Понятие сознания - Райл Гилберт (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Так что же значит, что человек знает мелодию, то есть выучил и не забыл ее? Конечно, это еще не предполагает, что он знает ее название, ибо она может его не иметь; и даже если он даст ей неправильное название, он все равно может знать саму мелодию. Необязательно также, чтобы он был способен описать мелодию словами или написать ее партитуру, ведь лишь немногие из нас смогут это сделать, притом что большинство способно узнавать музыкальные произведения. Человеку необязательно даже уметь напевать или насвистывать мотив, хотя такое умение лишний раз доказывает, что мелодия ему известна. Если же он может напеть или насвистеть множество других мелодий, но не в силах (даже с подсказки) воспроизвести именно эту, то мы вправе счесть, что он эту мелодию не знает. Говоря, что человек знает мелодию, мы имеем в виду по меньшей мере, что он способен ее узнать, как только услышит. Про него скажут, что, услышав мелодию, он ее узнал, при соблюдении частично или полностью следующих условий: если он после первых тактов ожидает услышать те такты, которые действительно за ними следуют; если ошибочно не ожидает повторения предыдущих тактов; если он обнаруживает недостатки или ошибки в исполнении; если он после краткого перерыва музыки ожидает ее возобновления примерно с того самого места, с которого она действительно начинает звучать снова; если среди людей, насвистывающих разные мелодии, он может определить человека, насвистывающего именно этот мотив; если он может правильно отбивать такт; если он может сопровождать мелодию, напевая или насвистывая в такт, и т. д. И когда мы говорим, что он ожидает услышать те ноты и такты, которые должны последовать, а не те, что последовать не должны, мы не требуем от него продумывать что-либо наперед. Видя, что он удивляется, усмехается или морщится, когда ноты или такты звучат невпопад, будет правильно сказать, что он ожидал услышать их правильный ход, хотя и неверно, что он проходил через какой-либо процесс их предвидения.
Короче говоря, он в данный момент узнает мелодию и следит за ней, если, зная как она развивается, он использует это знание и использует его, не просто слушая мелодию, а слушая ее в особом состоянии сознания — таком, что он готов слышать и то, что слышит сейчас, и то, что он услышит или ожидает услышать, если пианист продолжает играть и играет правильно. Этот человек знает мелодию, и теперь он слышит, как она развивается с каждой нотой. Он слышит тона в соответствии с построением мелодии в том смысле, что слышит то, во что вслушивается. И все же сложность такого описания, когда человек одновременно слышит звучание и настроен, готов услышать тона, которые вот-вот должны прозвучать, не подразумевает, что он совершает ряд неких операций. Ему, к примеру, не нужно соединять слышимые тона с какой-либо артикуляцией, шепотом или про себя, или же «подводить» то, что он слышит, под «понятие мелодии». Конечно, если бы его попросили помыслить «болеро», не воспроизводя, не воображая и не слыша этой мелодии, то он бы ответил, что тогда ему нечего и помыслить. А если бы ему сказали, что тот факт, что он смог узнать мелодию в различном исполнении в различных ситуациях, означает, что он располагал Понятием или Абстрактной Идеей этой мелодии, то он резонно возразил бы, что не представляет себе, что это значит — помыслить или применять Абстрактную Идею «болеро», если только при этом не имеется в виду всего-навсего, что, услышав мелодию, он способен ее узнать, обнаружить ошибки и недостатки исполнения, напеть некоторые ее отрывки и т. д.
Это позволяет нам заново пересмотреть сказанное раньше, а именно что человек, узнающий то, что он слышит, не только воспринимает слуховые ощущения, но также и мыслит. Неверно, будто человек, внимающий знакомой мелодии, обязательно мыслит при этом так, что мог бы ответить на вопрос: «Какие мысли его занимают?» — или даже: «К каким общим понятиям он прибегал?» Неверно, что он при этом обязательно думает или говорит фразами, про себя или вслух, по-английски или по-французски. Неверно и то, что он должен при этом выстраивать какие-либо визуальные или слуховые образы. Зато верно, что он должен быть достаточно бдительным; ноты, которые он слышит, должны были прозвучать тогда, когда он их ожидал, или же исполнение должно было поразить его тем, что этого не случилось. То есть человек в такой ситуации слушает не просто так, как прислушиваются к незнакомым звукам, но, с другой стороны, вовсе необязательно, что он совмещает свое слушание с какими бы то ни было другими процессами. Он просто слушает согласно тому, что воспринимается.
