Искусство и жизнь - Моррис Уильям (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Малое же искусство, непосредственное и естественное, никак не вмешивалось в грубые дела жизни; оно помогало вообще всем людям понимать более благородные формы искусства и воспринимать их. Но как бы непосредственны ни были творцы этой простой красоты, они не хотели и не могли отказаться от наслаждения, доставляемого им трудом. И именно это, больше чем что-либо иное, поддерживает во мне надежду на возрождение ремесел. Я говорил это достаточно часто, но должен сказать еще раз, ибо это важный довод в пользу ремесла; пока человек мирится с тем, что его повседневная работа — лишь беспросветная нудная канитель, он напрасно ищет счастья. Я утверждаю далее, что самые кровавые деспоты былых времен никогда не угнетали народ так, как современные капитаны промышленности, которые отняли у рабочих радость труда. Кроме того, я совершенно убежден, что ремесленный труд в сочетании с некоторыми другими условиями, которые явятся в скором времени, будет создавать красоту и доставлять наслаждение, о котором я говорил. И если это произойдет, если двойное удовольствие от приятного окружения и радостного труда займет место двойной пытки убогим окружением и нудным трудом, — разве нет у нас разумных оснований желать, чтобы ремесла, если это возможно, снова заняли место машинного производства?
Я не закрываю глаза на те грандиозные перемены, которые ознаменовали бы этот переворот. Заповедь современной цивилизации состоятельному человеку гласит: «Избегайте забот! Пусть как можно больше ваших обязанностей исполняется за вас другими!» «Живи за счет других!» — таков клич нашей цивилизации, и мы, состоятельные и образованные люди, пока этот девиз в силе, живем без затруднений. Но как, например, обстоит дело с приходскими священниками, которые за скудное жалованье делают для нас несравненно больше, чем просто отслуживают мессы? Суждено ли им всегда перебиваться на таком жалованье? Пора наконец перестать перекладывать на других свою ответственность и самим нести свое бремя. Однако довольно говорить об этом: моя статья не посвящена политике; подойдем к моей теме с другой стороны. Какими несчастными кривобокими существами стали мы из-за чрезмерного разделения труда в различных профессиях! А как намереваемся мы распорядиться нашим временем, доведя до совершенства искусство жить за счет других, еще больше запутав проблему непрерывным созданием искусственных потребностей, которые мы отказываемся удовлетворять собственными усилиями? Собираемся ли мы все (я имею в виду нас, великий средний класс) стать философами, поэтами, эссеистами — словом, людьми гениальными, — если мы взираем на обычные обязанности жизни с таким же презрением, с каким хорошо воспитанные люди смотрят на отличный обед, хотя и поедают его с отменным аппетитом? Я содрогаюсь при одной мысли, как мы опостылей друг другу, когда достигнем в этом совершенства. К тому же, думаю, во всех областях культуры появилось гораздо больше гениев, чем мы можем прокормить, и нам скорее не хватает аудитории, нежели проповедников. Я прошу прощения у читателей, но все это столь прискорбно, что трудно не засмеяться сквозь слезы. Предаваясь своему пессимизму, мы чванимся собственной мудростью, и все-таки мы беспомощны перед лицом потребностей, которые сами себе создали и которые, несмотря на нашу озабоченность судьбой искусства, вынуждают нас пребывать одновременно и в роскоши, не очищенной красотой, и в убожестве, чуждом подлинной жизни или романтики, причем и то и другое однажды нас погубит.
Да, мы страшно нуждаемся в такой системе производства, которая предоставила бы нам и красивое окружение и приятную работу и которая имела бы целью превратить нас в добрые человеческие существа, способные делать кое-что для самих себя, так чтобы мы все вообще могли бы стать интеллигентами, а не делиться соответственно делениям на классы, с одной стороны, на тупых поденщиков или еще более тупых охотников за удовольствиями, а с другой — на пессимистически настроенных интеллигентов или претендентов на это звание. Совершенно несомненно, что нам нужно радоваться нашей повседневной работе и наслаждаться нашим каждодневным отдыхом, а ничего этого мы не сможем добиться, если свалим весь груз наших повседневных обязанностей на машины и их обслугу. Мы вправе желать, чтобы в мир вернулся одухотворенный ремесленный труд, который некогда даже жизнь среди войн, сумятицы и житейских превратностей делал терпимой и который, надо полагать, сделает нас счастливыми теперь, когда мы стали так миролюбивы и так внимательны к общему благополучию.
