Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
Конечно, император не мог идти навстречу политическим пожеланиям фамилии: изолировать или отправить в ссылку жену или либерализовать режим во время войны значило для него отказаться от себя, растоптать свое я, к тому же, как он был уверен, в ущерб стране. Вместе с тем, Николай в какой-то мере стал заложником родственных чувств. Он прощал родне то, что мог бы не простить другим; считал, что со временем все само собой уляжется, и не склонен был преувеличивать политического ущерба от «салонной болтовни». И совершенно напрасно.
В исторической литературе любых направлений доминирует точка зрения, что великокняжеские заговоры были чистой профанацией, ничего конкретного за ними не стояло, и никакого влияния на развитие революционного процесса они не оказали. Убежден, что это не так. Ущерб для царя был огромным. Именно семья внесла решающий вклад в делегитимизацию верховной власти в глазах высшей элиты. Воейков с изумлением восклицал: «Совершенно непонятно, почему члены императорской фамилии, высокое положение и благосостояние которых исходило исключительно от императорского престола, называли его режимом абсолютизма и произвола по отношению к народу, о котором они, однако, отзывались как о некультурном и диком, исключительно требующем твердой власти» [1435]. Ясно, что мнения великих князей для российской родовой аристократии, составлявшей важнейшую опору режима, были куда более весомы, чем речи, скажем, «каких-то» Милюкова с Пуришкевичем. Именно позиция фамилии являлась для общественного мнения окончательным и неоспоримым подтверждением оправданности всех слухов и выступлений по поводу засилья темных сил и тотальной измены: кому, как ни ближайшим родственникам царя это знать!
Именно великие князья внесли существенный вклад в подрыв дисциплины и лояльности к трону в гвардейских частях, шефами и попечителями которых они по большей части и являлись. Легкость, с которой гвардия предаст монарха в февральские дни, свидетельствовала об успешной агитационной работе со стороны не только профессиональных революционеров, но и великих князей. Одним из решающих аргументов, который заставит Николая отречься от престола, станет измена конвоя Его Величества, которым командовал Кирилл Владимирович. Великие князья очень серьезно влияли на умонастроения в Ставке, где многие из них находились или часто бывали.
Трудно переоценить революционизирующее воздействие убийства Распутина. Ясно, что оно не могло «открыть глаза царю», «вразумить Александру Федоровну» или «остановить измену», которой, как мы знаем, не было. «Смерть Распутина ничуть не изменила умонастроение двора, — подмечала Мария Павл овна-младшая. — Наоборот, императрица теперь повсюду видела предателей и доверяла лишь тем людям, которых рекомендовал Распутин» [1436]. Убийство старца, глубоко унизившее императора и его супругу, агитаторы всех мастей прославляли как подвиг, как патриотическое самопожертвование, освобождающее страну от позорных оков. Идея безнаказанного убийства в благих целях спасения родины становилась естественной для общественного сознания, превращаясь в главный двигатель будущей революции.
Хорошо новое умонастроение описал Родзянко: «Страна увидела, что бороться во имя интересов России можно только террористическими актами, так как законные приемы не приводят к желаемым результатам. Участие в убийстве Распутина одного из великих князей, члена царской фамилии, представителя высшей аристократии и членов Г. Думы как бы подчеркивало такое положение. А сила и значение Распутина как бы подтверждались теми небывалыми репрессиями, которые были применены императором к членам императорской фамилии… Результатом шума, поднятого возле этого дела, было то, что террористический акт стал всеми одобряться, и получилось внутреннее убеждение, что раз в нем участвовали близкие к царской чете лица, положение сделалось безвыходным» [1437]. По утверждению Милюкова, главным следствием убийства Распутина стало распространение в обществе твердого убеждения, «что следующим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска» [1438]. Впрочем, это было мнение оппозиционной части образованного общества. Крестьянские массы думали совсем по-другому. Тот же Милюков предвосхищал их суждение: «Вот, в конто веки добрался мужик до царских хором — говорить царям правду, — и дворяне его уничтожили». Так оно и вышло. Коллективный русский мужик готовился повторить эту операцию над «дворянами». Но в княжеских виллах… никто об этом не думал» [1439].
