День «Д». 6 июня 1944 г. - Амброз Стивен (первая книга .TXT) 📗
В ветеранском госпитале в Хелине один солдат на костылях взволнованно воскликнул:
— Парни, началось! Теперь они от нас побегут! Сосед на другой койке ответил ему:
— Знаешь, как бы я хотел там оказаться! В палате воцарилась тишина.
— Да-а, — наконец произнес солдат на костылях. — Клянусь, что сейчас там, на берегу, творится такой же огненный ад, как у нас 4 Июля!
В госпитале Лоусона около Атланты излечивались раненые немецкие военнопленные. Они с насмешкой и пренебрежением отнеслись к сообщениям о вторжении.
— Подождите, — сказал один из них репортеру газеты «Атланта конститюшен». — Наше командование позволило союзникам внедриться на несколько миль, а потом элитные войска СС, стоящие под Парижем, вышвырнут их обратно в море.
В Далласе, штат Техас, начинающему врачу, водителю машины «скорой помощи», в 2.35 пришлось принимать экстренные роды у миссис Лестер Ренфроу. Женщина услышала полицейские сирены и спросила, что они означают. Водитель ответил, что во Франции началось вторжение. Молодая мама сразу же решила назвать свою только что родившуюся дочь Инвейжия Мэй Ренфроу. В Норфолке, штат Виргиния, миссис Рендолф Эдуарде также дала имя своей дочери в честь дня «Д» — Ди Дей Эдуарде.
4 июня Молли Пантер-Доунс сообщила в своей колонке «Письма из Лондона» в «Нью-йоркере»: «Здесь все живут одним днем в ожидании величайшего, выдающегося события». Пантер-Доунс отметила необычайный рост спроса на аренду плоскодонных яликов на Темзе и небывалые толпы зрителей на играх в крикет. Затем она рассказала о странном феномене, характерном для военной Англии и вызывавшем немалое раздражение и недовольство, — запрете печатать в газетах и передавать по радио сообщения о погоде. Из-за заморозков в мае пропал практически весь урожай ягод и слив в знаменитой долине Ивесхем. Фермеры были возмущены политикой властей, которые не отменили, хотя бы на время, запрет и не предупредили их о похолодании.
Потерю урожая плодов и ягод усугубила засуха, которая нанесла серьезный вред травам для скота, что неминуемо должно было вызвать уменьшение производства молока и молочных продуктов. Пантер-Доунс ожидала, что в сельских пабах, в которые она заходила, люди будут говорить о проблемах с погодой и урожаем. Однако журналистка обнаружила, что «главная тема бесед, как и в Лондоне, — вторжение».
6 июня Пантер-Доунс сделала и другое интересное наблюдение, которое не отметили другие комментаторы. Она уловила в настроениях англичан «отношение к дню „Д“ как к дню Дюнкерка».
«Потрясающие новости о том, что британские солдаты вновь ступили на землю Франции, — написала Пантер-Доунс, — неожиданно вскрыли то, насколько болезненно в стране восприняли уход английских войск оттуда четыре года назад».
Однако по этому поводу никто не ликовал. Напротив, «люди на улицах Лондона выглядели какими-то понурыми, поникшими. Никто ни с кем не разговаривал. Каждый пребывал в собственном молчаливом уединении».
Упала деловая активность. Таксисты, по их словам, переживали «самый неудачный день за последние несколько месяцев». Театры и кинозалы были полупустыми. Редкие посетители сидели и в пабах. Многие лондонцы предпочли в этот день остаться дома: «Похоже, что они решили провести его в своих креслах наедине со своими мыслями».
В сельской местности «каждый грузовик на дороге, каждый вагон на рельсах, каждый джип, направляющиеся на фронт, стали предметом особого благоговения…
Фермеры, которым для хорошего урожая было необходимо пасмурное небо, теперь хотели, чтобы светило солнце для их сыновей, сражавшихся в воздухе, на море и на берегу по ту сторону Ла-Манша». Женщины, собравшиеся у железнодорожных переездов, через которые проходили составы с войсками, «не знали, что делать, — радоваться или плакать. Но чаще на их глаза навертывались слезы».
