Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней - Гусейнов Абдусалам (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Основная этическая проблема — проблема имманентного мышлению основного принципа нравственности. Свести этику к основному принципу нравственности, открыть, сформулировать этот принцип — значит, во-первых, стянуть все нити поступков к личностному я, «найти великий основной аккорд, в котором все диссонансы противоречивых проявлений этического стягиваются в единую гармонию» с. 103–104) и, во-вторых, осветить путь, по которому следует идти. Швейцер сравнивает основной принцип нравственного с компасом. Не с маяком, а именно с компасом, который, указывая направление, в то же время фиксирует твое положение относительно него. Он призван ориентировать человека в его сознательной жизнедеятельности также надежно, как компас ориентирует его в пространстве, в четырех частях света.
Рассматривая европейскую этику под углом зрения культивируемых ею основных принципов, Швейцер подразделяет ее на три типа. Первой была этика доставляющего удовольствие с точки зрения разума, она была по преимуществу свойственна античности. Эта этика была принципиально эгоистической, не выводила нравственность за пределы личности. Попытки ограничить, одухотворить удовольствия под углом зрения требований разума приводили к жизнеотрицанию. В этом отношении показательна этика Платона. В ней понятие добра уходит своими корнями в сверхчувственный мир. Платон в этом смысле гениально уловил загадочность морали, которая заключена в абсолютности её требований. Однако при таком понимании содержанием морального действия оказывается отрицание чувственного мира. Аристотель отказался от общего определения добра и ограничился систематизацией добродетельных действий. При этом он не может сказать, как конкретные действия могут быть идентифицированы в качестве добродетельных. «Платон поднимается над Сократом и растворяется в абстракциях, Аристотель, стремясь сохранить связь с действительностью, опускается ниже Сократа» (с. 116). Этическое предполагает как обоснованность в мышлении, что фиксируется в общем принципе нравственности, так и действенность, что выражается в адекватных этому принципу жизнеутверждающих поступках. Древние философы не смогли соединить эти концы, поскольку им была чужда идея самоотречения ради другого.
Следующим типом этики была этика самоотречения ради ближних и общества. Она превалировала в философии Нового времени и соединялась в ней с оптимистическим мировоззрением. Однако и идея самоотречения и оптимизм не имеют в философии Нового времени твердого обоснования. Мысль, что этика представляет собой деяние, направленное на благо других, она получает в дар от христианства. А ее оптимизм является простой верой в прогресс, вытекающей из достижений познания и практики. Ключевым для этики Нового времени был вопрос о том, как альтруизм нравственного поведения связать с природным и социальным эгоизмом человека. Было предложено несколько объяснительных моделей.
Согласно одной из них, наиболее последовательное выражение которой мы находим, например, у Гольбаха, моральная самоотверженность совпадает с правильно понятым личным интересом. Тем самым альтруизм истолковывался как изощренная форма эгоизма. Другие мыслители (Гоббс, Гельвеций и др.) связывали источник этического с государственным авторитетом и полагали, что нравственность навязывается природным индивидам из вне в качестве норм социального регулирования. Третьи (Юм, Смит) постулировали нравственные чувства в качестве самостоятельного сегмента человеческой природы наряду с эгоистическими чувствами. Все эти концепции оказались неудовлетворительными, они несли на себе отпечаток утилитаризма и скорее релятивировали этику оптимистического жизнеутверждения вместо того, чтобы обосновать её. Кант попытался обосновать внутреннюю необходимость морали. Он вновь, первым после Платона, признает её необъяснимую таинственность. Однако предлагаемый им принцип категорического императива остается формальным и ограниченным в том смысле, что он охватывает только отношение человека к себе и другим людям, оставляя за скобкой другие живые существа.
Наряду с этикой разумного удовольствия и этикой самоотречения Швейцер выделяет еще этику самосовершенствования (Спиноза, Фихте, Шопенгауэр и др.), которая ближе других подошла к адекватному пониманию нравственности. Ее коренной недостаток заключается в том, что она не могла связать самосовершенствование личности с её самоотречением, придать ей элементарно-деятельный характер.
При всех достижениях этики прошлого её общий итог оказался негативным в том смысле, что коренная этическая проблема основного принципа нравственности осталась нерешенной. Причиной тому — заблуждение, будто смысл человеческой жизни может быть постигнут только в рамках смысла всего мира. На самом деле в мировом процессе нет той целесообразности, которой можно было бы подчинить жизнь человека и человечества. Природа представляет собой удивительно творческую и в то же время бессмысленно разрушительную силу. В ней можно найти изолированную, локальную целесообразность, но не всеобщую. Кроме того, масштабы человека слишком ничтожны по сравнению с универсумом, чтобы последний мог стать для него жизненным ориентиром.
Резюмируя свой анализ, Швейцер делает ряд принципиальных выводов: этика а) не может опираться на гносеологию, быть ее продолжением, она может оставить в покое пространство и время; б) заранее отказавшись от этической интерпретации мира, она содержит свое обоснование в себе и представляет собой безграничный энтузиазм; в) всегда должна оставаться этикой личности и в этом качестве находится в неустранимом антагонизме с этикой общества; г) обретает свою адекватную форму тогда, когда избегает абстракций и становится элементарной.
Святость жизни
Таков общий ход рассуждений, исходя из которых Швейцер сосредоточил свои интеллектуальные усилия на поиски новой формулы нравственной жизни, способной стать одухотворяющей основой культуры и оптимистического мировоззрения. И он для себя решил эту задачу, он нашел то, что искал. Небезынтересно (и не только с психологической точки зрения) узнать, когда и как это произошло. Послушаем неторопливый рассказ самого Швейцера об открытии, составившем духовную кульминацию его жизни.
«Решаемо ли вообще то, что до сих пор не удавалось решить? Или, быть может, мировоззрение, благодаря которому только и возможна культура, следует рассматривать как иллюзию, никогда не оставляющую нас, но и никогда не получающую действительного господства?
Предлагать его нашему поколению в качестве предмета веры казалось мне делом бессмысленным и безнадежным. Оно может стать его духовной собственностью только тогда, когда явится перед ним как нечто, проистекающее из мышления.
В глубине души я был убежден, что взаимосоотнесенность миро- и жизнеутверждения с этическим, утверждающая не осуществленное до сих пор мировоззрение культуры, все-таки имеет своим истоком истину. И стоило предпринять попытку, чтобы в новом, безыскусственном и истинном мышлении с необходимостью постичь эту истину, которая до сих пор оставалась предметом веры и предчувствия, хотя часто и выдавалась за доказанную.
В этом деле я был подобен тому, кто на место прогнившей лодки, в которой он больше не может выходить в море, должен построить новую, лучшую, но не знает, с чего начать.
Месяцами находился я в постоянном внутреннем напряжении. Без всякого успеха концентрировал я свою мысль на сущности миро- и жизнеутверждения и на том общем, что они имеют между собой, и даже ежедневная работа в госпитале не могла меня отвлечь. Я блуждал в чаще, не находя дорогу. Я упирался в железную дверь, которая не поддавалась моим усилиям.
Все знания по этике, какими вооружила меня философия, представления о добре оказались непригодными. Выработанные ею представления о добре были столь нежизненны, неэлементарны, столь узки, бессодержательны, что их невозможно было привести в соответствие с миро- и жизнеутверждением. Она в сущности вовсе не затрагивала проблему связи между культурой и мировоззрением. Миро- и жизнеутверждение Нового времени было для нее настолько самоочевидными, что у нее не возникало никакой потребности составить себе о нем ясное представление.
