Понятие сознания - Райл Гилберт (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Существует еще одна излюбленная модель для описания ощущений. Подобно тому как мука, сахар, молоко, яйца и корица служат сырьем, из которого кондитер выпекает торты, а кирпичи и бревна — материалом для строителя, точно так же и об ощущениях говорят как о сыром материале, из которого мы конструируем известный нам мир. В качестве противовеса еще более несообразным выдумкам эта модель обладала рядом важных достоинств. Однако понятия сбора, хранения, сортировки, распаковки, обработки, соединения и размещения, которые применимы к ингредиентам тортов и строительным материалам, неприложимы к ощущениям. Можно спросить, из чего сделан торт, но не из чего сделано знание. Можно спросить, что получится из данных ингредиентов, но нельзя спросить, что сочинит или сконструирует из своих зрительных и слуховых ощущений ребенок.
Итак, мы можем сделать вывод, что между узнаванием мелодий и узнаванием калитки нет никакой принципиальной разницы, хотя существует немало различий в деталях. Об одном из таких различий следует упомянуть, прежде чем перейти к другой теме. Уже на самом раннем этапе своего развития ребенок учится координировать визуальные, слуховые и осязательные средства и способы восприятия таких, например, вещей, как погремушки и котята. Узнавая, как те или иные вещи должны выглядеть, ощущаться и восприниматься на слух, ребенок тем самым узнает, и как они себя ведут: когда, например, погремушка или котенок издают звуки, а когда — нет. То есть он наблюдает за вещами экспериментальным образом. Однако прослушивание мелодии как относительно созерцательное занятие само по себе мало связано с координацией зрительных образов со звуками и оставляет мало места для экспериментирования. Но это различие лишь в степени, а не по существу.
Коротко остановимся еще на паре моментов. Прежде всего, говоря, что человек усваивает правила восприятия, я не имею в виду, что он открывает какие-либо причинные законы вроде законов физиологии, оптики или механики. Наблюдение обычных объектов предшествует обнаружению общих корреляций между специфическими классами таких объектов. Далее, говоря, что человек обладает правилами восприятия, т. е. знает, как обыкновенные объекты должны выглядеть, ощущаться и восприниматься на слух, я тем самым не приписываю ему способность формулировать или сообщать эти правила. Подобно тому, как большинство из нас знают, как завязывать несколько разных узлов, но не способны их описать или разобраться в их устном или письменном описании, точно так же мы с первого взгляда узнаем корову задолго до того, как сможем что-либо сказать о тех визуальных приметах, по которым мы ее узнаем. Проходит немало времени, прежде чем мы становимся способны начертить, нарисовать или даже просто узнать картинки с изображением коров. В самом деле, если бы мы не научились узнавать предметы на взгляд или на слух прежде, чем говорить о них, мы вообще никогда не сдвинулись бы с места. Способность говорить и понимать речь уже сама по себе предполагает узнавание произносимых и слышимых слов.
Хотя большинство приведенных мной примеров видения в соответствии с перцептивными правилами относятся к случаям безошибочного наблюдения вроде обнаружения воротного столба там, где он действительно находится, сам подход в целом справедлив и в отношении ошибочного наблюдения — когда, например, издалека «замечают» охотника там, где на самом деле стоит столб с почтовым ящиком, «различают» палку, хотя это только тень, или «узревают» змею на одеяле, на котором в действительности ничего нет. Неправильное восприятие предмета предполагает то же, что и правильное восприятие, а именно использование некоторой техники. Не тот невнимателен или неосторожен, кто не освоил какой-то метод, а только тот, кто, научившись, не применяет его должным образом. Потерять равновесие может лишь тот, кто способен балансировать; совершать ошибки — лишь тот, кто умеет рассуждать. Только тот, кто способен отличить охотника от почтового ящика, может их перепутать, и только знающий, как выглядят змеи, способен вообразить, будто он видит змею, не отдавая себе отчета, что это всего лишь наваждение.
