Россия век XX-й. 1901-1939 - Кожинов Вадим Валерьянович (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Изложенные только что факты 1937 года (а подобные факты были тогда поистине бесчисленными) раскрывают прямо-таки душераздирающую ситуацию, предельное нервное напряжение («Какой я тебе Адик, сволочь!» — а ведь он в самом деле был почти родным Адиком…). Как уже сказано, на политической сцене подвизались евреи, которые, не войдя в русскую жизнь, [495] вместе с тем «ушли» из своей национальной жизни, хотя и могли вдруг обратиться к ней в момент потрясения, — особенно на пороге смерти. А. Орлов-Фельдбин рассказал о дикой сценке: «20 декабря 1936 года, в годовщину основания ВЧК-ОГПУ-НКВД Сталин устроил для руководителей этого ведомства небольшой банкет… Когда присутствовавшие основательно выпили, Паукер (комиссар ГБ 2-го ранга, т. е. генерал-полковник. — В.К.)… поддерживаемый под руки двумя коллегами… изображал Зиновьева, которого ведут в подвал расстреливать (это было ранее, 25 августа 1936 года. — В.К.). Паукер… простер руки к потолку и закричал: «Услышь меня, Израиль, наш Бог есть Бог единый!»…» [496]
Не исключено, что, когда 14 августа 1937 года повели на расстрел самого Паукера, и он кричал нечто подобное (ведь и сам рассказавший о Зиновьеве и Паукере резидент НКВД в Испании Орлов-Фельдбин, бежавший в июле 1938 года в США, уже в сентябре этого года посетил там синагогу…) [497]
И вполне естественно усматривать особенный — и существенный — смысл в том, что накануне 1937 года главой «органов» был (впервые!) назначен русский, Ежов, хотя 1-м «замом» остался Агранов (к тому же получивший теперь и должность начальника Главного Управления Госбезопасности), а другими «замами» — М. Берман и Бельский-Левин, — не говоря уже о 7 (из 10) начальниках отделов Главного управления Госбезопасности. Ежов полновластно управлял НКВД менее двух лет; летом 1938 года (по другим сведениям, даже ранее, уже в апреле) к нему был приставлен Берия, тут же начавший перехватывать управление в свои руки (хотя официально Ежов был заменен Берией на посту наркома позднее, в ноябре). Но Ежов «успел» уничтожить множество главных деятелей НКВД — таких, как Ягода, Агранов, Паукер, Слуцкий, Шанин, Бокий, Островский, Гай и т. д., которым, вероятно, очень нелегко было бы уничтожать друг друга (или даже, пожалуй, брат брата…). Ежов выступал как своего рода беспристрастный арбитр…
Уже говорилось, что широко распространены попытки толковать 1937-й год как «антисемитскую» акцию, и это вроде бы подтверждается очень большим количеством погибших тогда руководителей-евреев. В действительности обилие евреев среди жертв 1937 года обусловлено их обилием в том верхушечном слое общества, который тогда «заменялся». И только заведомо тенденциозный взгляд может усмотреть в репрессиях 1930-х годов противоеврейскую направленность (она в самом деле имела место, но намного позднее, в конце 1940-х годов, — о чем еще будет речь). Во-первых, совершенно ясно, что многие евреи играли громадную роль в репрессиях 1937 года; во-вторых, репрессируемые руководящие деятели еврейского происхождения нередко тут же «заменялись» такими же, что опрокидывает версию об «антисемитизме». Так, пост начальника Политуправления РККА и зам. наркома обороны еврея Гамарника, покончившего с собой 31 мая 1937 года в предвидении неизбежного скорого ареста, занял бывший член национальной еврейской партии «Рабочие Сиона» — Мехлис; пост репрессированного наркома оборонной промышленности Рухимовича — еврей же Ванников, на место арестованного начальника Спецотдела ГУГБ НКВД Бокия пришел Шапиро и т. п.
