День «Д». 6 июня 1944 г. - Амброз Стивен (первая книга .TXT) 📗

На Уолл-стрит деловая жизнь не прекращалась. Нью-Йоркская биржа при открытии объявила две минуты молитвенного молчания, а затем, как обычно, начались торги. 7 июня газета «Уолл-стрит джорнал» вышла с крупным заголовком: «Последствия вторжения: начало конца военной экономики. Новые проблемы для промышленности». Бизнес, как всегда, думал прежде всего о своих интересах.

«Синдром вторжения» лихорадил американский рынок два месяца. По этому поводу журнал «Тайм» писал: «Нью-Йоркская биржа нервозно реагировала на любые слухи, связанные с днем „Д“. Но в день „Д“ на бирже прошли самые активные торги года. Было продано и куплено 1 193 080 акций. Промышленный индекс Доу-Джонса поднялся до отметки 142.24 и достиг нового пика 1944 г. Выросли в цене акции торговых фирм, компаний „Эй-ти-энд-ти“, „Крайслер“, „Вестингауз“, „Дженерал моторе“, „Дюпон“.

Как всегда, Уолл-стрит больше всего волновало, что будет дальше. «Джорнал» писал: «Вторжение поставило под сомнение реконверсию». Когда стало ясно, что высадка прошла успешно, газета отметила: «Можно ожидать ограниченную реконверсию военной промышленности на гражданское производство. Начнется отмена оборонных контрактов, что высвободит рабочую силу, материалы и оборудование для выпуска товаров широкого потребления. Это скорее всего случится в течение ближайших двух — четырех месяцев».

(В декабре 1944 г. «джи-айз» поплатились за этот недалекий оптимизм. Летом заказы на артиллерийские снаряды сократились. Когда началось мощное контрнаступление немцев в Бельгии, американским батареям постоянно не хватало боеприпасов.)

Финансовый отдел «Нью-Йорк таймc» в патриотическом духе оценил перспективы бизнеса на Уолл-стрит: «Биржа приветствовала вторжение всплеском покупки акций. Лучше всего идут спекулятивные предложения автомобильных и моторных заводов. Котируются также отрасли с высокими послевоенными рейтингами».

Ныо-йоркцы, которых больше волновало настоящее, а не будущее, толпами шли в Управление добровольной гражданской обороны на Пятой авеню. Они записывались в группы содействия медсестрам, детским учреждениям, отделениям Красного Креста, обществам по оказанию помощи военнослужащим, работали на упаковке бинтов, в центрах проверки зрения и контроля над ценами, сдавали кровь.

В 3.40 мэр Фьорелло Лагуардиа провел пресс-конференцию. Он сказал журналистам:

— Мы все в ожидании военных сводок. Каждый из нас молится за победу. Для нас это самые тревожные дни в нашей жизни.

Историческую оценку дню «Д» дала 7 июня в редакционной статье «Нью-Йорк таймc»:

«Наступил момент, для которого мы рождены. Время величайшего испытания силы наших рук и душ, зрелости веры в самих себя и в будущее человечества…

Мы молимся за наших ребят, которых знаем, и за миллионы неизвестных для нас парней, которые вошли в нашу с вами жизнь…

Мы молимся за нашу страну…

Наше дело справедливое, потому что его благословил сам Господь Бог, создавший человека свободным и равным».

Чуть севернее Нью—Йорка, в Уэст-Пойнте, напутствовали выпускников. Среди них был и кадет Джон Эйзенхауэр. Поздравить сына приехала миссис Дуайт Д. Эйзенхауэр. 3 июня генерал Эйзенхауэр написал Мейми из Портсмута: «Ты получишь это послание, вероятно, уже после того, как вернешься в Вашингтон (из Уэст-Пойнта). Я все бы отдал за то, чтобы быть 6 июня с тобой и Джоном. Но c'est la guerre! [90] Я настолько загружен делами, что боюсь забыть о его выпускном дне».

Мейми узнала о дне «Д» от репортера газеты «Нью-Йорк пост», который позвонил ей в отель «Тайер» в Уэст-Пойнте.

— Вторжение?! — воскликнула Мейми. — Какое вторжение?

