Глупость философов (самоирония) - Балашов Лев Евдокимович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Поэтому если для определенного понятия имеется только одно слово в уже установившемся значении, точно соответствующее этому понятию, отличение которого от других, близких ему понятий имеет большое значение, то не следует быть расточительным и для разнообразия применять его синонимически взамен других слов, а следует старательно сохранять за ним его собственное значение; иначе легко может случиться, что термин перестанет привлекать к себе внимание, затеряется в куче других терминов с совершенно иными значениями и утратится сама мысль, сохранить которую мог бы только этот термин.» (См. раздел «Об идеях вообще»). Приведенный текст предваряет анализ Кантом понятия идеи. Мне представляется, этот текст имеет значение общего методологического требования-пожелания — бережно и уважительно относиться к словам-понятиям, доставшимся нам в наследство от прошлых поколений.
Нам, философам, не следует забывать о скромности. Вспомним, что говорил выдающийся русский филолог-славист А. А. Потебня о происхождении категорий: "... труды обособившихся наук и таких-то по имени ученых являются здесь (в истории языка — Л.Б.) лишь продолжением деятельности племен и народов. Масса безымянных для нас лиц, масса, которую можно рассматривать как одного великого философа, уже тысячелетия совершенствует способы распределения по общим разрядам и ускорения мысли и слагает в языке на пользу грядущим плоды своих усилий". [24]Все люди в той или иной мере участвуют в формировании языка философии. Профессиональные философы лишь обрабатывают и оглашают результаты этого формирования.
20. Тарабарский язык
Пренебрежительное отношение к естественному языку и мышлению приводит к самым разным негативным последствиям. Самое невинное из них: тарабарщина, тарабарский язык. Этим грешит, в частности, новомодное философское направление — постмодернизм. В. Н. Сагатовский – философ, обладающий юмористическим даром – написал сатирическое "Интервью", в котором показал неприглядную сторону постмодернистского увлечения специфической терминологией. Вот это "Интервью":
"Однажды я решил провести социологический экспресс-опрос. Увидел в метро парочку, погруженную в общение в современном раскованном стиле, и задал нескольким прохожим один и тот же вопрос: "Что Вы видите перед собой?" Вот некоторые из полученных мной ответов.
Интеллигент средних лет и демократической внешности: Это замечательно! Сексуальная революция дошла и до нас! Наш город — столица сексуальных прав!
Парень пролетарской наружности: Что, дед, завидки берут?
Бледное создание, неопределенного пола, оказавшееся постмодернистом: Я не готов к процедуре судилища. Попытки квалификации смехотворны. Поиск истины бесконечен. Я мог бы дать интерпретацию и осуществить деконструкцию этого текста в аналитическом эссе.
И он принес мне статью страниц на тридцать. Вот некоторые выдержки из неё: "Это самоутверждение посредством аудио-видео-тактильного дискурса. Экзистенциальная потенция индивидов маркируется через регламентированный пакет удовлетворений, где машины желания в процессе публичной ритуальной верификации обнаруживают свою бытийственность. Они испытывают наслаждение от осознания отнесения себя к тотальности текста. Это восхитительная провокация, преодолевающая парадигмальность насилия...
Обычный человек: А что, сразу непонятно? — Обжималовка... Так вот и кошечки, так вот и собачечки...".
21. Одиночество или уединение?
Как пример пренебрежительного отношения некоторых философов к естественному языку можно привести употребление ими слова «одиночество» в положительном значении. Этим грешили экзистенциалисты. Путая «одиночество» с «уединением», они рассматривали первое как нечто вполне положительное, желательное для человека. М. Хайдеггер утверждал даже, что в одиночестве «человек только и достигает близости к существу всех вещей, к миру».
[25]
Да, действительно, в отдельных случаях слово «одинокий» употребляется не в негативном смысле (как нечто нежелательное), а в нейтральном смысле («одиночное плавание», «одиночный выстрел», «одиночка» в смысле «гоночная лодка с одним гребцом» и т. п.). Но, во-первых, «одиночество» не тождественно по смыслу словам «одинокий», одиночка», а, во-вторых, оно обозначает состояние человека, нежелательное для него. Человек живет в обществе, совместно с другими людьми. Он либо общается с ними, либо уединяется. И общение, и уединение одинаково важны для человека как такового. То есть то и другое должны быть в меру. Когда много общения, человек как бы растворяется среди людей, в обществе, теряет свою особенность, самость. Когда много уединения и оно вынужденное, человек начинает ощущать свое одиночество, теряет связь с людьми, обществом, отчуждается от них, и, наконец, перестает быть человеком, сходит с ума, дичает и даже гибнет (так бывало с теми, кто оставался на необитаемом острове несколько лет). Одиночество обозначает именно это: избыточное, т. е. вынужденное и поэтому нежелательное уединение. Одинокий человек обречен на медленную или быструю смерть (как в физическом, так и во всех других смыслах). Вспомним семью Лыковых, которая жила в полной изоляции от людей несколько десятилетий. Это ситуация частичного одиночества. И тем не менее, семья фактически оказалась в ситуации гражданской смерти. Да и в физическом плане они по сути были живыми мертвецами: как только после длительного одиночества они вступили в контакт с другими людьми, то из-за отсутствия иммунитета почти все погибли от легких инфекций.
Когда философы употребляют слово «одиночество» в положительном смысле, этим они, грубо говоря, ломают, насилуют язык, сбивая с толку многих и многих своих последователей. Если одиночество — хорошая вещь, то, значит, жить в обществе, быть в контакте (непосредственном и косвенном, заочном) с людьми — плохо. А это уже проповедь мизантропии, крайнего индивидуализма, человеконенавистничества и т. д., и т. п.
22. Попытки элиминировать понятие совести
Еще одно негативное следствие пренебрежительного отношения к естественному языку и мышлению: порой выкидываются за борт фундаментальные понятия, выработанные человечеством для регуляции человеческих отношений, и тем самым пересматриваются сами основы человеческой жизни. Ярчайший пример: попытка Ф. Ницше элиминировать понятие совести. В частности, он писал: " Испытывал ли я когда-нибудь угрызение совести? Память моя хранит на этот счет молчание." (Т. 1. С. 722, "Злая мудрость", 10). Или: " Угрызение совести — такая же глупость, как попытка собаки разгрызть камень" (Там же. С. 817, "Странник и его тень", 38).
Гитлер наверняка был вдохновлен Ницше, когда напыщенно провозглашал, обращаясь к солдатам: " Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью" [26](вариант: «Я освобождаю вас от грязной и разлагающей химеры, именуемой совестью и моралью»).
Аморализм гитлеризма (немецкого нацизма), замешанный на ницшеанском отношении к совести, всем известен. Цена этого аморализма: в развязанной им второй мировой войне погибло свыше 50‑и миллионов людей. Советский Союз заплатил за этот аморализм 27 миллионов жизней.
Гитлеризм канул в лету. А вот попытки покончить с совестью не прекращались. Энрико Ферми, итальянский физик, участвовавший в атомном проекте США, в разгар дискуссий о правомерности предстоящей атомной бомбардировки двух японских городов (в августе 1945 г.) бросил фразу вполне в духе Ницше: " Не надоедайте мне с вашими угрызениями совести". [27]Цена этого "не надоедайте" — 140 тысяч погибших-раненых в Хиросиме и 75 тысяч погибших-раненых в Нагасаки.
