Собрание сочинений. Том 13 - Маркс Карл Генрих (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Мец и Нанси на Эпиналь и также почти закончена; наконец, третья идет от Кале через Лилль, Дуэ, Сен-Кантен, Реймс, Шалон на Марне и Сен-Дизье на Шомоне. Таким образом, в этом районе повсюду имеется возможность сосредоточить войска в любом его пункте в кратчайшее время; здесь, благодаря природе и искусству, даже без всяких крепостей, благодаря маневренной способности войск, оборона была бы настолько сильна, что враг должен был бы рассчитывать при своем вторжении во Францию на совершенно иное сопротивление, чем он встретил в 1814 и 1815 годах.
Одного только не хватало бы Рейну как пограничной реке. До тех пор, пока один из его берегов целиком немецкий, а другой — французский, ни один из этих народов не господствует над этой рекой. Более сильной армии, какой бы нации она ни принадлежала, нельзя было бы помешать переправиться через Рейн в любом месте; это мы наблюдали сотни раз, и стратегия объясняет нам, почему это должно произойти именно таким образом. При наступлении немцев превосходящими силами французы были бы вынуждены вести оборону на более близких подступах: северная армия — на Маасе, между Венло и Намюром, мозельская армия — на Мозеле, примерно при впадении в нее реки Саар, верхнерейнская — на верхнем Мозеле и верхнем Маасе. Для того, чтобы полностью господствовать на Рейне, для того, чтобы иметь возможность энергично сопротивляться переправе неприятеля, французы должны были бы располагать предмостными укреплениями на правом берегу Рейна. Поэтому Наполеон поступил совершенно последовательно, когда он без дальнейших околичностей присоединил к Французской империи Везель, Кастель и Кель [135]. При нынешнем положении дел его племянник должен был бы выпросить в дополнение к превосходным крепостям, которые немцы построили для него на левом берегу Рейна, еще Эренбрейтштейн, Дёйц, а в случае нужды также и предмостное укрепление у Гермерсгейма. Тогда военно-географическая система Франции с точки зрения наступления и обороны была бы совершенна, и каждое новое дополнение могло бы только повредить. Насколько хороша эта система по природным данным и насколько она говорит сама за себя, этому союзники в 1813 г. дали убедительное доказательство. Систему эту Франция создала за каких-нибудь 17 лет до того, и, тем не менее, она считалась уже чем-то само собой разумеющимся, так что высокочтимые союзники, несмотря на свой перевес и беззащитность Франции, со страхом отступили, как перед святотатством, перед мыслью попытаться поколебать эту систему; и если бы национально-немецкие элементы движения не увлекли за собой союзников, Рейн был бы еще и сегодня французской рекой.
Но французы только тогда выполнили бы по отношению к себе тот долг, который мы, немцы, по мнению Радовица, Виллизена и Хайльброннера, выполняем по отношению к себе, удерживая Эч и Минчо с предмостными укреплениями Пескьерой и Мантуей на них, когда мы уступили бы французам не только Рейн, но также и предмостные укрепления на его правом берегу. Но тогда мы сделали бы Германию по отношению к французам такой же совершенно бессильной, какой является ныне Италия по отношению к Германии. Тогда Россия, как и в 1813 г., превратилась бы в естественного «освободителя» Германии (совершенно так же, как ныне выступает Франция или, вернее, французское правительство в качестве «освободителя» Италии) и попросила бы для себя в награду за свои бескорыстные старания лишь несколько «маленьких кусочков» территории — вроде Галиции и Пруссии — для округления Польши, так как через эти провинции Польшу также ведь можно «обойти».
