Пороги сновидения - Ксендзюк Алексей Петрович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Поскольку я изначально хотел понять, как устроен Мир, то сразу же сфокусировал видение на тех моментах, которые казались в этом свете принципиальными — например, на том, как относятся между собой первое, второе и третье внимание, а главное — возможно ли третье внимание вообще и чем оно на самом деле является?
Мы обязаны относиться к любым перцептивным феноменам скептически, поэтому я расскажу совсем немного — и только то, что получает хотя бы косвенное подтверждение в процессе всего комплекса исследований.
Итак, первое и второе внимание подобны. Они могут отличаться друг от друга способом репрезентации воспринимаемого и областью, на которой сосредоточено воспринимающее внимание. Важнейшее различие, которое существует между первым и вторым вниманием, касается не воспринимаемого Мира, а того, какие возможности каждый из этих режимов восприятия предоставляет для работы с собственным телом. В этом смысле второе внимание — поистине революционный шаг. Через делание тела сновидения, осознавание перцептивно-энергетических полей и паттернов мы находим множество путей влиять на свое тело, корректировать и трансформировать его. Несмотря на то что наибольшая свобода видится нам в способностях воспринимать и перемещаться, смысл сновидческих странствий все-таки заключается в произвольной сборке, разборке и пересборке энергетического (а значит, и «физического») тела воспринимателя.
При этом общий объем первого и второго внимания тоже примерно одинаков. Впечатляющие различия между ними связаны не с объемом, а с характером распределения произвольного внимания.
И только третье внимание ведет к радикальному увеличению объема. Видение есть интегрирующий перцептивный процесс, который, с одной стороны, создает предпосылки для достижения третьего внимания, с другой — обеспечивает саму его возможность. Это все равно что перейти на другой «язык», где каждое слово содержит мегабиты информации, где линейность и даже мерность знакового пространства — только один-единственный символ в семантической вселенной, которая содержит мириады символов, объединенных в невообразимые поля и структуры. Именно так второе внимание переходит к третьему.
Видение намекает на то, как осознание может пройти через столь грандиозную Трансформацию. Здесь мы встречаемся с первым этапом перцептивной, семантической, полевой интеграции, благодаря чему и возрастает ранее неизменный объем доступного внимания.
Здесь у нашего тоналя возникают настоящие проблемы — что-то в нем должно радикально измениться, чтобы более масштабное осознание стало ему доступно. Лично у меня тональ очень долго не справлялся с прорвавшимся потоком сенсорных сигналов. Он вытеснял все, что выходило за рамки привычного объема, — и «забывал».
Например, усилив свое внимание и осознание, человек способен спорадически получать доступ к сенсорному полю, удаленному от его физического тела. Можно сказать, что это — кратковременное и бессознательное достижение «дубля». Однако с усилением осознания восприниматель может фиксировать подобные флуктуации восприятия, не забывая о них (т. е. не вытесняя их в бессознательное). Эти явления приходят вместе с первыми всплесками видения. Их можно назвать «экзотической редкостью» (по крайней мере, на первых порах), но здесь заключается важный урок, касающийся природы нашего осознания. Скажем, когда мы осознаем «удвоенное» поле восприятия не как две чередующиеся области, а именно как интегральное целое (что соответствует реальному положению вещей), тональ буквально «захлебывается» и стремится вытеснить это переживание из памяти.
