Пермские чудеса (Поиски, тайны и гипотезы) - Осокин Василий Николаевич (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Если Жуковского привлекали в балладе ужасы, то Катенину нравилась в ней энергичная красота народного языка.
Но «изящная», эстетствующая критика вновь напала на Катенина. Гнедич находил, что стихи в «Ольге» оскорбляют слух, вкус и рассудок.
ядовито цитировал он самого Катенина.
Выступление Гнедича задело за живое Грибоедова, «Непримиримым врагом простоты» назвал он Гнедича, а у Катенина нашел «прекрасные строфы» и «краткость, через которую описание делается живее». «Бог с ними, с мечтаниями, — писал Грибоедов, явно намекая на Жуковского. — Ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песнь или послание, — везде мечтания, а натуры ни на волос».
Шел 1818 год. Пушкин писал первую свою поэму «Руслан и Людмила». Он читал ее Катенину, прислушивался к его строгим, придирчивым суждениям.
Однажды по просьбе Пушкина Катенин повез его к Александру Александровичу Шаховскому, известному драматургу и театральному деятелю. С Шаховским Катенин дружил давно. Павел Александрович был связан с литературным обществом «Беседа любителей российского слова», а Шаховской вместе с Шишковым стояли во главе этой «Беседы». Проповедовала она введение в современный литературный язык старославянской речи, якобы исконно русской. С «Беседой» вела литературную борьбу группа «Арзамас», писатели сентиментально-романтического направления Карамзина — Жуковского, выступавшие за обновление языка.
К Шаховскому поехали после спектакля, зимним вечером.
Александр Александрович жил на верхнем этаже пятиэтажного дома, и квартиру его в шутку называли «чердаком». Гостей встретил сам хозяин — высокий, с огромным животом старик, с на редкость некрасивым, но добродушным лицом. Узнав, что с Катениным Пушкин, он по-молодому засуетился. Даже поразительная тучность, казалось, ему не мешала. Взяв новых гостей под руки, он повел их в комнаты, где было, как всегда, немало народу, посадил в покойные кресла.
Шаховской уже знал отрывки из «Руслана и Людмилы». Влюбленный во все старорусское, он пришел в восторг от сказочно-ярких описаний древнего Киева и сам давно просил Катенина познакомить его с Пушкиным.
…Хозяин уморительно рассказывал, как обучает молодежь актерскому искусству. Он показывал, как становился перед актером на колени, кланялся ему в ноги и плаксивым тоном, шепелявя, умолял играть лучше, натуральней. Пушкин и все гости покатывались со смеху.
Впоследствии Пушкин даже писал Катенину, что этот вечер был лучшим в его жизни.
…В сентябре 1820 года 28-летний полковник Катенин «по высочайшему повелению» был уволен в отставку.
По Петербургу носились слухи о принадлежности его к какому-то кружку заговорщиков.
Вот что писал об этом злобный реакционер Вигель:
«Раз случилось мне быть в одном холостом, довольно веселом обществе, где было много и офицеров. Рассуждая между собою в особом кругу, вдруг запели они на голос известной в самые ужасные дни революции песни „Пойдем спасать империю“, богомерзкие слова ее, переведенные надменным и жалким поэтом, полковником Катениным, по какому-то неудовольствию недавно оставившим службу. Я их не затверживал, не записывал, но они меня так поразили, что остались у меня в памяти, и я передаю их здесь, хотя не ручаюсь за верность»:
Правильно оценив революционную силу песни, Вигель ошибся, назвав ее переводом, это было оригинальное сочинение Катенина.
Через много-много лет, уже в наши дни, когда стали доступны тайные документы прошлого, в том числе следственные дела декабристов, мы смогли прочесть в показаниях И. Д. Якушкина следующее:
«В 1817 году, по прибытии в Москву гвардии, на совещаниях при учреждении приготовительного общества под названием Военного, сколько припомнить могу, бывали, кроме названных уже мной лиц, двое Перовских, бывший Преображенского полка капитан Катенин и князь Федор Шаховской».
А вот что показывал на следствии Пестель:
«Когда в конце 1817 г. приехал я в Петербург, большая часть членов наших находилась в Москве с гвардиею. Там преобразовали общество Сынов Отечества в Военное общество и разделили членов на два отделения. В одном был первенствующим членом Никита Муравьев, а в другом — Катенин».
И Якушкин и Пестель говорили о пребывании в 1817 году петербургских полков в Москве. Как раз об этом отъезде в Москву и упомянул в разговоре с Пушкиным Катенин при первой встрече с ним в театре. Гвардейцы участвовали тогда в торжественном параде по случаю закладки в Москве храма Христа-спасителя.
Еще в конце 1817 года будущие декабристы обсуждали участь императора. В 10-й, неопубликованной при жизни поэта и зашифрованной им главе «Евгения Онегина» Пушкин писал:
Заколоть Александра I Якушкин хотел во время богослужения в Успенском соборе Московского Кремля. Установлено, что и Катенин был на этом богослужении.
А в марте 1818 года в журнале «Сын отечества» появился переведенный Катениным с французского отрывок из «Цинны» Корнеля.
«Хитрый муж», «отцеубийца» — характеристика императора Августа — у искушенных читателей невольно ассоциировалась с Александром I, убийцей своего отца, Павла I.
В катенинеком переводе (тоже с французского) трагедии Расина «Эсфирь» читатели находили не менее «прозрачные» строки:
Образ жизни Катенина в отставке изменился мало. Он постоянно живет в Петербурге. Правда, теперь у него гораздо меньше денег — их весьма нерегулярно присылает управляющий его костромской вотчины Шаёво. И гораздо больше досуга.
Мельпомена, эта капризная муза трагедии и театра, вряд ли когда-нибудь имела столь пламенного и, что бывает редко, неизменного поклонника.
Количество переведенных, а в сущности, заново переложенных самим Катениным драматических произведений огромно. Только на протяжении 1816–1820 годов он перевел «Эсфирь» Расина, отрывок из его же «Гофолии», четвертое действие «Горациев» Корнеля и отрывок из его же «Цинны», переделал одну из комедий Грессе, перевел пьесу Седена и либретто итальянской оперы «Гризельда» (четвертого действия трагедии Лонженьера), написал несколько оригинальных пьес, в их числе комедию «Студент» (совместно с Грибоедовым), драматический пролог «Пир Иоанна Безземельного» (к пьесе Шаховского), пятиактную трагедию «Андромаха».
Драматургию Катенина высоко оценивали декабрист Вильгельм Кюхельбекер и Александр Сергеевич Пушкин, говоривший о «волшебном крае» — отечественном театре:
И все же недаром древние римляне считали дары Мельпомены столь же сладостными, сколь и опасными. В одном из спектаклей участвовали знаменитые Семенова и Каратыгин. По окончании представления Семенова, как обычно, раскланивалась перед публикой. На этот раз она вышла не одна, а вела свою любимицу, очень слабую артистку Азаревичеву. Из партера раздался крик:
