Мифы для жизни - Кэмпбелл Джозеф (чтение книг .txt) 📗
Главным, к чему я хотел бы привлечь внимание, является предложение медведю вновь вернуться на землю. Это подразумевает, что, по мнению айнов, такого понятия, как смерть, не существует. Подтверждением этому мы считаем последние наставления усопшим во время погребальных ритуалов айнов. Мертвые не возвращаются назад призраками или вселяясь в одержимых духами – только естественным путем, снова превращаясь в младенцев. Более того, поскольку сама по себе смерть не может служить наказанием для айнов, самым суровым приговором за тяжкие преступления у них считается гибель под пытками.
Вторая важная идея состоит в представлении медведя божественным гостем, чье животное тело должно быть «разломано» (как они говорят), чтобы освободить гостя для возвращения к себе, в потусторонний мир. Многие съедобные растения, как и звери, на которых охотятся айны, считаются посетителями подобного рода, так что айны, убивая и съедая их, на самом деле не причиняют им вред, а оказывают услугу. Здесь прослеживается очевидная психологическая защита первобытного народа охотников и рыболовов, чье существование целиком зависит от непрерывной череды беспощадных убийств, от чувства вины и страха мести. Убитые звери и съеденные растения считаются добровольными жертвами, так что их освобожденные души должны откликнуться благодарностью, а не злостью за «разламывание и поедание» временных физических оболочек.
У айнов округа Кусиро (на юго-восточном побережье Хоккайдо) существует легенда, чье предназначение – объяснить, почему к медведю относятся с большим почитанием. В ней говорится о молодой женщине, которая каждый день ходила со своим малюткой в горы в поисках корешков лилии и других съедобных растений. Когда она набирала достаточно и шла к ручью промыть коренья, то снимала ребенка со спины и оставляла на берегу завернутым в ее одежду, а сама обнаженная входила в воду. В один из таких дней, зайдя в ручей, она запела красивую песню, а выбравшись на берег, не только не замолчала, но еще и затанцевала под собственное пение. Всецело поглощенная танцем и песней, она не замечала ничего вокруг, пока внезапно не услышала зловещий шум и, повернувшись, не увидела направляющегося к ней бога-медведя. В ужасе она убежала в чем была. Когда бог-медведь заметил брошенного у ручья малыша, он подумал: «Я подошел, плененный прекрасной песней, ступая тихо, чтобы не быть замеченным. Но увы! Ее музыка была так чудесна, что привела меня в восторг, и я нечаянно помешал».
Младенец начал кричать, и бог-медведь сунул свой язык ему в рот, чтобы покормить и успокоить, и еще несколько дней умудрялся поддерживать в нем жизнь, нежно нянча и не оставляя одного. Когда подошла группа охотников из деревни, медведь удалился, а крестьяне, наткнувшись на брошенного живого ребенка, догадались, что медведь заботился о нем, и с восхищением сказали друг другу: «Он заботился об этом потерянном малыше. Медведь хороший. Он – достойное божество и, конечно, заслуживает нашего поклонения». Так что они последовали за медведем и убили его, а затем принесли в деревню, устроили медвежье празднество и, поднеся вкусной еды и вина его душе, а также осыпав ее амулетами, отправили домой в богатстве и радости.
Поскольку медведь, главная фигура пантеона айнов, считается богом гор, ряд ученых предполагают, что это может объяснить выбор высокогорных пещер в качестве ритуальных помещений древнего медвежьего культа неандертальцев. Айны тоже собирают черепа медведей, которых приносят в жертву. Кроме того, в горных «молельнях» неандертальцев были замечены признаки кострищ; в ходе ритуала айнов богиню огня Фудзи приглашают разделить с принесенным в жертву медведем трапезу его мясом. Предполагается, что эти два божества, богиня огня и бог гор, беседуют друг с другом, пока хозяева и хозяйки пиршества, айны, ночь напролет развлекают их песнями и угощают едой и питьем. Мы не можем быть уверены наверняка, что у далеких неандертальцев двести тысяч лет назад были какие-то похожие представления. Некоторые авторитетные ученые сильно сомневаются в правомерности интерпретации доисторических находок в привязке к обычаям современных примитивных народов. И все же в данном случае параллели действительно поражают.
Отмечалось даже, что и тогда, и сейчас у отрубленных черепов обычно оставлено по два шейных позвонка. В любом случае мы можем с уверенностью, без тени сомнений утверждать, что у обоих народов медведь является почитаемым животным, чьи силы превозмогают смерть и сохраняются в отрубленном черепе, что ритуалы призваны увязать его силы с целями и жизнью человеческого сообщества и что сила огня каким-то способом связана с обрядами.
Самые ранние известные свидетельства добывания и поддержания огня восходят к периоду, столь же далекому от эпохи неандертальца, как его непримечательный день далек от наших дней, а именно – к временам питекантропа примерно пятьсот тысяч лет назад, к логовам вечно голодного низколобого каннибала, известного как пекинский человек, который, в частности, видимо, обожал мозги а-ля натюрель и пожирал их сырыми из только что вскрытых черепов. Он не использовал костры для приготовления еды. Как и неандертальцы. Тогда для чего? Чтобы согреться? Возможно! Как возможно и то, что питекантроп поддерживал огонь в очаге, словно на алтаре, завороженный магией пламени. Такая догадка кажется еще вероятнее, если учесть, что позднее усмиренный огонь появится не только в высокогорных медвежьих храмах неандертальцев, но и на медвежьих пиршествах айнов, где недвусмысленно признается олицетворением богини. Вполне возможно, что огонь был первым божеством доисторического человека. У огня есть свойство не уменьшаться при разделении на части, а увеличиваться. Огонь, единственный на земле, сияет, подобно солнцу и молнии. Еще он живой: в теплоте человеческого тела заключена сама жизнь, которая уходит из него, когда тело остывает. Он чудовищен при извержении вулканов и, как мы знаем из преданий многих примитивных народов, часто отождествляется с вулканическим дьяволом, властвующим над загробным миром, где мертвые веселятся в вечной пляске среди мистически танцующих языков подземного пламени.
Суровые будни и жестокие нравы неандертальцев ушли в прошлое и даже стерлись из памяти с завершением ледниковых эпох, приблизительно сорок тысяч лет назад; затем появилась – довольно внезапно – бесспорно, более развитая человеческая раса, в буквальном смысле человек разумный, Homo sapiens, от которого напрямую происходим мы. Именно с людьми этого периода связывают удивительные наскальные рисунки в Пиренейских горах, возле реки Дордонь во Франции и в Кантабрийских холмах в Испании. Им же приписывают маленькие женские фигурки из камня и кости мамонта или слона, которые забавно прозваны палеолитическими Венерами и которые, по-видимому, являются первыми произведениями человеческого искусства. Череп пещерного медведя, которому поклоняются, – не акт искусства в том смысле, в каком я здесь использую этот термин, как и погребальные предметы или каменные орудия труда. Статуэтки были сделаны без ступней, поскольку задумывались, чтобы втыкать их в землю, устанавливая в маленьких домашних святилищах.
Мне кажется важным отметить, что мужские фигуры, встречающиеся в наскальных рисунках того периода, всегда во что-то одеты, женщины неизменно изображены полностью обнаженными и безо всяких украшений. Это кое-что сообщает о психологических и, следовательно, мифических значениях соответственно мужского и женского начал. Женщина мистична сама по себе и воспринимается именно так: не только как несущая и дарующая жизнь, но и очаровывающая одним прикосновением, даже присутствием. Соответствие ее циклов смене лунных фаз добавляет таинственности. В то же время одетый мужчина – тот, кто обрел полномочия, кто выполняет конкретную, определенную социальную роль или функцию. В младенчестве – как отмечали и Фрейд, и Юнг – мать воспринимается как сила природы, а отец – как власть общества. Мать, родившая ребенка из чрева, обеспечивает его питанием и в детском воображении может также представляться (как ведьма из сказки про Гензеля и Гретель) матерью пожирающей, угрожающей поглотить обратно свое порождение. Отец же – тот, кто осуществляет инициацию, не только знакомя сына с его социальной ролью, но и служа для дочери основой самых первых впечатлений о мужском характере, так сказать, пробуждая дочь к ее социальной роли женщины рядом с мужчиной. Палеолитических Венер всегда находили поблизости от домашних очагов, в то время как изображения мужчин в нарядах обнаруживаются в дальних темных углах покрытых изображениями пещерных храмов, среди множества старательно прорисованных животных. Одеяниями и позами эти фигуры напоминают шаманов более поздних примитивных племен и, несомненно, были связаны с ритуалами охоты и посвящения.
