Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории - Чалмерс Дэвид (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Под этот колпак подпадает даже и неперцептивный опыт. Хотя у переживания боли может и не быть объекта, его содержание в духе «что-то саднит» — или, быть может, вернее «что-то не так» — все же когнитивно репрезентируется. Это ясно из самого факта того, что мы можем высказываться о боли и соответствующим образом направлять свое поведение. Как и в ситуации с визуальным восприятием, здесь имеется осведомленность, хотя объект этой осведомленности и не столь четко определен. Сходные вещи можно сказать и по поводу переживания эмоций, равно как и других «внутренних» переживаний. Во всех этих случаях переживаниям соответствуют некие когнитивные состояния; если бы дело обстояло иначе, содержание опыта вообще не могло бы отражаться в поведении.
Заметим, что принцип, о котором идет речь, состоит не в том, что всякий раз, когда у нас есть сознательное переживание, мы осведомлены о нем. Здесь важны суждения первого, а не второго порядка. Суть этого принципа в том, что, если у нас есть опытное переживание, мы осведомлены относительно его содержания. Когда в опыте нам дана книга, мы осведомлены о ее наличии; когда мы переживаем боль, мы осведомлены о присутствии чего-то негативного; в моменты мыслительного опыта мы осведомлены о том, о чем мы мыслим. Речь здесь не идет о том, что за опытным переживанием следует особое суждение, как могло бы быть в случае второпорядковых суждений; нет, эти первопорядковые суждения сопровождают опытные переживания и существуют вместе с ними.
Связь между опытными переживаниями и суждениями второго порядка имеет намного более косвенный характер: хотя мы способны замечать наши переживания, по большей части мы замечаем только содержание наших переживаний, а не сами переживания. Лишь иногда мы отстраняемся и подмечаем свое переживание книги; обычно мы просто думаем о ней. Редкость суждений второго порядка контрастирует с повсеместностью первопорядковых суждений. Наиболее непосредственной поэтому оказывается связь между сознанием и первопорядковыми суждениями.
Пока я пытался доказать, что сознание сопровождается осведомленностью. Но верно и обратное. При наличии осведомленности обычно имеется и сознание. Если мы осведомлены о чем-то в нашем окружении, и некие данные, о которых можно отчитаться, направляют наше поведение, то в такой ситуации, как правило, имеется и соответствующий сознательный опыт. Когда моя когнитивная система репрезентирует лающую собаку, мой опыт свидетельствует о лающей собаке. Когда я осведомлен о высокой температуре в том месте, где я нахожусь, я чувствую жар. И так далее.
Тут возникают небольшие сложности. Может показаться, что некоторые виды осведомленности не сопровождаются соответствующими им опытными переживаниями. Примером может быть осведомленность, связанная с хранимой в памяти информацией. Я осведомлен, что Клинтон является президентом — в том смысле, что у меня есть доступ к этой информации, что я могу вербально отчитаться о ней и могу использовать ее, осуществляя преднамеренный контроль за своим поведением. Но если я актуально не думаю об этом, то кажется, что соответствующий сознательный опыт здесь отсутствует; или, если он есть, то он исключительно слаб. Сходным образом я могу быть осведомлен (без актуализации), что внизу стоит велосипед, но при этом не иметь никакого переживания на сей счет. Подобная безопытная осведомленность наиболее заметна в случае пропозициональной осведомленности — я осведомлен, что мой велосипед внизу — хотя она может быть приписана и объектуальной осведомленности, так как мы, как кажется, вправе сказать, что я осведомлен о своем велосипеде.
Мы могли бы оставить все как есть, но лучше наложить такие ограничения на понятие осведомленности, чтобы придать ему больший параллелизм с сознанием. Кажется правдоподобным допущение, что между процессами, протекающими в одном случае, и процессами, протекающими в другом, имеется некое функциональное различие — об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что я могу отчитаться о различии между ними. И именно это функциональное различие нам необходимо выделить.
Быть может, самым очевидным различием является то, что при наличии сознательной осведомленности имеется некий прямой доступ, отсутствующий в случаях, где осведомленность не сопровождается сознанием. К примеру, информацию о том, что Клинтон — президент, надо «востребовать» чтобы она оказала влияние на преднамеренный контроль за поведением, по крайней мере тогда, когда мы актуально не думаем об этом. Она не так непосредственно готова для оказания влияния на этот процесс контроля, как когнитивные состояния, связанные с переживаниями и актуальными мыслями. Иными словами, когнитивный доступ к этой информации в данном случае не столь прям. Именно это обстоятельство указывает на функциональное различие актуальных и неактуальных мыслей.
Мы, таким образом, можем ввести требование непосредственности доступа в уточненное понятие осведомленности. Согласно этому уточненному понятию, неактуальные мысли не могут трактоваться как часть содержания осведомленности, тогда как актуальные мысли — могут. Соответственно, мы должны ожидать, что актуальные мысли будут связаны с опытными переживаниями, даже если неактуальные мысли не связаны с ними. Именно это мы и обнаруживаем. Моя неактуальная мысль о том, что Клинтон — президент, не оказывает влияния на мою феноменологию, но актуальная мысль об этом будет связана с опытным переживанием. Чтобы убедиться в этом, отметим, что мысль о президентстве Клинтона переживается определенным образом; если бы я сейчас не думал об этом, характер моего наличного существования был бы несколько иным [143].
Таким образом, представляется правдоподобным, что при надлежащем определении осведомленности оказывается, что сознание всегда сопровождается осведомленностью, и наоборот. Соответствующий тип осведомленности можно уточнять и дальше; я сделаю это в дальнейшем, в частности, при рассмотрении некоторых интересных случаев. Но даже на этом грубом уровне мы можем увидеть, что данное отношение удачно фокусирует нас в плане понимания когерентности сознания и познания.
Пока мы имели дело с гипотезой: там, где есть сознание, имеется осведомленность, и там, где есть (надлежащая) осведомленность, имеется сознание. Корреляцию между ними можно еще больше детализировать. В частности, различные структурные черты сознания напрямую соответствуют структурным чертам, репрезентированным при осведомленности.
Сознательный опыт индивида обычно не является некоей гомогенной каплей; у него есть детализированная внутренняя структура. Мое зрительное поле, к примеру, обладает вполне определенной геометрией. Вот тут — большое красное пятно, неподалеку — маленькое желтое, а между ними что-то белое; тут есть полоски, квадраты, треугольники и т. д. В трехмерном опыте мне даны такие, к примеру, формы, как куб, у меня есть опытное представление о нахождении одной вещи за другой и переживание других проявлений геометрии глубины. Мое зрительное поле содержит громадное множество деталей, сложенных во всеохватную структуру.
Существенно то, что все эти детали когнитивно репрезентированы внутри того, что можно трактовать как структуру осведомленности. Так, величина и форма различных пятен репрезентирована в моей визуальной системе: не исключено, что в виде достаточно точной топографической карты, но даже если и нет, то мы знаем, что они как-то репрезентированы. Так и должно быть — о чем свидетельствует тот факт, что соответствующая информация доступна для осуществления контроля за поведением. Это же верно и для перцептивной репрезентации полосок, кубических очертаний и т. д. Каждая из этих структурных деталей доступна для когнитивной системы и может быть использована для контроля за поведением, а потому и репрезентируется в качестве содержания осведомленности.
