Сократ и афинская демократия - Зберовский Андрей Викторович (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Таким образом, присутствие среди учеников Сократа двух тиранов Крития и Хармида и явно склонного к тирании и монархии Алкивиада совершенно не должно нас удивлять. Не должна, таким образом, удивлять нас и оценка, данная Сократу афинским обществом на суде над ним.
И в этом смысле интересен и еще такой диалог Сократа на суде. Когда обвинитель Мелет заявил, что он лично знает тех молодых афинян, которых философ уговорил слушаться его больше, чем родителей, Сократ ответил так: «Согласен с этими словами по поводу вопроса о воспитании: вопрос этот, как все знают, меня интересует. Однако, ведь относительно здоровья люди больше слушаются врачей, а не родителей; в Народном собрании, как известно, все афиняне слушаются более разумных ораторов, чем родственников. Но ведь и при выборах в стратеги не отдаете ли вы предпочтение перед отцами и братьями и, клянусь Зевсом, даже перед самими собой тем, кого вы считаете специалистами в военном деле?
Да, — заметил Мелет, — потому что этого требуют общественный интерес и обычай (выделено автором).
В таком случае, — продолжил Сократ, — не кажется ли тебе странным, еще вот что: во всех действиях лучшие специалисты пользуются не только равноправием, но и предпочтением, а я за то, что меня считают некоторые специалистом в таком полезном для людей искусстве, как воспитание, подвергаюсь с твоей стороны преследованием в уголовном преступлении?» [20]
С нашей точки зрения, приговором Сократу стало именно заявление Мелета о том, что общественный интерес однозначно требует того, чтобы Сократ прекратил специализироваться на воспитании афинского юношества, так как эта внешне безобидная сама по себе специализация на воспитании будущих управленцев, на самом деле не только не подрывала веру в то, что передавать ценные управленческие навыки и знания могли все остальные афинские граждане, но и объективно создавала вокруг Сократа узкую группу такой молодежи, которая в дальнейшем могла бы начать претендовать на монополизацию власти, мотивируя это тем, что именно они обладают определенным божественным даром, определенными глубоко специальными навыками и потому являются по сути прослойкой «избранных», протоядром новой будущей социальной страты правящей аристократии. А о том, что это уже начинало воплощаться в жизнь, свидетельствуют сразу два донесенных до нас высказывания, принадлежащих Ксенофонту и Сократу.
Таким образом, мы ясно видим, что благодаря многим десятилетиям философствованиям на темы, актуальные для своего времени, Сократ со своими антидемократическими взглядами, на самом деле стал неким центром создания той группы молодежи, что уже явно осознавала, что именно общение с этим человеком позволит войти им в тот некий элитарный круг, который более чем рьяно рвался к управлению государством. И не считать это опасным афинское общество не могло, после почти трех столетий борьбы с тиранией оно просто не могло позволить себе такую политическую близорукость.
Кроме того, нет никаких оснований считать и то, что опасность такого вот противопоставления себя господствующей идеологии демоса не осознавалась и самим Сократом. Так, всего за сутки до начала судебного процесса, общаясь со своим старым знакомым Евтифроном, высмеивая подавшего на него жалобу Мелета как длинноволосого, жидкобородого и курносого афинянина из дема Питфа, Сократ тем не менее относится к самому обвинению очень серьезно и говорит следующее: «Милый Евтифрон, то, что они (афиняне) высмеивают меня — это пустяк. Афинян, как мне кажется, не слишком задевает, если кто–либо считается сильным в философии, лишь бы он не был способен передать свою мудрость другим. Но вот когда они думают, что кто–то делает и других подобным себе, они приходят в ярость — либо из зависти, либо по какой–то иной причине… Коли они начинают дело всерьез, то совсем не ясно, чем это может кончиться, — разве это только видно вам, прорицателям» [21].
Таким образом, очевидно, что сам Сократ прекрасно понимал всю идеологическую значимость своей деятельности, связанной с воспитанием афинского юношества и подготовкой его к управлению государством, отдавал отчет в том, что для расшатывания того государственного строя, который он считал неудачным и который критиковал, наиболее правильной была стратегия нанесения удара опосредованного, нанесения удара по мировоззрению именно того юношества, которое в дальнейшем должно было сменить радикальных демократов более взрослого поколения. Удара, который становился особенно опасным оттого, что Сократ не брал за свое общение никаких денег, и потому его взгляды легко проникали в среду молодежи из той небогатой среды, откуда собственно и происходил правящий афинский демос.
Так, Сократ снабжал юных политических честолюбцев из среды аристократов и богачей тем самым идеологическим оружием, с которым они в дальнейшем вели борьбу за ниспровержение афинской демократии, и даже дважды добивались устанавления режима тирании. Абстрактная этика Сократа объективно являлась мощным средством противодействия господствующему в Афинах демократическому строю, критикуя необразованный и небогатый демос, на антитезе Сократ по сути утверждал идеологию того класса богатых афинских собственников.
И то обстоятельство, что сам Сократ, будучи бедным, к этому классу не только не относился, но и даже не стремился к нему относиться, и по сути защищал идеологию чуждого себе социального слоя, могло только оттянуть, но не отменить принципиальный конфликт Сократа с политическим гегемоном- афинским демосом. Каждая власть обладает стремлением к самосохранению, и потому суд над Сократом вовсе не являлся расправой над отвлеченным одиночкой–моралистом, как это нередко оценивается в историографии, это было осуждение идеологии крупных собственников победившей после разгрома тирании Тридцати корпорацией афинского демоса, имевшего собственную идеологию и собственного идеолога — Аристофана, жестоко высмеявшего Сократа и по сути приговорившего его в своих «Облаках» еще за двадцать лет до казни философа [22]. Это была победа того самого демократического общественного интереса и обычая, о котором так горячо говорил во время суда над Сократом его обвинитель Мелет.
Таким образом, несколько отвлекаясь от основной темы работы, все же нельзя не заметить: анализируя взгляды и деятельность великого афинского мыслителя, не следует обеднять его творчество и превращать его только в этика–теоретика, некоего мудрого абстракциониста; живая мысль Сократа всегда определенным образом соотносилась с окружавшей его политической реальностью, была востребована одними слоями общества и вызывала искреннее негодование других. Впрочем, его оппозиционность афинской демократии нисколько не умаляет гения этого величайшего философа всех времен и народов.
Кроме того, сам тот факт, что пусть и с определенным опозданием, уже только после прохождения двух тиранических режимов (с учениками Сократа) и недоведенного до конца создания режима личной власти Алкивиада, воспитанника и любовника Сократа, афинский демос все–таки пресек деятельность того, кто уча добродетели управления, при этом всячески отрицал саму возможность этого научения, для нас в рамках этой главы означает еще и то, что тот же афинский демос в общем–то неплохо осознавал всю значимость для функционирования демократического режима системы сооответствующего идеологического воспитания подрастающего поколения граждан, системы воспроизводства демократии. И эта сторона демократического сознания также является тем элементом, который может быть выявлен исключительно на контрасте, выявлен только в конфликте двух и более противостоящих друг другу идеологий: идеологии демократической и направленных против нее идеологий аристократических, олигархических и тиранических, объединенных между собой признанием того, что власть — это такой специфический, а главное — сложный вид деятельности, который неподвластен гражданскому большинству и является прерогативой либо одной сильной личности, либо страт военно–земледельческой аристократии и торгово–ремесленной олигархической плутократии.
