Собрание сочинений. Том 13 - Маркс Карл Генрих (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Французы нашли такой выход из положения, который делает честь великому народу: они укрепили Париж, они впервые в новой истории попытались превратить свою столицу в укрепленный лагерь колоссального масштаба. Военные специалисты старой школы качали головами, смотря на это неразумное предприятие. Выброшенные на ветер деньги единственно в угоду французской хвастливости! Ничего серьезного за этим не кроется, чистое бахвальство; кто слышал когда-либо о крепости, имеющей девять миль в окружности и миллион жителей! Как оборонять такую крепость, если только не поместить в ней гарнизон величиной в половину армии? Как снабжать продовольствием всех этих людей? Безумие, французская кичливость, святотатство, повторение строительства вавилонской башни! Так осуждал военный педант новое предприятие, тот самый педант, который изучает осадную войну по вобановскому шестиугольнику и пассивные методы обороны которого не знают более крупного контрудара, чем вылазка взвода пехоты от крытого хода до подножия гласиса! Французы, однако, спокойно продолжали строительство, и хотя Париж еще не получил боевого испытания, тем не менее они были удовлетворены, что не подверженные педантизму военные во всей Европе признали их правоту, что Веллингтон стал проектировать укрепление Лондона, что вокруг Вены, если только мы но ошибаемся, уже началось сооружение отдельных фортов и что вопрос об укреплении Берлина, по крайней мере, обсуждается. Им самим пришлось убедиться на примере Севастополя, какой огромной силой обладает колоссальный укрепленный лагерь, занятый целой армией, которая ведет активную оборону в крупном масштабе. Между тем Севастополь имел кругом только крепостную ограду и не имел вовсе отдельных фортов; были только полевые укрепления и никаких эскарпов с каменной кладкой!
С тех пор как Париж укреплен, Франция не нуждается в границе по Рейну. Подобно Германии в Италии, Франция будет оборонять свою северную границу прежде всего посредством наступления. Расположение железнодорожной сети показывает, что этот вопрос понят именно таким образом. Если наступление будет отбито, то французская армия остановится твердо на реках Уазе и Эне; дальнейшее продвижение врага потеряло бы всякий смысл, ибо армия, вторгающаяся из Бельгии, сама по себе была бы слишком слаба, чтобы действовать против Парижа. Французская северная армия могла бы ожидать подхода других армий позади реки Эны, обеспечив сообщение с Парижем, в худшем случае — позади Марны, опираясь левым флангом на Париж и находясь в наступательной фланговой позиции. Врагу не оставалось бы ничего другого, как продвинуться к Шато-Тьерри и действовать против коммуникаций французских армий на Мозеле и Рейне. Но эти действия далеко не имели бы того решающего значения, какое могли иметь до укрепления Парижа. Даже в самом худшем случае прочим французским армиям не может быть отрезано отступление за Луару; сосредоточившись в этом районе, французы будут все еще достаточно сильны, чтобы представлять опасность для вторгшейся армии, ослабленной и разделенной благодаря окружению Парижа, или же, чтобы пробиться в Париж. Одним словом, обход через Бельгию, благодаря укреплению Парижа, перестает быть опасным; влияние этого обхода уже не будет решающим; отрицательные моменты, которые обход влечет за собой, и средства, которые надо ему противопоставить, теперь уже легко поддаются учету.
Мы хорошо сделаем, последовав примеру французов. Вместо того, чтобы позволить оглушать себя криками о необходимости владений вне Германии, которые день ото дня становятся для Германии все менее прочными, мы поступили бы гораздо лучше, если бы, заранее подготовились к тому неизбежному моменту, когда откажемся от Италии. Чем раньше будут заложены необходимые нам в таком случае укрепления, тем лучше. Где и как их надо разместить, об этом говорить больше того, что уже в общих чертах сказано выше, не наше дело. Не нужно только впадать в иллюзию и строить заграждающие укрепленные пункты и пренебрегать в расчете на эти пункты единственным типом укреплений, который дал бы возможность отступающей армии остановиться, именно: укрепленным лагерем и группами крепостей на реках.
