Полвека с небом - Савицкий Евгений Яковлевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Знакомый портрет, не правда ли? Весельчак, свой парень, душа компании… Почти во всяком кругу хоть один, но непременно такой отыщется… Однако это не так. Это приметы лишь внешние. А если заглянуть поглубже, обязательно заметишь еще независимость уверенного в себе человека, спокойную готовность к любым осложнениям, к любому повороту событий. Вот этот естественный, органичный сплав, казалось бы, контрастирующих одно с другим человеческих качеств как раз и типичен для летчика-истребителя.
Конечно, я что-то утрирую, что-то, наоборот, упрощаю. Люди разные; летчики, понятно, тоже. Даже и те, которые летают на истребителях. Но если все сказанное мной рассматривать как основу, как костяк характера летчика-истребителя, то ошибки, думается, не будет.
Повторю: удивляться тут нечему. Профессия накладывает отпечаток. Мы же не требуем, скажем, от боксера в весе пера стиля поведения, присущего тяжеловесу. Хотя оба они бойцы и дерутся на одном ринге.
Так и летчик-истребитель отличается от летчика-бомбардировщика или пилота транспортной авиации. Специфика дела требует набора определенных человеческих качеств.
Это понятно и вполне естественно.
Неестественно другое: задаваться вопросами типа — кто лучше? Боксер в весе пера или тяжеловес? Научный работник, привыкший к тиши кабинета, или геолог, исколесивший на своих двоих полстраны? Летчик-истребитель, наконец, или член экипажа пикирующего бомбардировщика?
Нелепый вопрос. Но именно так или примерно так его ставили в свое время те, кому адресовались упреки в попытках практиковать летное чванство. Они отождествляли себя со своей профессией, автоматически ставя себе в персональную заслугу обобщенный характер труда летчика-истребителя. Специфику дела они расценивали как личное достижение.
Это было не только нелепо, но и смешно. Как нелепо и смешно, скажем, отождествлять себя с модным покроем одежды, которую носишь, с престижной маркой автомобиля, в котором ездишь, с архитектурой дома, в котором живешь. А ко всему прочему это было еще и вредно. Легкомысленное фанфаронство и дешевый снобизм незаслуженно компрометировали то подавляющее большинство летчиков-истребителей, которые не имели к ним никакого отношения. Стоит ли говорить, что нездоровому явлению быстро и решительно положили конец.
Летчики в своей массе — народ откровенный и справедливый. Небо не приемлет ни лжи, ни хвастовства. Чванства оно тоже не терпит. Это был лишь ничтожный эпизод, досадное исключение из правила. О нем можно бы и не вспоминать. Но, говоря о своей профессии, я не хочу никаких недомолвок. Нет у меня также желания что-либо приукрашивать или, наоборот, заземлять. Дело, которому я посвятил свою жизнь и которое беззаветно люблю, не нуждается ни в том, ни в другом. Оно говорит само за себя.
Люди воздуха хорошо знают, что век летчика-истребителя, в общем-то, недолог. На истребителях летают от силы до тридцати пяти, иногда до сорока. Сказываются высокий уровень ответственности, постоянное напряжение, неизбежно ведущие к преждевременному износу нервной системы. Любому из нас об этом известно, но никого это не пугает. Напротив. Предложи летчику-истребителю перейти, скажем, в транспортную авиацию, где летают и в пятьдесят и в пятьдесят пять лет, — не согласится. Даже если перевод с повышением, даже из какого-нибудь захолустья в большой город с его щедрым набором бытовых удобств и возможностей для развлечений — все равно. А ведь летчик-истребитель, как правило, молодой человек. Ему впору не комаров кормить, добираясь по непролазной грязи до ближайшего культурного центра — какого-нибудь приграничного села на сто — двести дворов. У него молодая жена, которой хочется в театр или на концерт с непременными звездами эстрады. У него сын, мечтающий о школе с математическим уклоном, или дочь, грезящая приобщиться под присмотром тренеров к искусству танца на льду. И все это приносится в жертву ради профессии, без которой он не мыслит жизни. Ради дела, которому он отдает всего себя без остатка. Нет, он согласен перевестись — хоть в бомбардировочную, хоть в транспортную авиацию. И там небо, и там самолеты. Он готов на перевод, но только — после сорока.
А пока… А пока медики пишут в его летной книжке: годен к полетам без ограничений, — он будет летать только на истребителях. Он не фанатик и не чудак. Просто он считает, что ему повезло; просто он — летчик-истребитель. А бомбардировщики или транспортные самолеты от него никуда не уйдут: жизнь продолжается и после сорока.
Говорят, кто раз поднялся в небо, того будет тянуть туда всю жизнь. И это правда. Во всяком случае, для большинства. Власть над машиной, а вместе с ней над высотой и пространством привораживает крепче любого волшебного зелья. Правда и то, что, если ты стал летчиком-истребителем, никакой другой вид авиации тебя не устроит. Высокие скорости, свобода маневра, обостренное чувство, что ты в кабине один и все зависит лишь от тебя самого, создают ни с чем не сравнимое ощущение полноты бытия, глубинной уверенности в собственных силах.
Подростков воспитывают посредством доверия. Мужчиной становятся через чувство ответственности. Там, где ее нет, человек набирает возраст, но не взрослеет. Подлинная мужская зрелость приходит лишь вместе с уверенностью в себе. С сознанием того, что ты можешь на себя положиться — ты и те, кто рядом с тобой. Но для этого нужно испытать свои силы, необходима борьба с трудностями, и прежде всего с самим собой. Все это с избытком дает профессия летчика-истребителя. Мера личной ответственности здесь необычайно высока.
Конечно, наивно было бы считать, будто летчик-истребитель предоставлен только самому себе. У него постоянная связь с землей, программа полета обычно продумана и определена до того, как он оторвет машину с полосы аэродрома. И все же предусмотреть заранее многого нельзя. Я уж не говорю о непредсказуемости поведения вероятного противника. А ведь именно из-за вероятности встречи с ним несут боевое дежурство истребители-перехватчики. Но только этим дело отнюдь не исчерпывается. Неожиданный поворот событий нередко подстерегает летчика-истребителя, казалось бы, в самой мирной, в самой обыденной обстановке. И он постоянно должен быть к нему готов.