Но именно здесь, в этом интегральном состоянии, содержатся все ответы на, казалось бы, «неразрешимые» вопросы пространства и времени. Здесь мы открываем, что пространства и времени не существует, — и это не метафизическая идея, а конкретный чувственный опыт. Осознание позиционирует себя «над» пространственно-временными координатами и этим устанавливает свою онтологическую Реальность. Оно с изумлением «узнаёт» о себе, что является главным регулятором, метапроцессом, который обусловливает все энергообменные процессы, а потому сам производит пространство-время и наделяет его свойствами в соответствии со своими потребностями. Поэтому, когда говорят, что энергетическое тело растягивается, чтобы соединить в одно две позиции («дубль» и «оригинал»), это — метафора, очень далекая от реальности. Пока мы пребываем в описании мира, нам очень трудно вообразить себе, что энергетическому телу негде растягиваться, поскольку никакого расстояния между двумя позициями восприятия (или областями осознания) просто не существует. Перцептивные и интеллектуальные концепции «пространства», «объекта», «субстанции», исполняющей роль агента, связующего либо разделяющего «объекты», — результат сужения осознания, его редукции до некоторого среза, плоскости, внутри которой мы привыкли реализовывать только один тип энергообмена, ставший основным в процессе конкретной эволюции биологических структур.
Видение, языковая модель и Знание
Помимо того что видение — это первый шаг к психоэнергетической интеграции, выражающей себя через восприятие, той самой интеграции, которая является фундаментальной предпосылкой достижения в будущем третьего внимания, оно в сегодняшней практике выполняет как минимум две насущные задачи: 1) видение является показателем возрастающего уровня энергообмена между субъектом и внешним полем;
2) видение является уникальным источником знания, пребывающего за любыми образными системами и ограниченными нашей конституцией типами психических репрезентаций.
Чтобы знание, полученное при помощи видения, имело практический смысл, надо мастерски владеть вниманием, распределить его в равной степени по всем сенсорным каналам и одновременно приобрести навык специфического самонаблюдения (т. е. создать рефлексивную инстанцию, которую можно назвать «внимание внимания»). Только в этом случае перцептивное поле во всей его целостности становится объектом видения. Только так объем осознаваемых сенсорных сигналов перерастает в новое качество, которое становится тем, что кастанедовские толтеки именовали безмолвным знанием видения. Вступив в контакт с «безмолвным знанием» и оставаясь в режиме видения, мы можем попробовать использовать его импульс, чтобы сфокусировать избранную часть внимания на конкретном сенсорном канале. В этой ситуации визу-альность одарит практика системой сверхсложных образов, фокусировка на кинестетическом канале сделает всё тело практикующего сверхчувствительным «радаром», концентрированная аудиальность приведет к «яснослышанию» либо будет транслирована через так называемый голос видения.
Важно понять, что с проблесками видения надо обращаться крайне осторожно. Практики, читавшие отчеты Кастанеды, ожидают не столько самого видения, сколько узнаваемых образов и моделей, предложенных Карлосом. Поскольку Карлос не предложил концептуального описания режима видения (быть может, он просто не знал, как объяснить европейскому читателю, что он имеет в виду), а методы его достижения слишком объемны и скрыты в нерасчленимом массиве всего «магического» праксиса его индейских учителей, остались простые и, казалось бы, универсальные признаки — видение кокона (энергетического тела), его «просвета», точки сборки, эманаций и неорганических существ. Все это описано противоречиво и, честно говоря, не слишком тщательно. Но, за неимением ничего лучшего, некоторые сновидящие так и определяют для себя — увидел кокон или эманации, значит, это оно и есть — знаменитое видение толтекских магов.
Казалось бы, есть повод упрекнуть мэтра за то, что он не оставил более конкретных, детальных, а главное — прагматичных описаний. Хотя, если мы дадим себе труд вдуматься в саму суть явления (а мы чаще всего не утруждаем себя подобными тонкостями), то проясним для себя как минимум два существенных момента: 1) видению вообще нельзя дать адекватное (т. е. общее для всех людей) описание; 2) язык, которым пользуются Кастанеда и дон Хуан, все равно «непереводим» — несмотря на отчаянные усилия профессиональных лингвистов, ибо он в той же мере «непереводим» для англоязычного читателя, который в этом отношении ничуть не лучше русскоязычного, вынужденного продираться сквозь текстуальные дебри личных ассоциаций переводчика и сомнительных плодов его находчивости.