9 июня генерал Эйзенхауэр послал Мейми телеграмму. Он писал: «Обстоятельства не позволили мне быть с тобой и Джоном в понедельник. Но я всегда помню о тебе и надеюсь, что у тебя и Джона все хорошо. Я шлю тебе мою любовь. Дела не оставляют мне времени для писем. Возможно, ты их не скоро получишь. Я знаю, ты это поймешь».

(Понедельник был 5 июня. Очевидно, Эйзенхауэру запомнилось, что выпуск в академии состоится в день «Д», который намечался на 5 июня, и он перепутал даты.) [91], p. 63.) ]

В Нью-Йорке и по всей стране звонили колокола. Самым большим был колокол Свободы. Впервые он прозвучал 8 июля 1835 г. на похоронах Верховного судьи Джона Маршалла. В день «Д» мэр Филадельфии Бернард Самюэль ударил в колокол деревянной колотушкой. Звон транслировался по радио на всю страну. Затем мэр выступил с молитвой.

Тяга молиться была всеобъемлющей. Многие услышали вести о вторжении перед началом рабочего дня. Американцы застыли у приемников, сдерживая дыхание и произнося про себя молитвы. Тех, кто стоял у станков в ночные смены, сообщения, переданные по громкоговорителям, застали у конвейеров. Рабочие и работницы отключили свои станки и постояли в молитвенной тишине.

По всем Соединенным Штатам и Канаде, от Атлантики до Тихого океана звонили колокола. Они призывали к национальному единству и всеобщей молитве. В каждой церкви и синагоге проходили службы. Свободных мест не было.

В Вашингтоне генерал Першинг выступил с заявлением. Командующий Союзническими экспедиционными силами в годы Первой мировой войны сказал:

— Двадцать шесть лет назад американские солдаты вместе с войсками союзников вступили в смертельную схватку с немцами… Сегодня сыновья солдат 1917—1918 гг. также воюют за освобождение. Они несут свободу порабощенным народам. Я абсолютно уверен в том, что они вместе с братьями по оружию победят.

В Капитолии политики были заняты своими обычными делами. В день «Д» палата представителей проголосовала 305 голосами против 35 за то, чтобы начать судебный процесс против генерал-майора Уолтера Шорта и контр-адмирала Хасбенда Киммела в связи с поражением в Перл-Харборе.

— Все это чистой воды политические игры, — признал один конгрессмен.

Демократы (они не поддерживали такую резолюцию, но не решались открыто выступить против нее, из-за чего принятие решения тянулось уже два года) заявляли, что республиканцы пытаются использовать эту проблему для того, чтобы осложнить положение президента Рузвельта. Республиканцы (инициаторы резолюции) обвиняли демократов в том, что те стремятся оттянуть расследование Перл-Харбора до завершения президентских выборов. И те, и другие в принципе говорили правильные вещи.

После полудня Рузвельт провел пресс-конференцию. На нее собрались более 180 корреспондентов. По словам репортера «Нью-Йорк таймc», «Рузвельт выглядел уставшим, но улыбался»: «Он сидел за своим рабочим столом в рубашке с короткими рукавами и с остроугольным, темного цвета галстуком. Президент курил сигарету, вставленную в ярко-желтый янтарный мундштук».

— Как идет вторжение? — спросил один из репортеров.

— Все проходит в соответствии с графиком, — ответил президент и снова улыбнулся.

Затем он сообщил, что, по сведениям генерала Эйзенхауэра, затонули лишь два эсминца и один ДКТ. Потери среди летчиков составили менее 1 процента.

Он также заметил, что генерал Эйзенхауэр лично определял время и места высадки. Сталин после Тегеранской встречи знал о планах союзников и с удовлетворением воспринял известия о начале вторжения. Год назад открытие второго фронта представлялось невозможным из-за нехватки войск и техники. Война никоим образом еще не закончена, как и сама операция по высадке в Нормандии. Поэтому еще рано самоуспокаиваться.

После пресс-конференции Рузвельт встретился с адмиралом Кингом и генералом Маршаллом. Они, пребывая вдали от поля сражений, не могли сообщить президенту ничего нового, помимо той информации, которая передавалась по радио. Возле Овального кабинета Маршалла остановил репортер и в коротком интервью высказал предположение, что начальник Генштаба провел всю ночь за своим рабочим столом.

— Нет, — ответил Маршалл и, улыбнувшись, добавил: — Я закончил свои дела раньше.