Сын бомбардира - Лезинский Михаил (библиотека книг .TXT) 📗
Адмирал хотел подняться наверх, но командир редута преградил путь.
— Вал пристрелян, ваше превосходительство.
Нахимов не стал спорить и отошёл вглубь. Хотя обычно при посещении бастионов и редутов адмирал выбирал для своего наблюдения самые горячие точки и в ответ на просьбы поберечься отвечал: «Позвольте самому разобраться. А опасно сейчас везде».
Нахимов разглядывал в подзорную трубу позиции противника. Орлиный профиль, румянец на щеках придавал его лицу выражение спокойствия и здоровья. На самом деле адмирал тяжко страдал от застарелого недуга и недавней контузии.
С сигнального поста предупредили:
— Приготовиться! К противнику подходит подкрепление!
Николка раздвинул канаты, закрывающие амбразуру. Весь склон перед редутом преобразился — словно разбрызгали по нему две краски: в красных шароварах и синих мундирах французские пехотинцы расте¬кались по склону.
— Ох, и сколько же их! — вырвалось у Николки.
Лоик потуже натянул бескозырку, докурил цигарку, сдержанно хмыкнул. Застыли в напряжении солдаты в траншеях и орудийные. Никто ещё не знал, что против Шварц–редута французский главнокомандующий Пелисье направил дополнительно два батальона императорской гвардии Наполеона III.
Прозвучала команда:
— Левый фас, начинать с дальней картечи!
Наступающая колонна французов перешла на бег и, несмотря на шквальный огонь, прорвалась к укреплению. Командир редута не переставая кричал:
— Огонь! Огонь! Огонь!
Падали подкошенные, расстреливаемые в упор враги. Но новые цепи, переступая через трупы, упрямо лезли вперёд.
С правого фланга показались солдаты Житомирского полка. Они бежали наперерез противнику.
Николка схватил ружьё и хотел было перескочить через вал, но тяжёлая рука Лоика отшвырнула его.
— Стой! Стой, скаженный!
Раздалось ожесточённое хриплое «ура». Это командир редута с горсткой матросов бросился на помощь житомирцам.
— Ур–р–а–а! — закричал Николка, cхватив прибойник, он кинулся вперёд.
Он не различал лиц, он видел только одно: французы теснят русских! И вдруг мальчишка захолодел от ужаса: возле Нахимова завязалась отчаянная схватка. Враги бежали к нему со штыками наперевес. Матросы мгновенно сомкнули круг, прикрыв адмирала. Нахимов приготовился к схватке, оголив сверкающее лезвие палаша.
Николка увидел, как почти рядом с ним худющий француз направил штуцер в адмирала. Мальчишка рванулся вперёд, взмахнул прибойником и с силой опустил его на голову врага.
Он не услыхал крика. И лишь по тому, как странно запрокинулась голова француза, как неловко упал тот на почерневшую землю, подвернув под себя ноги, понял: удар был смертельным.
Николка бессильно упал наземь и несколько минут лежал не шевелясь. А когда поднял голову, увидел впереди, за насыпью, обрывки серых дымков и отступающих французов. Над апрошами развевалось боевое русское знамя.
На редут Шварца прибыла лёгкая батарея. Командовал ею Фёдор Тополчанов.
Николка с завистью смотрел на юного прапорщика.
— Здравствуй, Николай! Помнишь меня?
— Вроде бы не упомню, ваше благородие, —- морща лоб, проговорил Колька.
— Да на пятом бастионе вместе воевали! — напомнил Тополчанов. — Тогда барабанщика убило, а ты его подменил. Припоминаешь?
Колька ничего не ответил. Только низко опустил голову.
— Ты чего, Николай? — спросил Тополчанов мальчика. — Обидел я тебя чем?
— Да так, ничего, — выдавил парнишка и добавил тихо: — Батю порешило в тот день…
Тополчанов покраснел. Словно оправдываясь, сказал:
— И меня тогда ранило. — Он показал на забинтованную руку. — Палили так, думал, и живота лишусь. Обошлось.
— И со мной… обошлось. А барабанщик, дядя Иван, без ног остался. Увезли его в Бахчисарай. Попрощался я с ним в госпитале. Да, видать, не довезут — больно кровью истёк.
— Николай, — решительно сказал прапорщик, — держись ко мне ближе. Как-никак вместе с тобой крещённые на пятом. Если к орудиям желаешь, так я допущу.