Чтобы еще более прояснить смысл, в котором прослеживание знакомой мелодии является или не является «мышлением», рассмотрим случай с человеком, впервые слышащим некий вальс. Он не знает, как звучит именно эта мелодия, но поскольку он знает, как звучат другие вальсы, то представляет, какого рода ритм он услышит. Он подготовлен к последующим тактам не полностью, а частично, и может лишь частично определить в строе мелодии место того или иного уже услышанного или слышимого сейчас тона. Его интересует, как построена мелодия, и поэтому он пытается воссоздать всю аранжировку. Но всякий раз он не готов безошибочно угадать следующую ноту. Таким образом, этот человек мыслит в том специфическом смысле, что пытается в чем-то разобраться.
Напротив, знающий эту мелодию человек следит за ней, не прилагая усилий к тому, чтобы выяснить, как она построена. Для него это совершенно ясно и так. Ему не требуется каких-то усилий, даже минимальных, каких-то попыток разрешить неопределенности, поскольку таких неопределенностей нет. Он слушает без всякого напряжения, просто слушает. И все же он слышит не просто звучащие ноты — он слышит «болеро». Ему отчетливо слышны не только звуки (они могут быть нечеткими), для него вполне прозрачна сама мелодия, а это уже не факт его слуховой чувствительности, но обстоятельство, относящееся к тому, чему он научился и не позабыл, а также к его умению применять эти уроки.
Наконец, хотя слежение за знакомой мелодией и предполагает прежнее знакомство с ней, оно не требует никакой операции припоминания. Дело совсем не в том, что воспоминания о прошлых прослушиваниях должны быть сильны или воспроизводимы снова и снова. Человек, следящий за знакомой мелодией, «думает» в том смысле, что он мыслит то, что слышит, а не в том, что у него возникают мысли о прежних прослушиваниях. Он не забыл, как эта мелодия звучит, но это не значит, что он припоминает, как она звучала прежде.
Грубо говоря, знать, как звучит мелодия, — значит обладать набором предрасположенностей в слуховом ожидании, а узнавать или прослеживать мелодию — значит слышать вслед за одним ожидаемым тоном другой ожидаемый тон. При этом вовсе не предполагается каких-либо других ожиданий, помимо слушания того, что слышится, и того, что должно слышаться. Описание человека, слышащего ожидаемые тона, конечно же, отличается от описания человека, слышащего неожиданные тона, или того, кто слышит тона, вообще ничего не ожидая услышать (например, человека, который слышит, но не слушает). Однако это не означает, что в первом человеке происходит нечто сверх того, что происходит во втором или в третьем человеке. Это значит лишь, что слуховой процесс у них протекает по-разному и описание этих отличий содержит не сообщение о неких дополнительных процессах, а только характеристику его специфической организации. То, что человек следит за мелодией, является, если угодно, фактом, относящимся как к его ушам, так и к его сознанию. Но это отнюдь не конъюнкция двух фактов: одного — насчет его ушей, а другого — насчет его сознания. Это и не сводное сообщение о двух событиях: одном — в сфере чувственной жизни, другом — в сфере жизни интеллектуальной. Это как раз то, что я называю «полугипотетическим» или «смешанным категориальным» утверждением.
Теперь мы можем обратиться к некоторым перцептивным эпизодам, которые обычно принимаются в качестве стандартных моделей перцептивного распознавания. Мы увидим, что во многих важных аспектах они аналогичны случаю с узнаванием мелодии. Я выбрал пример со слежением за знакомой мелодией, потому что это продолжительное занятие. Можно окинуть одним взглядом дверной косяк, но нельзя мгновенно услышать все «болеро», следовательно, здесь нет и соблазна постулировать молниеносные интеллектуальные процессы, слишком быстрые для того, чтобы их заметить, но достаточно интеллектуальные, чтобы совершить все подвиги Геракла, которых требуют эпистемологи.
