Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне - Уткин Анатолий Иванович (е книги TXT) 📗
Россия приходила в себя. На огромном фронте миллион с четвертью войск южного фланга одержали большую победу. На северном фланге почти миллион русских войск был разбит и унижен. 22 сентября главнокомандующий — великий князь Николай Николаевич — собрал в Холме своих командиров. Было решено переместить пятую армию Плеве на север, чтобы прикрыть Варшаву и укрепить Северо-Западный фронт. Началась стабилизация фронта на Востоке. По железной дороге и пешком корпуса подтягивались на север, закрывая все возможные бреши. Новый миллион с четвертью солдат встал вокруг Варшавы, готовый и отразить наступление на нее и, если судьба будет милостива, начать движение к германским центрам.
30 сентября 1914 г. записная книжка погибшего германского офицера обнажила тот факт, что в Восточной Пруссии остались лишь два корпуса германских войск. Куда ушли остальные четыре? Так в русской ставке узнали, что немцы бросили свои войска южнее, на усиление австрийцев. Немцы уже приготовились к удару в центре, но на этот раз карта убитого русского офицера показала, что русский центр резко усилен. Гинденбург предположил, что «намерением противника является блокировать наши войска вдоль Вислы, нанеся тем временем решающий удар со стороны Варшавы. Это был величайший из всех планов великого князя Николая Николаевича» {70}.
Авантюрный дух овладел немцами, и они предприняли наступление в центре, зная об исключительном превосходстве русских армий. Вирус абсолютного превосходства вошел в германскую кровь. 12 октября 1914 г. четыре дивизии Макензена были в двадцати километрах от Варшавы, держа в руках важнейший железнодорожный узел. Гинденбург восхищался наивностью русских незашифрованных телеграмм. «Благодаря радиосообщениям противника, мы знали все не только о диспозиции противника, но и о его намерениях» {71} . И немцы просчитались. Гофман пишет о том, как неожиданно упорно сражались за Россию кавказцы, как самодовольство победителей при Танненберге начало уступать место более трезвым оценкам. Гинденбург и Людендорф, располагавшиеся в Радоме, должны были распрощаться с иллюзиями относительно Варшавы, и 17 октября последовал приказ о всеобщем отступлении немецкого кулака. Германская армия потеряла в этом броске к Варшаве 40 тысяч человек. Но и русская армия еще раз убедилась, какой силы противника она имеет перед собой на севере своего фронта.
Россия медленно, но верно теряла Польшу. Людендорф повернул к югу свою девятую армию, стоявшую между Познанью и Краковом, напротив российской Лодзи, и нанес удар. Чтобы защитить Лодзь — текстильную столицу Восточной Европы, русские войска были вынуждены остановить движение в Силезию. Именно в эти дни против русских войск начали сражаться (21 октября) польские войска Пилсудского под общим командованием австрийцев.
В условиях пата на Западе Гинденбург и Людендорф решили на свой страх и риск начать наступление против русской Польши в тот самый момент, когда основная масса русских войск начала продвижение на запад в направлении Силезии. 11 ноября девятая германская армия под командованием Макензена неожиданно начала наступление с севера, со стороны Торна, во фланг наступающим русским войскам. Он прошел по левому берегу Вислы, «как по балюстраде» (выражение Черчилля), и в течение трех дней ввел в замешательство левый фланг русской армады, взяв двенадцать тысяч пленных. Макензен сделал то, что не удавалось никому на Западном фронте — он прошел в отвратительную зимнюю погоду сквозь плотные ряды русской армии, создавая хаос и сумятицу по всем направлениям. К концу дня 18 ноября Лодзь была почти окружена, внутри незамкнутого кольца находились сто пятьдесят тысяч русских войск. По мнению очевидца — генерала Нокса, — назревал второй Седан или Танненберг {72} . Сражение шло в масштабах, неведомых на Западном фронте. Людендорф предвкушал победу, более значительную, чем при Танненберге. (А генерал Данилов уже подал вагоны для немецких военнопленных.) Но значительная часть русских войск вышла из города. «Колоссальная людская масса, которую немцы пытались отбросить, подавалась лишь ненамного и оставалась твердой в своей неподвижности Боевой дух обеих армий обнаружил свой предел, унесенный поражениями, битвами, суровостью страны болот; мороз крепчал, дул ледяной