— Благодарствую. Я с Евтихием Ивановичем Лоиком теперь. Приписан к его пушке.
— Да? —. удивился прапорщик. — Номерным, что ли?
— Не то чтобы номерным, но…
— Ладно. Всё равно держись ко мне поближе.
— Спасибо, ваше благородие.
Неподалёку от Николкиной пушки установили два орудия. Это были старые, украшенные вензелями и многочисленными надписями пушки. Их списали задолго до начала войны и готовили к переплавке. А, поди же, понадобились…
Мальчик деловито осматривал медные стволы — тяжёлые, с зарядной частью, раздутой, как груша. Остановился около одного из орудий, стал водить пальцем по поясу на запальной части.
Фёдор Тополчанов улыбнулся:
— Новые птички прилетели, и Николай тут как тут. Сразу от своей пушки переметнулся.
Евтихий Лоик положил руку на плечо Николки, добродушно пробасил:
— То він, ваше благородие, колдует.
— Вот никак разобрать не могу. Вроде на «рцы» похоже и не похоже. Помогите, ваше благородие!
Прапорщик взглянул на слово, отлитое по широкому медному поясу запальной части.
— Так эту букву, Николай, я тебе ещё не показывал. Вперёд забегаешь!
— Я на нашей пушке всё прочитал, можете проверить. А вот на чужой…
— Что ж, пойдём, — голосом строгого учителя проговорил Тополчанов, — сейчас по твоей проверим. Там я тебе и остальные буквы расскажу.
Они подошли к пушке Лоика и Николки. — Давай по порядку всю кириллицу! — приказал Тополчанов–Колька откашлялся и начал:
— Аз, буки, веди, глаголь, добро… — Он говорил легко, без запинки, вскинув голову к чистому белёсому небу, словно там все было написано. — Наш, он, покой, рцы…
— Так-с, — протянул Тополчанов, — молодец, канонир Пищенко! Значит, все твердо запомнил. Расскажу далее, но покамест слагай.
И Колька начал, водя пальцем по медным надраенным буквам:
— Земля, аз — за… Веди, он, дело — вод… Завод. Буки, рцы, ять…
— Стоп! Эта кириллица называется «есть»*, а «ять»* в другом случае пишется. Понял?
— По–нял, — неуверенно протянул Николка и продолжал: — Слово, добро, ять… Сде… Сделано…
Голос сигнального прервал занятия:
— Прапорщика Тополчанова к командиру редута!
— Сейчас вернусь, — сказал Фёдор. Он подозвал Лоика: — Проследи за учёбой, Евтихий Иванович…
Николка спросил у матроса:
— Дядя Евтихий, а почему тут «ять», а не «есть»?
Лоик посмотрел на слово, задумался, припоминая свои занятия с приходским «учёным».
— Тут, понимаешь, хлопчик, — после длительного молчания произнёс он, — завсегда пишут «ять». А от взять, к примеру, «вечер» — так тут надобно «есть» ставить. Однако, ежели написать «ветер», тут как раз «ять» и выскакивает.
Николка растерялся:
— Но почему же, дядя Евтихий?
Тот почесал бороду, недовольно пробурчал:
— Чего — почему? А я почём знаю — почему? Велено так писать — от и пиши! Понял?
— Угу, — покорно кивнул Колька.
— Давай слагай далее! — грозно приказал Евтихий,
— Он… то… есть… ук… фу…
— Эн нет, — перебил его Лоик, — давай ещё раз. Заруби себе на носу: фита. Фита, — повторил он настойчиво. И неожиданно добавил: — Ты, хлопец, запомни: корень ученья горек, да плод сладок. Мий вчитель приговаривав: «Фита да ижица — розга к телу ближится». И бил после кажной буковки и кажной цифири. Да як бил! Ты, хлопчик, того не знаешь!
Они не заметили, как сзади подошёл командир редута и уже минут пять наблюдал за уроком.
— И давно вы занялись сим делом?
Артиллеристы вскочили, вытянулись по стойке
— С полмесяца, ваше благородие!
— Кто же учитель?
— Господин прапорщик Тополчанов!
Лоик понял, командир ничуть не рассержен. Напротив — распрашивает с добрым удивлением. Почесал по привычке бороду и добавил:
— Тільки француз мешает.
Командир улыбнулся:
— Это верно, мешает! Однако успехи имеются?
— Да вот, пушку читаем.
Командир взглянул на литые буквы.
