Кавказская война. Том 2. Ермоловское время - Потто Василий Александрович (прочитать книгу txt) 📗
Вот что говорит о ней предание, записанное со слов старого казака-черноморца, современника и участника события.
«Однажды, – рассказывал старик, – приехал к нам в гости приятель бжедуг и рассказал, что у них в горах жить стало трудно, что шапсуги и абадзехи хотят во что бы то ни стало выгнать бжедугских князей и что они приехали с тем, чтобы просить атамана о помощи. Дней через пять после этого получен был действительно наказ от куренного собраться нашей сотне и идти в Екатеринодар. Вот и на мою долю выпало побывать в этом поганом деле. Сотней командовал тогда не то Скияревский, не то другой кто, не запамятую добре, бо был не из нашего куреня. В Екатеринодаре дали нам одну паганеньку пушку и повели нас к тому месту, где теперь Хомутовский пост. Здесь переправились мы за Кубань и, отошедши версты две, остановились. К рассвету к нам подошли три-четыре тысячи бжедугов, а спустя немного дали знать, что идут и наши противники.
День был отличный и жаркий, на небе – ни облачка. Кругом нас расстилались большие леса, виднелись богатые аулы и ходило множество стад… Видно было, что дело шло не на грабеж, а просто на рыцарскую потеху. Как только показались шапсуги, бжедугский князь попросил есаула стрельнуть из пушки. Стрельнули. Шапсуги в ответ на это пустили целые тучи стрел, дали залп и кинулись в шашки. Тут уже каждому работы было вдоволь… Наша сотня стояла в стороне и собственно в битве не принимала никакого участия, а смотрела так, как на какую-то комедию. Бжедуги долго держались молодцами, но вдруг по всей Шапсугской линии разом пронесся какой-то радостный крик, и бжедуги смешались… На вопрос, что такое случилось, казакам ответили, что князь бжедугский убит и что, по народным понятиям, дело их проиграно. Напрасно черноморцы указывали им на беспорядок в рядах неприятеля и ручались за успех, ежели кинуться дружно. Бжедуги твердили одно, что этого сделать нельзя, и просили казаков не вмешиваться, чтобы не нарушать народного обычая.
Подивились мы ихнему порядку, – продолжал старик, – а тут глядим: черкесы и взаправду слезают уже с лошадей, прячут стрелы в колчаны и опускают луки. Несколько стариков разостлали на земле свои бурки и на них положили сильно раненного князя. Он тут же и умер, крепко наказывая народу держаться его сыновей и не слушаться шапсугов.
Между тем как наши дурни черкесы сами на себя надевали петлю, противники их скакали по полю, стреляли вверх и оглашали воздух радостными криками. Убитых и раненых с обеих сторон было много, всех их забрали и повезли с собой по аулам. Сотенный также повел нас к Кубани, и мы прибыли домой благополучно, без всякой потери».
Краткие официальные известия, занесенные в историю Черноморского войска, впрочем, говорят, что казаки, ходившие тогда за Кубань под начальством войскового полковника Еремеева, принимали в деле некоторое участие и потеряли ранеными прапорщика Блоху и восемь казаков.
Но существуют черкесские народные сказания, которые с большей подробностью и достоверностью передают факты Бзиюкской битвы, ставшей эрой в жизни черкесов и крепко залегшей в памяти народной. Шапсугская эмиграция, как говорят эти сказания, водворившаяся у бжедугов, конечно, не оставалась сидеть сложа руки и кровавыми набегами расплачивалась с народом за свое изгнание. Тогда шапсуги поднялись сами, чтобы, со своей стороны, мечом отплатить покровителям изгнанников, бжедугским князьям, и в то же время они не чужды были стремлений распространять свою революцию дальше, требуя, чтобы и бжедуги, подобно им, изгнали своих князей. Но это требование только могло возмутить народное чувство бжедугов, преданных своим князьям и свято чтивших законы гостеприимства. Раздражение и ненависть с обеих сторон были чрезвычайны.