ветер, температура опустилась значительно ниже нуля. Приближающаяся зима парализовала активность как русских, так и немцев» {73} . За битву при Лодзи Гинденбург получил звание фельдмаршала. Среди этого смятения, совершенно непредвиденных страшных событий, «будучи постоянно битыми значительно меньшим числом немцев, — пишет Уинстон Черчилль, — мозг русского верховного командования продолжал функционировать ясно и решительно». Собрав немалые резервы, русская армия завладела контролем над единственным выходом из лодзинского мешка. Это был тот необычный случай, когда русские стояли спиной к России, а немцы спиной к Германии. Командующий Северо-западного фронта Рузский выделил «группу Ловича», которая зашла в тыл окружающим Лодзь немцам. Вместо жесткого окружения Лодзи немцы сами попадали в окружение. Слухи о великой победе русской армии уже достигли Петрограда. Сазонов поздравляет Палеолога. Начальник штаба русской армии генерал Беляев сообщает по секрету: «Мы одержали победу, большую победу… Я работал всю ночь, чтобы обеспечить транспортом 150 000 военнопленных» {74} . Зря работал. Макензен понял, что второго Танненберга не будет и приказал своим войскам отступать ближайшим возможным путем. Черчилль, чей комплимент русской ставке мы привели выше, в данном случае приводит старую поговорку: «Крепкий нож разрежет дерево» {75} . Воздушная разведка с этих дней помогала немцам. С рассветом 23 ноября немцы смело и умело рванулись на север. За ними следовала пятая русская армия. Нокс описывает виденное: «Командир первого корпуса умолял войска двигаться вперед, но все замерли в глубокой пассивности. Они — командующий и его штаб — были лишены резерва моральных сил для того, чтобы продолжать действовать. Командующий колебался в отношении преследования и в конечном счете запросил армейское командование» {76} . Разумеется, то тоже начало колебаться. Моральный террор германского военного превосходства был столь велик, что и войска и военачальники русской стороны впадали в своего рода ступор. «Полностью окруженные ордами противника, немцы пробились вперед, не потеряв ни одного орудия, ни одного пленного, прошли сквозь все опасности, неся с собой всех раненых» {77} . Двести пятьдесят тысяч немцев в этой битве сопротивлялись шестистам тысячам русских войск. Немцы потеряли тридцать пять тысяч убитыми — русские вдвое больше. Но что важнее всего стратегически: теперь никто уже — ни в Париже, ни в Петрограде — не помышлял о наступлении на германскую Силезию. Говоря о сложностях текущей войны, британский военный атташе полковник Нокс записал в дневнике 25 ноября: «Я боюсь, что в России забыли о необходимости компенсировать пополнениями огромные потери текущей войны; с приходом зимы наши потери утроятся. Несколько человек уже замерзли в траншеях этой ночью». В русской армии был отдан приказ поить людей горячим чаем, но русский офицер сказал Ноксу: «Такие приказы легко издать, но трудно выполнить — люди, несущие обед, гибнут едва ли не ежедневно».
Череда австрийских поражений привела молодого Витгенштейна к печальным обобщениям. «Я размышлял о прискорбном положении германской расы. Мне кажется определенным, что мы не можем выиграть у Англии. Англичане — лучшая раса в мире — не может проиграть. Мы же можем — и проиграем, если не в этом году, то в следующем» {78}.
Немецким профессиональным военным не хотелось верить в ложность своих теорий. В конечном счете война на истощение оборачивалась против них. 14 ноября они начали массированное наступление с ипрского выступа на правом фланге своего Западного фронта. 22 дивизии, возглавляемые прусской гвардией, бросились вперед, предваряя атаку самым страшным до сих пор артиллерийским огнем. И все же семь британских и пять французских дивизий выстояли.
Генерал фон Плессен, чьей обязанностью было информировать кайзера о происходящих военных операциях, записывает в дневнике: «Его Величество находится в депрессивном состоянии. По его мнению, наступление на Ипр провалилось, и он в печали. Он потрясен докладом генерала Фалькенгайна о шестидневном запасе боеприпасов… Посетивший нас канцлер (Бетман-Голвег) обеспокоен огромными потерями при Ипре. Просит меня использовать все влияние для остановки наступления. Я придерживаюсь той же точки зрения. Фалькенгайн же не остановит наступления на Ипр до того, как выпустит последний снаряд» {79}.