«Все участники заговора, за исключением князя Юсупова, — подчеркивала сестра Дмитрия Павловича Мария, — позже поняли, что, взявшись за оружие для сохранения старого режима, они в действительности нанесли ему смертельный удар» [1440]. По себе — тоже. Не многие члены императорской фамилии переживут революционный год. А чудом уцелевшие потеряют состояния и отечество.
Заговор Гучкова и Ставка
Когда Александра Керенского как-то упрекнули в организации Февральской революции, он немедленно отреагировал: «Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались направить ее в нужное русло» [1441]. Один из ведущих социалистов-революционеров, по большому счету, был прав.
Заставить Николая II нарушить монарший долг и сложить корону (или свергнуть его) действительно могла только армейская верхушка. Не случайно все заговорщики искали пути проникновения в военную среду, обретения там соратников для подготовки переворота. В качестве политика, добившегося наибольших успехов на этом поприще чаще всего называют Александра Гучкова, в качестве военачальников, сыгравших наибольшую роль в процессе отречения — генералов Алексеева и Рузского. Был ли в действительности заговор Гучкова и военной верхушки, и если да, то насколько далеко зашли заговорщики?
Заговорщическая деятельность Гучкова справедливо нашла в историографии большее признание, чем усилия думцев или аристократии. Все исследователи признают его огромную энергию на этом направлении, однако большинство склонно согласиться с самим Гучковым, который довольно скромно оценивал результаты. «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось» [1442], — свидетельствовал он в личном письме Мельгунову. Ведущие советские исследователи этого вопроса — Дякин, Черменский — также приходили к выводу о мизерности сделанного Гучковым и другими незадачливыми «буржуазными заговорщиками», отдавая, естественно, пальму первенства пролетарским революционерам [1443]. Столь информированный источник, как Алексей Брусилов, также отвергал версию о генеральском заговоре: «Доходили до меня сведения, что задумывается дворцовый переворот… Я не верил им, потому что главная роль по ним предназначалась Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну. Зная свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит» [1444].
И вновь возьму на себя смелость сказать, что заговор Гучкова и военной верхушки не просто имел место, он зашел гораздо дальше, чем потом будут признавать его лидеры. Более того, отречение Николая II пройдет почти точно по сценарию, начертанному Гучковым…
О том, что Гучков считался своим человеком в армейской среде и у него было множество оснований для недовольства императором, которое выливалось в оппозиционные действия, мы уже знаем. Также уже упоминалось, что, работая в Комиссии по обороне Государственной думы, он собрал вокруг себя немало авторитетных военных. Теперь — немного подробнее. Похоже, первое упоминание об официальных контактах депутата Гучкова с руководством военного министерства находим в дневнике генерала Поливанова, тогда занимавшего пост помощника министра. Запись датирована 8 декабря 1907 года: «К 8 1/2 час. веч. приехал к военному министру, дабы участвовать в беседе с делегацией из 12 человек Комиссии по обороне Государственной думы. Между прибывшими были: Гучков, Звегинцев, Хвощинский, Крупенский, Безак, гр. Бобринский, Балашев, Плевако, кн. Шервашидзе, кн. Шаховской. Потом перешли в кабинет, где военный министр изложил им программу Министерства, сначала по личному составу, потом по материальной части» [1445]. Затем министр Редигер взял за практику приглашать 5–6 депутатов и военных для обсуждения вопросов государственной обороны. «Я дал общее указание по всем частям Министерства: членам Государственного совета и Думы давать все несекретные сведения, о которых они будут просить… Если нужны были секретные сведения, то они давались Гучкову или двум-трем делегатам комиссии, которые затем удостоверяли перед комиссией, что полученные ими объяснения их вполне убедили» [1446], — вспоминал Редигер. Он же дал добро на деятельность постоянной группы из высших офицеров и депутатов, постоянно встречавшихся на квартире генерала Василия Гурко, знакомого с Гучковым со времен боев на стороне буров против англичан в Южной Африке. Не возражал против существования этой группы и сменивший Редигера Сухомлинов.