(5) Феноменализм
Применительно к нашей теме интересно обсудить, хотя бы кратко, теорию, известную как «Феноменализм». Эта теория утверждает, что подобно тому, как, допустим, разговор о крикетной команде — это в определенном смысле разговор об одиннадцати составляющих ее индивидуумах, так и разговор об обычном объекте вроде столба у ворот — это в определенном смысле разговор о чувственных данных, которые наблюдатель действительно воспринимает или мог бы воспринять посредством зрения, слуха или осязания. И подобно тому, как о крикетной команде нечего сообщить, кроме как о некотором ряде действий и переживаний ее членов, когда они играют, путешествуют, обедают и общаются в качестве команды, так и о столбе нельзя сказать ничего, помимо того, как он выглядит, воспринимается на слух, на ощупь и т. д. В самом деле, ведь даже говорить, как он выглядит и т. д. ошибочно, ибо «он» — это просто сокращение для совокупности упоминаний об этих образах, звуках и т. д., которые следует объединить в одно целое. Признается, что фактически эта программа неосуществима. Мы могли бы ценой долгих усилий оценить шансы крикетной команды, суммируя данные о ее результатах, привычках и настроениях отдельных членов, но мы не смогли бы сказать все, что мы знаем о воротном столбе, путем одного только описания относящихся к делу ощущений наблюдателя, которые он имеет или мог бы иметь. У нас нет словаря для «чистых» ощущений. Фактически мы можем специфицировать наши ощущения только со ссылкой на объекты обыденного опыта, к которым относятся и люди. Тем не менее, предполагается, что это лишь несущественный дефект языка, который может быть устранен в специально построенном языке, отвечающем всем требованиям логической строгости.
Одним из привлекательных мотивов этой теории было желание обойтись без скрытых сущностей и принципов. Ее поборники обнаружили, что современные теории восприятия постулируют ненаблюдаемые сущности и факторы, наделяющие предметы вроде воротных столбов свойствами, в обладании которыми ощущениям было отказано. В то время как ощущения скоротечны, столб постоянен. Он общедоступен, а ощущениями располагает только их носитель; столб не нарушает порядок причинности, тогда как ощущения беспорядочны. Столб представляет собою единство, тогда как ощущения множественны. Поэтому проявлялась тенденция говорить, будто позади того, что доступно для наших чувств, лежат скрытые и очень важные свойства воротного столба, а именно что он есть Протяженная Субстанция, Вещь-в-Себе, Центр Причинности, Объективное Единство и разные другие важные штуки высокопарного языка теоретиков. Соответственно, феноменализм пытается обойтись без этих бесполезных панацей, хотя, как я надеюсь показать, он и сам при этом не может ни определить, ни излечить ту болезнь, против которой они оказались бессильны.
У истоков феноменализма стоял еще один мотив, на этот раз не заслуживающий одобрения. Причем из этого же мотива берут свое начало как раз те теории, против которых и взбунтовался феноменализм. Речь идет о предположении, будто обладание ощущением само по себе является нахождением чего-то или же что в ощущении нечто «обнаруживается». Это близко к принципу теории чувственных данных, согласно которому обладание ощущением само по себе является частью процесса наблюдения, причем, по сути, единственным его видом, который заслуживает имени «наблюдение», поскольку гарантирован от ошибок. Мы можем реально установить с помощью наблюдения факты только о таких объектах, которые непосредственно даны нам в ощущениях, — таких, как цветовые пятна, шумы, покалывания и запахи. Высказывания только о таких объектах верифицируемы с помощью наблюдения. Отсюда, видимо, следует, что на самом деле мы не можем наблюдать воротные столбы, и, значит, не из наблюдения узнаем все то, что нам о них хорошо известно.
Теперь мы видим, что и феноменализм, и та теория, которой он противостоял, были изначально ошибочны. Последняя утверждала, что, раз мы можем наблюдать только чувственные объекты, то воротные столбы должны частично состоять из элементов, которые невозможно обнаружить посредством наблюдения. Феноменализм утверждал, что раз мы можем наблюдать только чувственные объекты, то высказывания о воротных столбах должны быть переводимы в высказывания о чувственных объектах. Истина же заключается в том, что выражение «чувственный объект» бессмысленно точно так же, как и выражение «высказывания о чувственных объектах». Неверно, что мы не можем наблюдать воротные столбы. Словосочетание «воротные столбы» — это пример дополнения, которое только и можно осмысленно подставить во фразу типа «Джон Доу смотрит на то-то и то-то». То, что воротные столбы сохраняются в течение долгого времени, особенно если обработаны креозотом; что в отличие от струи дыма они твердые и плотные; что в отличие от теней каждый может найти их во всякое время суток; что они несут на себе тяжесть ворот, но могут быть истреблены огнем, — все это можно узнать и узнается при помощи наблюдения и эксперимента. Точно таким же образом можно узнать, что воротные столбы могут по виду сильно напоминать деревья или людей и что при определенных условиях очень легко ошибиться насчет их размера и удаленности. Разумеется, подобные факты относительно этих столбов напрямую не даны чувствам и не открываются непосредственно в ощущениях. Но так вообще ничего не дается и не открывается, ибо обладание ощущением — это не обнаружение.