Чем для нас являются Эч и Минчо, тем же для Франции — но только еще более важным — является Рейн. Если Венецианская область, находясь в руках Италии и, возможно, Франции, позволяет обойти Баварию и Верхний Рейн и открывает дорогу на Вену, то Бельгия и Германия через Бельгию обходят всю Восточную Францию и делают дорогу на Париж еще более открытой. Расстояние от Изонцы до Вены составляет все же 60 миль по местности, которая дает некоторые возможности для обороны; от Самбры до Парижа всего 30 миль, и только за 12 миль до Парижа, т. е. у Суассона или Компьена, оборона находит сколько-нибудь прикрывающий речной рубеж. Если Германия, по мнению Радовица, в случае уступки Минчо и Эча поставила бы себя заранее в положение, соответствующее проигрышу целой кампании, то Франция при ее современных границах поставлена в такое положение, будто она имела рейнскую границу и проиграла две кампании, причем одна велась из-за крепостей на Рейне и на Маасе, а другая на полях бельгийской равнины. Даже сильная позиция североитальянских крепостей до некоторой степени находит себе аналогию на нижнем Рейне и Маасе; разве нельзя было бы из Маастрихта, Кёльна, Юлиха, Везеля и Венло с небольшой дополнительной помощью им и, быть может, двумя промежуточными пунктами создать столь же сильную систему, которая вполне прикрыла бы Бельгию и Северный Брабант и дала бы возможность французской армии, слишком слабой для полевых операций, задержать посредством маневрирования на реках значительно превосходящую по силе неприятельскую армию и, наконец, при посредстве железных дорог беспрепятственно отойти на бельгийскую равнину или в район Дуэ?
Во время всего этого исследования мы исходим из того предположения, что Бельгия совершенно открыта немцам для наступления против Франции и находится в союзе с ними. Так как мы должны были аргументировать с французской точки зрения, то мы имели такое же право на это, как и наш противник на Минчо, когда он считает Италию — также и свободную и объединенную Италию — страной всегда враждебной немцам. При всех подобных обстоятельствах вполне естественно рассматривать сперва наихудший случай и готовиться в первую очередь к нему; и французы должны поступать именно так, когда они рассматривают теперь обороноспособность и стратегическую конфигурацию своей северной границы. То обстоятельство, что Бельгия является, так же как и Швейцария, в силу европейских договоров, нейтральной страной, мы можем здесь оставить без внимания. Во-первых, историческая практика должна еще доказать, что этот нейтралитет при любой европейской войне есть нечто большее, чем клочок бумаги; во-вторых, Франция ни в каком случае не может рассчитывать на этот нейтралитет настолько твердо, чтобы содержать всю границу с Бельгией в военном отношении так, как если бы на месте этой страны образовался морской залив, прикрывающий Францию от Германии. Таким образом, граница остается в конце концов такой же слабой, будет ли она впредь действительно активно защищаться или будут только выделены войска, которые займут ее на случай возможного нападения.
Мы провели теперь достаточно параллелей между По и Рейном. Если исключить то обстоятельство, что рейнская проблема имеет более крупные размеры, чем проблема По, — а это только усиливает французские притязания, — то аналогия представляется настолько полной, что большего не нужно и желать. Можно надеяться, что в случае войны немецкие солдаты с большим успехом будут защищать Рейн на реке По практически, чем это делают теоретически проповедники «среднеевропейской великой державы». Последние, конечно, защищают Рейн на По, но… только для французов.
Впрочем, если бы немцы когда-либо оказались столь неудачливыми, что потеряли бы свою «естественную границу» на Минчо и По, мы хотим, на этот случай, все же провести нашу аналогию несколько дальше. Французы владели своей «естественной границей» всего 17 лет и с тех пор уже почти 45 лет вынуждены обходиться без нее. За это время их лучшие военные авторитеты также и теоретически пришли к тому мнению, что бесполезность вобановского пояса крепостей против вторжения находит свое обоснование в принципах современного военного искусства, что, таким образом, в 1814 и 1815 гг. не случай и не «trahison» {«измена». Ред.} — столь излюбленное средство объяснения — позволили союзникам спокойно пройти между крепостями. После этого сразу стало очевидно, что для обеспечения открытой для нападения северной границы что-то следовало сделать. Но, несмотря на это, было совершенно ясно, что на возвращение рейнской границы в ближайшем будущем нельзя было рассчитывать. Что же надо было делать?