Враги встретились на берегах речки Бзиюк, полагают, близ нынешней Новодмитриевской станицы. И тут произошло кровопролитие, небывалое в междоусобных войнах черкесских племен. Шапсуги, сильнейшие числом, напали с ожесточением, и их знаменосцы, обыкновенно первыми бросающиеся на врагов, проникли далеко в глубь неприятельского войска. Но бжедуги самую стремительность неприятеля обратили в свою пользу, они побежали и навели разгоряченную вражескую конницу на скрытую в засаде свою пехоту. Охваченная с двух сторон, вся конная шапсугская толпа повернула назад и в бегстве смяла часть своей же пехоты. Напрасно шапсугские вожди старались восстановить порядок, напрасно храбрейшие, стыдясь бежать, смертью искупали постыдную трусость товарищей – все усилия были тщетны. Пехота шапсугов еще долго и храбро сражалась, но тем сильнейшему поражению она подвергла себя, потому что бжедугская конница, возвращавшаяся после победы, ударила ей в тыл, и, поставленные между двух огней, шапсуги подверглись страшному истреблению.
Сама природа, казалось, благоприятствовала победителям. Утро этого достопамятного дня было тихо, прекрасно, и летнее солнце великолепно взошло над прекрасной равниной, блиставшей росой и скоро долженствовавшей обагриться кровью. Но вдруг перед самым сражением весь горизонт покрылся мрачными тучами, изредка засверкала молния и пошел проливной дождь. И это обстоятельство было чрезвычайно полезно для малочисленных бжедугов тем, что замокшие ружья почти не стреляли, а в рукопашном бою они, ловкие и проворные, много выигрывали перед тяжелыми и в сравнении с ними неповоротливыми шапсугами.
Поле сражения было покрыто убитыми и ранеными; целыми толпами пригоняли пленных к сборному месту; добычу, оружие свозили туда же и, как говорят, навезли целую гору. Но победа стоила дорого и победителям: они потеряли много отличных людей и своего храброго князя Батый-Гирея. Этот замечательный человек получил рану в самом начале сражения, когда еще не было известно, чем решится судьба достопамятного дня. Истекая кровью, лежал он на поле кровавого побоища и дожил еще до минуты, когда пришли поздравить его с победой.
– Теперь я умру спокойно, – сказал он.
Участие малочисленного отряда казаков, по горским сказаниям, также было делом второстепенным, принесшим победителям, однако, большую пользу несколькими выстрелами из орудия, которые должны были внушить сильный страх шапсугам. В песне, в которой бжедуги передали потомству свои подвиги, есть и имя начальника казацкого отряда.
Кровавая битва поныне живет в памяти черкесских племен, и полумирный пахарь на берегах Бзиюка, ручейка ничтожного, но давшего имя достопамятному дню (Бзийказаор), отрывая человеческие кости, вздохнув, произносит: «Тогда погиб и мой отец», – и угрюмо глядит на истлевающие останки собрата. Спросите седого, как лунь, старика, сколько ему лет, и он вам скажет: «Во время Бзиюкской битвы я уже умел держаться на лошади», – или: «Помню, когда привезли тело моего отца, на нем все платье было в крови». «Не бжедуги, а Бог нас истребил в наказание за нашу гордость», – говорили старики, вспоминая бурные дни народных волнений, в которых и сами принимали участие.
Помнит народ и славные имена участвовавших в битве. В долине Адагума, там, где стоит ныне штаб-квартира Крымского полка, еще видны два кургана, на которых поставлены бастионы нового укрепления. На вопрос русского офицера, чьи это могилы, местные жители рассказывали, что некогда жил в долине Адагума один из известнейших владельцев племени натухайцев, Калабат, что шапсуги напали на него с абадзехами, но казацкий атаман Чепега послал на помощь Калабату войскового полковника Еремеева с сотней казаков-охотников, с пушкой, при прапорщике Блохе, и шапсуги были разбиты. По этим рассказам, казаки потеряли одного убитым и десять ранеными и между последними – прапорщика Блоху. Сам Калабат пал в битве.
Меньший курган и есть могила героя легенды Калабата, похороненного вместе со своими сподвижниками; в большом лежат восемьсот шапсугов и абадзехов.
Дорого обошлась Бзиюкская битва шапсугам, но еще дороже она стала победителям, бжедугам, утратившим в лице князя Батый-Гирея влияние на соседние горские племена. И бжедуги долго, на самом месте сражения, оплакивали своего князя, положенного под небольшим одиноко растущим дубом, молодым до того, что ветви его гнулись от бурок, защищавших труп убитого князя от лучей солнца. Еще недавно некоторые горцы указывали этот дуб, названный Батыйгиреевским дубом. Но говорят, что русский топор не пощадил и его во время последних движений отрядов.