Но еще показательнее, конечно, сведения о национальном составе ЦК ВКП(б) в целом. В 1934 году из 71 члена ЦК 12 были еврейского происхождения; к 1939 году (когда на XVIII съезде избирался новый ЦК) 9 из этих 12 подверглись репрессиям, а 3 вошли в новый состав. Но помимо них в этот новый состав (также из 71 члена) были введены 9 человек еврейского происхождения. Таким образом, в 1939 году, после якобы противоеврейских репрессий, в ЦК по-прежнему (как и в 1934 году) каждый шестой из его членов был евреем (это «представительство» в ЦК, между прочим, более чем в десять раз превышало долю евреев в населении страны…)
Тем не менее во многих нынешних сочинениях как о само собой разумеющемся говорится об «антисемитской» направленности террора, разразившегося между 1934 и 1939 годами. Так, автор, считающийся знатоком истории Наркомата иностранных дел, Зиновий Шейнис, утверждает, что к концу 1930-х годов в этом Наркомате была-де осуществлена «расовая чистка». [498] Для пущей «достоверности» он добавляет, что арестованный «Марк Плоткин (зам. заведующего правовым отделом наркомата. — В.К.) был предпоследний… последним сотрудником Наркоминдела, евреем по национальности, был Евгений Александрович Гнедин (зав. отделом печати), сын А. Л. Гнедина-Парвуса» [499] (там же, c. 59).
Определения «предпоследний» и «последний» — либо беспардонная ложь, либо результат полнейшей утраты памяти, ибо в конце 1930 — первой половине 1940-х годов, то есть уже после ареста «последнего» Гнедина-Гельфанда, евреи Лозовский (Дридзо), Майский (Ляховецкий; с 1932 по 1943 год был послом в Великобритании) и Литвинов (Баллах) занимали посты ни много ни мало заместителей наркома иностранных дел, а еврей Уманский был важнейшим послом в США! Не приходится уже говорить о евреях на других, не таких наивысших должностях в Наркоминделе.
Шейнис утверждает, что расправа с тем же Е. А. Гельфандом-Гнединым была-де расправой с «евреем по национальности». Однако согласно собственному позднейшему рассказу Евгения Александровича главную роль в его допросах и истязаниях играл помощник начальника следственной части Главного управления Госбезопасности Израиль Львович Пинзур, который одновременно вел «дело» М. Кольцова-Фридлянда.
Но к отмеченным честностью воспоминаниям Гнедина я еще вернусь. Теперь же целесообразно обратиться к широко известным мемуарам Льва Разгона. Его опубликованное в 1988–1989 годах более чем трехмиллионным (!) тиражом «Непридуманное» вызвало поистине сенсационный интерес, но, возможно, именно потому довольно быстро было, в сущности, забыто. Когда всего через пять лет, в 1994-м, Разгон переиздал свои мемуары (к тому же со значительными дополнениями и более «завлекательным» названием — «Плен в своем Отечестве»), тираж их оказался почти в 700 (!) раз меньшим — всего 5 тыс. экз.
Рассказы Разгона были восприняты массой читателей наскоро, бездумно, и об этом вполне уместно сожалеть, ибо, несмотря на то, что в его сочинении, вопреки заглавию, немало «придуманного», оно дает очень существенный материал для понимания феномена «1937 год». Речь идет при этом не столько о «фактической» стороне мемуаров, сколько о воссозданном — или, вернее, как бы невольно воссоздавшемся — в них сознании (и, соответственно, поведении) самого автора и его окружения, его «среды».
В глазах Разгона «центр» этой среды — его собственный «семейный клан». Я вовсе не навязываю это определение Льву Эммануиловичу; он сам говорит, например: «Мой двоюродный брат, Израиль Борисович Разгон, был самым знаменитым в нашем семейном клане. Сын мелкого музыканта, игравшего на еврейских свадьбах…» Да, буквально: кто был ничем, тот стал всем… После 1917 года «Израиль комиссарил на Западном фронте», был «главнокомандующим Бухарской народной армии… Потом отправился военным советником в Китай… Вершиной его китайской карьеры была должность начальника политического управления Китайской народной армии… Затем много лет был заместителем командующего Черноморским флотом, заместителем командующего Балтийским флотом…» [500] — весьма высокое положение.
