Типы религиозной мысли в России - Бердяев Николай Александрович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Морализм свойствен всем почти сектам, кроме хлыстов. Моралистическая мелочность и педантизм многих духовных христиан и сектантов несносны. Это обнаруживает слишком внешнее отношение к злу жизни. Интересующий нас тип религиозной мысли отрицает самостоятельную сферу закона царство кесаря. И обратной стороной этого отрицания является подчинение духовной жизни закону, законничество, ветхозаветное понимание христианства. Придавание абсолютного значения относительному, частному, малому, пустячному есть недостаток духовной свободы и просветленности. Эта поглощенность нравственными пустяками, за которые иной толстовец или сектант готов пойти на великие жертвы, порождает особого рода субботничество, от которого, казалось бы, Христос навеки освободил человека. Человек выше субботы, человек - господин и субботы. Боязнь осквернить себя, запачкать свои белые одежды - вот нравственное фарисейство, совершенно чуждое Христову духу. Христос ел и пил с мытарями, грешницу предпочитал праведному фарисею, не боялся нарушения закона, любовь ставил выше всякой нормы чистоты. Евангельская мораль бесконечно свободна, это не нормативная, не законническая мораль, это - мораль любви, мораль внутренняя. Кротость русских непротивленцев, толстовцев, добролюбовцев - не христианская, а буддийская кротость. В ней чувствуется недостаток жизни, уход от бытия, праведность закона, а не праведность благодати. Непротивленцы внешне отрицают всякое насилие и всего более боятся всякого внешнего физического насилия. И в этом есть механизация морали, внешнее понимание добра и зла. Внутреннее, духовное насилие может быть бóльшим злом, чем внешнее, физическое насилие, значения которого не следует слишком преувеличивать, ибо природа его вторичная и рефлекторная. Непротивленцы слишком боятся страданий в мире и хотели бы уйти от страданий. Но человек обязан выносить страдания, обязан закалять свой дух. Ошибочно смешивать дух христианский с духом овечьим. Овечьей безответственности и пассивности совсем не должно быть у христианина. Бескровность и бесстрастность совсем не могут быть признаны благоприятной почвой для христианского закала духа. Религия Богочеловека-Христа прежде всего предполагает человека, человеческую природу, которая может возноситься на крест, может идти на великие жертвы и отречения, но должна быть и навеки пребыть человеческой. И самые злые страсти человеческие должны быть превращены и преображены в добрые, а не угашены и не истреблены. Все злое в человеке есть лишь искажение божественного добра.
Рационализм есть и в так называемых мистических сектах. Это сказывается прежде всего в отвержении всякой антиномичности, в боязни безумия догматов, во всегдашнем уклоне к монизму и монофизитству. Сектантское сознание не вмещает двух природ и двух воль, божественной и человеческой, соединенных и претворенных в единое. Это сознание признает лишь божественную природу и божественную волю, от человеческой же убегает. Рационализм есть и в иконоборческой тенденции, в непонимании символики культа и в отчужденности от религиозной эстетики. Все сектанты и все духовные христиане не до конца понимают мистерию искупления, таинство евхаристии, его силу, освобождающую от греха и преступления. Для них самое главное - нравственное совершенствование, исполнение божественного закона. Секты рационалистического уклона отрицают благодать и приходят к религии морального закона. Сектанты почти не чувствуют Церкви не только во внешнем смысле, но и в космическом смысле. Всякое сектантство противоположно универсальному духу. Погруженность в себя, поглощенность одним делает невозможным контакт с миром. Некоторые секты пытаются создать свою церковь, очищенную от всех наслоений мира и истории, и свои таинства. Но религиозное творчество не может быть направлено на произвольное создание церкви, на выдумывание своих таинств. Религиозное творчество не есть отрицание старых святынь, их переделка и замена новым, - оно связано с новыми религиозными темами и новыми откровениями. Но в сектантстве никогда не бывает новых откровений, оно всегда занято переделкой старых откровений по одной какой-нибудь дробной, частичной истине, воспринятой как целое. Сектанты обычно хотят вернуться назад, к какой-то утерянной первоначальной чистоте, а не идти вперед.
