Глупость философов (самоирония) - Балашов Лев Евдокимович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Широчайшее поле духовного влияния, предоставленное Гегелю власть предержащими, позволило ему добиться успеха в деле интеллектуального разложения целого поколения"(См. там же. Стр. 42).
Мне удивительно, что Поппер предваряет свою критику социально-политических взглядов Гегеля откровенной, почти площадной бранью в его адрес и как человека, и как философа-мыслителя. Неужели он думает, что таким унижением Гегеля он помогает своей критике?! Отнюдь не красит Поппера попытка оглупить Гегеля. Одно из двух: либо Гегель — глупый и тогда не стоит с ним возиться, либо Гегель — настоящий, серьезный философ и тогда он достоин критики. Поппер одновременно третирует Гегеля и спорит с ним как с серьезным противником. Такое парадоксальное отношение к немецкому философу свидетельствует об излишней эмоциональности и поверхностности критикующего.
18. Дурное подражание Фридриху Ницше
На прошедшем недавно Третьем Российском философском конгрессе (сентябрь 2002 г., Ростов на Дону) мне довелось услышать выступление В. Д. Губина (профессора, декана философского факультета РГГУ). Будучи председателем заседания на секции по философской антропологии, он выступил первым и задал тон дискуссии. Вот некоторые его тезисы:
«Человек — постоянное умирание, исчезновение. Это, конечно, метафора. Потому что сам человек — метафора».
«Я, как живой человек, — только идея».
«Все мы — метафора».
«Основная задача человека — дух».
«Человеческая жизнь — это всегда цепь неудач. По большому счету у нас ничего не получается».
«Мы становимся живыми, когда умираем... Конечно, в метафорическом смысле».
«Перестать быть человеком — это метафора».
«Большинство людей живет так, что в их существовании нет никакой необходимости».
«Парадоксы определяют нашу жизнь».
Честно говоря, меня шокировало выступление В. Д. Губина. Пожилой профессор благообразного вида и такие эпатирующие высказывания... Какая-то смесь платонизма, ницшеанства, экзистенциализма и постмодернизма.
Губин вначале выступления декларировал, что он выступает с позиции истинной антропологии. На самом деле это — антиантропология и, более того, воинствующий антигуманизм, настоящая философия смертничества.
Если оценивать эти тезисы В. Д. Губина чисто по-человечески, с позиции здравого смысла, то все они — невероятная глупость и претенциозность; глупость, выдаваемая за мудрость; поверхностность, выдаваемая за глубину. Это всё дурное подражание Ф. Ницше и подобным ему. Это эссеизм в худшем смысле слова.
19. Можно ли называть естественные мышление и язык обыденными?
Еще одна весьма распространенная глупость философов: называть сознание-мышление других людей (нефилософов) обыденным. Значит, у всех людей (кроме философов) сознание или мышление обыденное, а у философов — необыденное. Не кажется ли вам, господа философы, что вы о себе много мните?!
Выражение "обыденное сознание, мышление (рассудок, разум)" можно встретить у Канта, Гегеля, Маркса... Вот что, например, пишет Гегель в Малой логике:
"Содержание категорий, правда, не есть чувственно воспринимаемое, пространственно-временное содержание, однако последнее мы должны рассматривать не как недостаток категорий, а скорее как их достоинство. Это обстоятельство находит признание уже в обыденномсознании: мы говорим, например, о книге или о речи, что они полны содержания, когда мы в них находим мысли, всеобщие выводы и т.д. (...) Этим, следовательно, обыденноесознание также определенное признает, что для того чтобы быть содержанием, требуется нечто большее, чем один лишь чувственный материал, и это большее есть не что иное, как мысли, а в данном случае прежде всего категории." [21](Выделено мной — Л. Б.)
