовала в Англии с 1688 года, а напору либерализма.
Казалось бы, мелочь, какая разница кого как называть? В Англии вообще долгое время обходились именами «виг» и «тори», заменявших классические понятия «либерал» и «консервативный демократ». Однако этот терминологический разнобой имеет не только классификационное, но и идеологическое значение. Он становится причиной широко распространенного заблуждения, будто либерал и демократ это, в сущности, одно и тоже. А иногда под либералами понимаются «левые». Так, один из советских эмигрантов-экономистов И. Бирман, столкнувшись с реалиями западной жизни, умозаключил: «Либеральность означает, в частности, противостояние капитализму как таковому и симпатию к социалистическим идеям» («Континент», 1983, № 35). И подобных «недоразумений» рассыпано на страницах книг и статей множество. В частности, «либеральными» называют экономистов демократического типа хозяйствования, ратующих за увязывание роста социальных расходов с эффективностью национальной экономики (ростом производительности труда и других подобных факторов). На деле же, между либералом и демократом, либеральной и демократической практикой существует качественная разница.
Развитее западноевропейской цивилизации вызвало появления большого по численности слоя гуманитарной интеллигенции. В своем политическом развитии люди творческих профессий (литераторы, художники, юристы) шли от себя, потому требовали расширения индивидуальной свободы, столь необходимых для их интеллектуальной и практической деятельности. По мере роста значимости в жизни западного общества гуманитарной интеллигенции росло значение либералов. На этапе отмирания феодальных институтов их позиция была закономерной и прогрессивной. Но когда окончательно победила демократия, позиция либералов, чем дальше, тем больше, стала выглядеть двусмысленной, потому что, ратуя за свободы, они часто не разъясняли, о каких свободах идет речь. Свободы не могут быть свободами вообще, они всегда «в частности». Приведем пример с игрой в понятие свободы.