V
Глубокая мистическая жажда заложена в нашем сектантстве. И поистине изумительны духовная напряженность и энергия русских людей, слагающихся в секты, странствующих по русской земле, тянущихся к Граду Китежу, беседующих о вере в "Яме" - московском трактире. Но это напряженное религиозное искание объято тьмой. Сознание мистического сектантства - ночное, а не дневное. Эта тьма и ночь чувствуется и у хлыстов, и у бессмертников, и у нетовцев, и у многих, многих других. Страстно стремится наше мистическое сектантство к освобождению от лжи мира и неправды внешней жизни, страстно хочет перейти в царство Духа, напряженно ждет конца старого мира и нового сошествия Св. Духа. Но настоящей духовной свободы, религиозного освобождения личности в сектантстве не достигается. В русском сектантстве, даже в самых значительных его явлениях, личность не вполне еще вышла из первоначального натуралистического коллективизма. И правда о человеке, о личности человеческой остается нераскрытой. В народном сектантстве есть тоже бегство от человека к Богу, которое мы [видели] (видим) в интеллигентских религиозных течениях. Нет чисто человеческого начала, человеческой активности. Человеческая активность в сектах признается еще менее, чем в православии. Откровение о человеческом творчестве всего менее можно найти в нашем духовном христианстве. То религиозное народничество, которое ищет религиозный центр в духовной жизни народа, в народных сектах, есть [ложь и] самообман. [От него нам необходимо освободиться.] Народ - простонародье - такие же люди, как и все, в нем много тьмы, корысти, ограниченности, не только в серой массе его, но и в избранной части. Лучшие люди из народа сами ищут света, выхода из тьмы естественной народной жизни, и менее всего сами они почитают себя, как народ, источником света. Те, которые близко соприкасались с этими лучшими людьми из народа, цветом его духовной жизни, хорошо знают неправду религиозного народничества. На известной глубине духовного и религиозного общения совершенно стирается всякое различие между простым мужиком и человеком культуры, барином или интеллигентом, находится общий язык и возможность самого интимного взаимного понимания. "Мужик" в духе может почувствовать "барина" более себе близким, чем своих мужиков. В начале XIX века, в Александровскую эпоху, было сближение и сродство мистического движения в верхнем слое русского общества, в аристократии, и в нижнем слое, в народе.<<1>> Народничество есть перенесение социальных категорий на духовную жизнь, по существу не связанную с этими категориями. Это - интеллигентское направление, всего более затрудняющее подход к народу. Я знаю по личному опыту возможность духовного общения с людьми из народа и слыхал собственное свидетельство этих людей о неправде народничества.
Никогда не забуду моих мистических бесед с простым мужиком-чернорабочим, подлинным мистиком, очень утонченным, так странно напомнившим мне по своим манерам, по своей настроенности Андрея Белого. Самые утонченные проблемы мистического гнозиса он понимал лучше, чем многие люди верхнего культурного слоя, читавшие Экхардта и Бёме. Он рассказал мне необычайный факт своей жизни, своего внутреннего опыта. Двенадцатилетним мальчиком пас он коров и шел по полю в яркий солнечный день. И мучили его тяжелые сомнения. Усомнился он в существовании Бога, и, по мере роста своего сомнения в Боге, сомневался он во всем. И почувствовал он, что ничего нет. И вдруг померкло для него солнце и среди белого дня стало темно, и он погрузился в совершенную тьму и в ничто. Но вот вдруг ощутил он, что есть само ничто. И начало из этого ничто все возникать, все вновь рождаться. Снова стало очень светло, снова увидел он поле и яркий солнечный день. И он обрел вновь не только мир, но и Бога, который родился из ничто, из тьмы. Это - очень тонкое и яркое описание мистического опыта, мистического пути, которое можно найти у величайших мистиков. Этот простой мужик не читал Экхардта и Бёме, даже не слыхал о них, но ему открылось то, что открывалось им, он постиг рождение света из изначальной тьмы, из Ungrund'a. Когда мы говорили о пережитом им опыте, он не был мужиком, а я не был человеком культуры и барином. Самый вопрос о "народе" исчез. Этот мистик из народа очень уважал знание и искал знания, его ужасала народная тьма, и он ценил людей ученых, мыслителей больше, чем ценят люди культуры. Высший тип духовной жизни нужно искать не в кристаллизированных народных сектах и не в бытовой народной религиозности, а у отдельных самородков, полных пламенной религиозной жажды, народных теософов, странников, ничем не удовлетворенных, никогда не застывающих. В сектах неприятно выделение себя из мира и охранение своей чистоты. Начинаются секты с духовного горения, с духовного подъема, а кончаются образованием самодовольного сектантского быта, застывшего, охлажденного и ограниченного. Наиболее неприятен дух баптистов, которые, войдя в круг своей секты, почитают себя спасенными, весь же остальной мир - пребывающим во тьме и погибели. Этот элемент есть во всех сектах. Секты имеют роковой уклон к вырождению.