Многочисленные последователи Гегеля и Маркса (и не только они) запросто обзывают естественное человеческое мышление-сознание обыденным. Так, к примеру, М. М. Розентальписал: "Если в обыденном мышлении категории эти (философские категории — Л.Б.) применяются большей частью неосознанно, то в науке мышление, сознательно опирающееся на логические категории, является необходимостью". [22]
То, что обычно называют философскими категориями, на самом деле — понятия-категории, т. е. понятия, представляющие, выражающие категории мышления. Это всегда нужно иметь в виду при исследовании-использовании философских категорий и понятий. Последние лишь отображение категорий мышления. А отображение, как мы знаем, может быть неверным, искаженным, неполным и т. д. История философии дает вторичный материал для исследования категорий мышления. Первичный материал — в естественном мышлении и языке, в различных формах, методах и результатах человеческой деятельности.
Некоторые философы ошибочно ставят знак равенства между естественным и обыденным мышлением и на этом основании третируют первое, утверждая, что только философское мышление — мышление в категориях и только философы знают, что такое категории. Это высокомерие философов опасно. Оно ведет к самоизоляции и творческому бесплодию.
Здесь есть и другая сторона медали. Философы, пренебрежительно относящиеся к естественному языку и мышлению, грешат обычно произвольным употреблением понятий и слов. Они уподобляются Шалтаю-Болтаю. Логик А. М. Анисов по этому поводу пишет:
"В произведении Л.Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» персонаж по имени Шалтай-Болтай как-то необычно употребил слово «слава».
«– Я не понимаю, при чем здесь «слава»? – спросила Алиса...
Шалтай-Болтай презрительно улыбнулся.
– И не поймёшь, пока я тебе не объясню, – ответил он.– Я хотел сказать: «Разъяснил, как по полкам разложил!»
– Но «слава» совсем не значит: «разъяснил, как по полкам разложил!» – возразила Алиса.
– Когда яберу слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше,– сказал Шалтай презрительно.
– Вопрос в том, подчинится ли оно вам,– сказала Алиса.
– Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, – сказал Шалтай-Болтай. – Вот в чем вопрос!»
Между прочим, сам Л.Кэрролл, который был не только писателем, но и логиком, занимал (как и все логики наших дней, за исключением шарлатанов и невежд) позицию Шалтая-Болтая. Любой пишущий человек вправе, предупредив читателя заранее, под словом "черное" понимать "белое", и наоборот. Впрочем, как верно заметил комментатор Кэрролла М. Гарднер, «Если мы хотим быть правильно понятыми, то на нас лежит некий моральный долг избегать практики Шалтая, который придавал собственные значения общеупотребительным словам» (См.: А.М.Анисов. Современная логика. М., 2002. С. 200).
В самом деле, на нас, философах, лежит моральная ответственность за употребление слов-понятий естественного языка-мышления. Когда философы пытаются вывернуть наизнанку значения слов, говорят и пишут парадоксальные вещи, когда увлекаются изобретением новых слов и терминов (как, например, М. Хайдеггер, [23]тогда возникает ситуация междусобойчика, игры в бисер (как в одноименном романе Германа Гессе) или ситуация оправдания своеволия-беспредела.
Хотелось бы в этой связи напомнить одно место из «Критики чистого разума» И. Канта: «Несмотря на большое богатство нашего языка, мыслящий человек нередко затрудняется найти термин, точно соответствующий его понятию, и потому этот термин не может сделаться действительно понятным не только другим, но даже и ему самому. Изобретать новые слова — значит притязать на законодательство в языке, что редко увенчивается успехом. Прежде чем прибегнуть к этому крайнему средству, полезно обратиться к мертвым языкам и к языку науки, дабы поискать, нет ли в них такого понятия вместе с соответствующим ему термином, и если бы даже старое употребление термина сделалось сомнительным из-за неосмотрительности его творцов, все же лучше закрепить главный его смысл (хотя бы и оставалось неизвестным, употреблялся ли термин первоначально точь-в-точь в таком значении), чем испортить дело тем, что останешься непонятым.