Затем встает вопрос — каким образом может быть осуществлена такая перемена? И здесь мы тотчас же сталкиваемся с тем печальным фактом, что недомогание и гибель ремесел — это, кажется, естественное выражение тенденции нашего века. Мы выбрали цель, а стало быть, и средства. С последних лет средневековья создание аристократии духа было, так сказать, заветной целью цивилизации — вместе с целью материальной — заменить аристократию крови аристократией богатства. Часть цены, которую цивилизация должна была уплатить за достижение этой цели (кое-кто может считать эту часть незначительной), состояла в том, что новая аристократия духа была вынуждена изжить свой интерес к красоте и романтике жизни, интерес, который некогда был присущ по крайней мере каждому ремесленнику, если не каждому труженику, и жить в окружении уродливой вульгарности, которой мир прежде, при всех переменах, не знал до нынешних дней. Не удивительно, что до самого недавнего времени мир не сознавал этого распада, и многим может показаться странным, что теперь он начал частично осознавать его. Теперь нередко можно слышать, как люди говорят о той или иной сельской местности или городском предместье: «Ах, год назад или около того здесь было так красиво, но вот это здание все испортило». Сорок лет назад, строя здание, думали еще подчеркнуть им красоту местности. А сейчас и осознав, что мы создаем уродство, мы продолжаем его создавать. Мы видим, во что обошлась нам наша аристократия духа, и даже сама эта аристократия весьма сожалеет об этой сделке и была бы рада сохранить свои преимущества, но не платить за них сполна. Отсюда — не только пустое ворчание по поводу неослабного наступления машин на умирающие ремесленное производство, но также и всевозможные изящные увертки, имеющие целью избавиться от последствий обретенного нами привилегированного положения. Однако все эти увертки имеют лишь временный и очень ограниченный успех. Огромная волна коммерческой необходимости сметает все благонамеренные попытки преградить ей путь — и кто поймет, куда эта волна устремляется?
И тем не менее в конце концов даже такие слабые проявления недовольства тиранией коммерции — это приметы революционной эпохи. Я далек от мысли, что машинное производство будет развиваться бесконечно — жизнь утратила бы тогда всякий смысл. Верно, конечно, что у образованного среднего класса при всем его могуществе нет сил воскресить красоту и романтику жизни, но это станет задачей нового общества, которое создаст, — да нет, уже создает — сама же без удержу развивающаяся коммерческая система. Образованный класс буржуазии — это класс рабовладельцев, и его стремление жить по собственному желанию ограничено необходимостью постоянно изыскивать работу и средства пропитания для рабов, которые поддерживают его существование. Только лишь общество равных может позволить себе выбрать жизнь по своему желанию и отказаться от вульгарной роскоши и низкопробной утилитарности во имя высшего наслаждения полнотой жизни. Я твердо уверен, что в конце концов мы создадим это общество равных, и когда оно наберет силу, то не потерпит, чтоб люди жили с помощью машин за счет других и, в отличие от общества нашего века, станет хозяином, а не слугой этих машин.
Поскольку нам придется пережить ряд общественно-политических событий, прежде чем мы обретем свободу жить по собственному выбору, мы должны приветствовать даже этот слабый, возникающий сейчас протест против опошления всей жизни, во-первых, потому, что он является одним из симптомов недуга современной цивилизации, и, во-вторых, потому, что он сохраняет живыми как воспоминания о прошлом — этот необходимый элемент будущей жизни, — так и те методы работы, утратить которые не может себе позволить ни одно общество. Словом, можно сказать, что хотя движение за возрождение художественных ремесел едва пробивается на поверхность перед лицом гигантской коммерческой системы, тем не менее в соединении с разворачивающимся ныне общим движением за свободную жизнь для всех оно знаменует восстание против духовного рабства и свидетельствует о приближении перемен, связанных с поворотом нашей цивилизации к социализму, и потому оно достойно внимания и вселяет в нас мужество.