Король Георг VI в день «Д» обратился к нации по радио. «Четыре года назад, — сказал он, — наш народ и империя одни выдерживали натиск превосходящих сил противника. Теперь нам снова предстоит вынести тяжелые испытания. Но на этот раз мы сражаемся не за то, чтобы выжить, а за то, чтобы добиться окончательной победы в войне за благородные цели».
Король знал, что его слушают все его подданные, в том числе матери и жены солдат, матросов и офицеров. Поэтому он добавил: «Королева вместе со мной обращается к вам с этим посланием. Она хорошо понимает тревогу и озабоченность наших женщин. Королева уверена, что они найдут в себе новые силы для того, чтобы с благословения Всевышнего дождаться победы».
Король призвал своих подданных молиться: «В этот исторический момент никто из нас, ни молодой, ни старый человек, не должен оставаться в стороне от общенациональной, а быть может, и общемировой молитвы за победу в борьбе с нашим общим врагом».
В палате общин, как обычно, проходили слушания. Первым задал вопрос мистер Хогг из Оксфорда. Он поинтересовался, может ли государственный военный секретарь подтвердить, что все военнослужащие проинформированы о том, что им необходимо зарегистрироваться в новых списках избирателей по форме 2626. Иначе они не смогут участвовать в очередных всеобщих выборах. Мистер Хогг спросил также, во все ли части разосланы формы 2626.
Государственный военный секретарь Джон Григг в течение десяти минут отвечал мистеру Хоггу, заверив его в том, что все было сделано вовремя и должным образом.
Другой член палаты общин обратился к премьер-министру. Он спросил, рассматривается ли возможность реставрировать за счет немецких репараций аббатство Монте-Кассино и можно ли там открыть мемориал героям, которые его освободили. Лидер лейбористов Клемент Эттли, член коалиционного военного кабинета, вместо премьер-министра ответил, что «еще рано рассматривать подобные предложения».
Затем выступил госсекретарь по колониям полковник Оливер Стэнли. Он напомнил палате, что «во многих колониях люди вынуждены вести нищенский образ жизни». Полковник высказался за то, чтобы «в колониальных странах поднять уровень благосостояния». Мистер Эттли, отвечая другому парламентарию, попытался перевести проблему послевоенного устройства на «отечественный фронт». Он призвал к тому, чтобы определить «состав и круг полномочий королевской комиссии по вопросам равной оплаты труда мужчин и женщин».
Джон Григг сделал малоприятное заявление в отношении военнослужащих, находящихся за рубежом пять и более лет.
— Я очень сожалею, — сказал он, — но вследствие нехватки людей нашим военным, возможно, придется проводить дома только три месяца, а не шесть, как это было до сих пор.
Один парламентарий потребовал от секретаря казначейства, чтобы тот рассмотрел запрос Ассоциации уборщиц офисов о том, чтобы их перестали называть поденными работницами. Секретарь обещал, что впредь будет использоваться слово «уборщицы».
Постепенно светская атмосфера обсуждения переросла в шумный базар. Парламентарии начали перемалывать слухи о том, что же скажет премьер-министр в этот для него великий день. Черчилль дал понять, что приедет в полдень.
Когда Черчилль появился в палате общин, все парламентарии были в сборе и с нетерпением ждали его выступления. Они уже привыкли к красноречию премьер-министра и надеялись, что Черчилль начнет с самого главного — с информации о вторжении.
Но великий мастер слова, как всегда, решил поиграть со своей аудиторией. Черчиллю, очевидно, импонировало то, что он в свое время был военным корреспондентом (и до сих пор остается «лучшим репортером страны», как написал о нем Реймонд Даниапл в «Нью-Йорк таймc»). Премьер-министр начал с Рима. Пятнадцать минут он рассказывал о том, как был взят Рим, а затем дал обстоятельный анализ значения данного события.
Все это было замечательно. Премьер-министры любят покрасоваться перед парламентариями. Но члены палаты общин вертелись в своих креслах. Они хотели услышать о том, что же происходит на той стороне Ла-Манша.
Наконец Черчилль подошел к главному:
— Я должен объявить вам, что этой ночью и ранним утром на Европейский континент высадились первые эшелоны войск. Пока, как сообщают командующие, все идет по плану. И какому блестящему плану!
