Заветы Ильича. «Сим победиши» - Логинов Владлен Терентьевич (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Следующие четыре вопроса касались ближневосточной политики России: способствует ли окончание греко-турецкой войны англо-русскому соглашению?…И не является ли для России участие в урегулировании ближневосточного вопроса лишь делом престижа?
Ленин ответил, что мир, сменивший греко-турецкую войну, безусловно является «выигрышем международной политики вообще» и, в частности, облегчит решение спорных вопросов с Англией на Ближнем Востоке. Что касается проливов, ограничения прав России и ущемления прав Турции, то «такое ограничение неминуемо приведет к ряду весьма практических и непосредственных, в частности экономических неудобств, от которых сама же Франция и Англия пострадают, по всей вероятности, в самом недалеком будущем».
«Наш опыт решения в течение пяти лет национального вопроса в государстве, содержащем в себе такое обилие национальностей, которое едва ли можно найти в других странах, — поясняет Ленин, — всецело убеждает нас в том, что единственно правильным отношением к интересам наций в подобных случаях будет максимальное их удовлетворение и создание условий, которые исключают всякую возможность конфликтов на этой почве»1.
Видно было, что все эти мысли давно выношены Лениным. А тут еще — за несколько дней до интервью — 24 октября он получает из Тифлиса материалы о продолжении конфликта с Заккрайкомом членов ЦК КП Грузии, настаивавших на непосредственном вхождении Грузии в Союз республик, минуя Закавказскую федерацию. Все это связывается между собой: и проблему Союза и, казалось бы, частную проблему черноморских проливов Владимир Ильич рассматривает и конкретно и под углом зрения судеб современной цивилизации вообще.
«Наш опыт, — отмечает он в интервью, — создал в нас непреклонное убеждение, что только громадная внимательность к интересам различных наций устраняет почву для конфликтов, устраняет взаимное недоверие, устраняет опасение каких-нибудь интриг, создает то доверие, в особенности рабочих и крестьян, говорящих на разных языках, без которого ни мирные отношения между народами, ни сколько-нибудь успешное развитие всего того, что есть ценного в современной цивилизации, абсолютно невозможны» 879 880.
Ну, а насчет «престижа», иронизирует Ленин, — «я уверен, что ни в одной державе нет в народных массах такого равнодушия и даже такой готовности встретить вопрос престижа как престижа самой веселой насмешкой». Вопрос о черноморских проливах является делом «самого реального и непосредственного жизненного интереса России и целого ряда федерированных с ней государств», а никак не делом престижа.
«Я надеюсь, — заключает Ленин, — что всей нашей международной политикой в течение пяти лет мы вполне доказали, что к вопросам престижа мы относимся совершенно равнодушно и никогда не способны выдвигать какое бы то ни было требование или ухудшать действительные шансы мира между державами только из-за престижа»1.
Шестой вопрос Фарбмана касался договора с Уркартом: не означает ли отказ от него победу «левых коммунистов»? Отказ от договора, — отвечает Ленин, — связан в значительной мере с нежеланием Англии допустить Россию на ближневосточную конференцию. Он «вызвал такое возмущение в России и настолько сплотил не только правых коммунистов с левыми, но и гигантскую массу беспартийного русского населения, рабочих и крестьян, что… мотивировка нашего отклонения договора с Уркартом выразила непосредственно, можно сказать, не только общепартийное, но именно общенародное настроение…» 881 882
Последний — седьмой вопрос затрагивал судьбу самого НЭПа: антирусская пресса в Англии утверждает, — писал Фарбман, — что недавние аресты промышленников в Москве означают конец НЭПа и возврат к политике конфискаций. Ленин ответил, речь идет не об ограничении свободы торговли, не о преследовании «промышленников», а об аресте биржевых спекулянтов — «черных биржевиков», через которых осуществлялась контрабандная переправа платины и золота в слитках за границу. Мы не только не кладем «конец “новой экономической политике”», — заканчивает интервью Ленин, но и принимаем законодательные меры «для устранения всякой возможности отклонения от нее» 883.
В воскресенье 29 октября у Владимира Ильича был день отдыха. Но, как всегда, навалилась куча дел. Утром он принял делегата ГУ конгресса Коминтерна от Компартии Великобритании Гарри Вебба. Говорили о предстоящих в Англии парламентских выборах. Днем состоялся разговор с Каменевым об упоминавшемся выше решении Совнаркома, утвердившим завышенную смету Военного ведомства. Потом от Фрумкина пришли бумаги, касающиеся переговоров с Уркартом. И лишь под вечер Владимиру Ильичу вместе с Надеждой Константиновной все-таки удалось вырваться в театр.
Поехали в первую студию Московского художественного театра на Триумфальной площади. В этот день там шел спектакль «Сверчок на печи» Диккенса. Выбор оказался не очень удачным. Ленин был весь в делах. Через день ему предстояло выступать с речью, и он уже обдумывал ее план…
«Уже после первого действия, — пишет Крупская, — Ильич заскучал, стала бить по нервам мещанская сентиментальность Диккенса, а когда начался разговор старого игрушечника с его слепой дочерью, не выдержал Ильич, ушел с середины действия»1.
Кожевникову сам Ленин рассказал: «В воскресенье был на спектакле в студии, но скоро устал и уехал после первой картины второго действия» 884 885. А вернувшись домой, попали на музыкальный вечер, который устроила Мария Ильинична. Слушали пение СА. Крыловой под аккомпанемент О. Тоом 886.
31 октября, впервые после болезни, Ленин публично выступил на заключительной сессии ВЦИК в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца. Когда в 12 часов он поднялся на трибуну, зал встал и аплодисменты долго не давали ему говорить. Владимир Ильич был взволнован и ограничиться 15 минутами, как он обещал врачам, никак не мог.
Из всех внешнеполитических событий последних месяцев он выбрал для начала своей речи — главное: освобождение Приморья. Пятилетняя гражданская война завершилась. Еще 26 октября, по решению Политбюро, Ленин послал приветственную телеграмму председателю Совета Министров Дальневосточной республики по случаю вступления 25 октября Красной Армии и партизан во Владивосток.
Территория «последней из связанных с Советской Россией республик», — сказал он членам ВЦИК, — освобождена и «к окончанию войны сделан шаг, кажется, достаточно решительный: сброшены в море последние силы белогвардейцев». Дабы «не впасть в тон чрезмерного самохвальства», — заметил Владимир Ильич, в этом сыграла свою роль не только сила Красной Армии, но и изменение международной обстановки и наша дипломатия 887.
Если же оценивать наши внутренние дела, продолжал он, то громадным завоеванием является тот «Кодекс законов о труде», который приняла эта сессия ВЦИК. В то время как на
Западе идет наступление на интересы пролетариата, мы закрепляем основные права наших рабочих в новом кодексе. Конечно, хотелось бы булыпего. Но пока, при существующих условиях, «подобное пожелание было бы неправильным».
Мы знаем, сказал Ленин, что пока, в сравнении с капиталистическими странами, — «мы наименее культурны, производительные силы у нас развиты менее всех, работать мы умеем хуже всех. Это очень неприятно». Но именно потому, что мы не прикрываем этого казенными, благовидными фразами, «именно потому, что мы все это сознаем и не боимся сказать с трибуны, что на исправление этого направлено больше сил, чем у любого из государств, мы и добьемся того, чтобы нагнать другие государства с такой быстротой, о которой они и не мечтали»1.