IV
Мы теперь увидели, к чему ведет теория «естественных границ», выдвинутая проповедниками идеи «великой среднеевропейской державы». Такое же право, которое Германия имеет на По, Франция имеет на Рейн. Если Франции не следует ради хорошей военной позиции присоединять к себе 9 миллионов валлонов, нидерландцев и немцев, то и мы не имеем также никакого права из-за военной позиции порабощать 6 миллионов итальянцев. И эта естественная граница, река По, в конце концов является лишь только военной позицией, и только поэтому, говорят нам, Германия должна ее удерживать.
Теория «естественных границ» кладет конец и шлезвиг-гольштейнскому вопросу одним лозунгом: Danmark til Eideren! Дания до Эйдера! [136] Чего же другого требуют себе датчане, как не своих Минчо и По, называемых Эйдером, свою Мантую, называемую Фридрихштадтом?
Теория «естественных границ» требует с тем же самым правом, как для Германии По, для России Галицию и Буковину в такое округление в сторону Балтийского моря, которое включает по меньшей мере весь прусский правый берег Вислы. А спустя немного лет Россия с тем же правом сможет предъявить требование на то, что естественной границей русской Польши является река Одер.
Теория «естественных границ», примененная к Португалии, требует расширения этой страны до Пиренеев и позволяет включить всю Испанию в состав Португалии.
Уж если принимать во внимание законы вечной справедливости, то естественная граница княжества Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн [137] также должна расшириться по меньшей мере до границ Германского союза или даже больше того — до По, а может быть, и до Вислы. Ведь княжество Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн имеет такие же претензии на осуществление своих прав, как и Австрия.
Если теория «естественных границ», т. е. границ, основывающихся исключительно на военных соображениях, верна, то каким же именем должны мы тогда назвать немецких дипломатов, которые на Венском конгрессе поставили нас перед угрозой войны немцев против немцев, позволили лишить нас линии Мааса, оставили открытой немецкую восточную границу и предоставили иностранцам определить внешние границы Германии и перекроить ее внутри? По правде сказать, ни одна страна не имеет столько оснований жаловаться на Венский конгресс, как Германия; но если мы подойдем к вопросу с точки зрения естественных границ, то как тогда будет выглядеть репутация тогдашних германских государственных мужей? А между тем, те самые люди, которые защищают теорию естественных границ на реке По, живут наследием дипломатов 1815 г. и продолжают традиции Венского конгресса.
Не угодно ли вам один из примеров этого?
Когда Бельгия в 1830 г. отделилась от Голландии [138], то подняли крик именно те самые люди, которые ныне из Минчо делают вопрос жизни и смерти. Они кричали караул по поводу расчленения соседней сильной нидерландской державы, которая должна была служить бастионом против Франции и — так крепок еще предрассудок даже после двадцатилетнего опыта! — взять на себя обязательство противопоставить вобановскому поясу крепостей, бывшему несомненно в своем роде грандиозным сооружением, тоненькую ленточку крепостей. Великие державы будто бы боялись, что в одно прекрасное утро Аррас, Лилль, Дуэ и Валансьенн окажутся в Бельгии со всеми своими бастионами, полулюнетами, люнетами и устроятся там по-домашнему! Представители этого страдающего ограниченностью направления, с которым мы в данной работе боремся, сетовали тогда, что Германия находится в опасности, так как Бельгия, будучи лишь безвольным придатком Франции, неизбежно является врагом Германии, и что ценные крепости, построенные на немецкие (т. е. отнятые у французов) деньги в качестве защиты против Франции, могут быть теперь использованы французами против нас. Французская граница, говорили они, оказалась продвинутой вплоть до Мааса и Шельды и за эти реки; долго ли ждать, пока она окажется у Рейна! Большинство из нас еще совсем отчетливо помнит эти причитания. Что же произошло в действительности? С 1848 г., а особенно со времени бонапартистской реставрации, Бельгия все решительнее отворачивается от Франции и сближается с Германией. В настоящее время Бельгию даже можно рассматривать уже как иностранного члена Германского союза. И что делали бельгийцы, когда они заняли своего рода оппозицию по отношению к Франции? Они срыли все те крепости, которые свыше были навязаны стране мудростью Венского конгресса, как совершенно бесполезные против Франции, и создали вокруг Антверпена укрепленный лагерь, достаточно большой, чтобы принять всю армию и там дать ей возможность в случае французского нашествия поджидать английскую или немецкую помощь. В этом они были совершенно правы.
