О достоверности - Витгенштейн Людвиг (бесплатные серии книг .txt) 📗
141. Начиная веритьчему-то, мы верим не единичному предложению, а целой системе предложений. (Этот свет постепенно осеняет все в целом.)
142. И очевидной для меня делается не единичная аксиома, а система, в которой следствия и посылки взаимноподдерживают друг друга.
143. Мне рассказывают, например, что много лет назад кто-то взошел на эту гору. Всегда ли я справляюсь о надежности рассказчика и о том, существовала ли в то время эта гора? Ребенок узнает о том, что рассказчики бывают достойны и недостойны доверия, много позже, чем усваивает факты, о которых ему поведали. Он усваивает вовсе не то,что эта гора существовала уже долгое время; то есть вопрос о том, так ли это, вообще не возникает. Данное заключение он, так сказать, проглатывает вместе с тем, чтовыучивает.
144. Ребенок приучается верить множеству вещей. То есть он, скажем, учится действовать согласно этим верованиям. Мало-помалу оформляется система того, во что верят; кое-что в ней закрепляется незыблемо, а кое-что более или менее подвижно. Незыблемое является таковым не потому, что оно очевидно или ясно само по себе, но поскольку надежно поддерживается тем, что его окружает.
145. Человек склонен говорить: "Весьмой опыт свидетельствует о том, что это так”. Но как это делается? Ведь предложение, в пользу которого свидетельствует опыт, само связано с какой-то особой интерпретацией опыта. “То, что я считаю это предложение несомненно истинным, характеризует и мою интерпретацию опыта”.
146. Мы представляем себе картинуЗемли как шара, свободно парящего в пространстве и за сто лет существенно не изменившегося. Я сказал: “Мы представляем себе картинуи т. д.”, — и эта картина отныне помогает нам при обсуждении различных ситуаций. Я могу, конечно, рассчитать размеры какого-нибудь моста, а иногда рассчитать и то, что мост здесь выгоднее парома, и т. д. и т. д. — но все же где-то я должен начать с какого-то допущения или итога.
147. Представление о Земле как о шаре удачно, этот образ оказывается пригодным везде, и к тому же он прост, — короче, мы работаем с ним, не ведая сомнений.
148. Почему я не удостовериваюсь, прежде чем встать со стула, что обе мои ноги пока еще при мне? Никакие “почему” тут не уместны. Я просто не делаю этого. Так уж я действую.
149. Мои суждения уже сами обрисовывают способ, каким я составляю суждение, изображают характер суждения.
150. Как некто судит о том, какая рука у него правая, а какая — левая? Как знаю я, что мое суждение совпадает с чьими-то еще? Откуда знаю я, что этот цвет синий? Если я здесь не доверяю себе самому,то почему я должен доверять суждению кого-то другого? К месту ли здесь всякие “почему”? Разве где-то в начале не должно сработать доверие? То есть где-то в начале должно состояться мое “не сомневаюсь”; и это не опрометчивость,которую можно себе позволить, а неотъемлемая черта суждения.
151. Я хотел бы сказать: мур не знаеттого, что, по его утверждению, будто бы знает; но оно для него столь же несомненно, как и для меня; считать это твердо установленным свойственно методунашего сомнения и исследования.
152. Предложения, которые для меня несомненны, я не заучиваю специально. Я могу обнаружитьих потом, как ось, вокруг которой вращается тело. Эта ось не фиксирована, то есть не закреплена жестко, но движение вокруг нее определяет ее неподвижность.
153. Никто не учил меня тому, что мои руки не исчезают, когда я не обращаю на них внимания. И мне не говорили, что истинность этого предложения предполагается в моих утверждениях и т. д. (как если бы они основывались на нем), в то время как в действительности оно обретает смысл лишь благодаря другим нашим утверждениям.
154. Бывают случаи, когда кто-то выказывает признаки сомнения там, где мы не сомневаемся, и мы не можем с уверенностью понимать эти признаки как признаки сомнения.
То есть: чтобы выказываемые кем-то признаки сомнения мы поняли именно в качестве таковых, ему следует обнаруживать их лишь в определенных случаях, не проявляя в иных.
155. При определенных обстоятельствах человек не может ошибаться.(“Может” используется здесь в логическом смысле, а предложение не означает, что при этих определенных обстоятельствах человек не может сказать ничего ложного.) Выскажи мур предложения, противоположные тем, которые он объявил несомненными, мы не только не разделили бы его мнения, но приняли бы его за душевнобольного.
156. Чтобы ошибаться, человек уже должен судить согласно с человечеством.
157. А что, если бы человек не смог припомнить, всегда ли он имел пять пальцев или две руки? Поняли бы мы его? Могли бы мы быть уверены, что понимаем его?
158. Могу ли я ошибаться, например, в том, что простые слова, из которых составлено это предложение, являются немецкими словами, значение которых я знаю?
159. Будучи детьми, мы узнаем факты — например, что каждый человек имеет мозг — и принимаем их на веру. Я верю, что один из островов, Австралия, имеет такую-то форму и т. д. и т. д.; я верю, что у меня были прародители, что люди, считающие себя моими родителями, действительно являются ими и т. д. Это верование может никогда и не быть ясно выраженным, даже сама мысль, что дело обстоит так, может никогда и не прийти мне в голову.
160. Ребенок учится благодаря тому, что верит взрослому. Сомнение приходит послеверы.
161. Я очень многое выучил и принял, доверившись авторитету людей, а затем многое нашло подтверждение или опровержение в моем собственном опыте.
162. То, что входит в учебники, например по географии, я считаю в общем истинным. Почему? Я говорю: все эти факты подтверждались сотни раз. Но насколько я это знаю? Какой очевидностью на этот счет располагаю? У меня есть некая картина мира. Истинна она или же ложна? Прежде всего, она лежит в основе всех моих исследований и утверждений. Не все описывающие ее предложения подлежат проверке в равной мере.
163. Проверяет ли кто-либо когда-нибудь, по-прежнему ли здесь находится стол, когда никто не обращает на него внимания? Мы проверяем историю Наполеона, но не проверяем, основываются ли все рассказы о нем на обмане чувств, вымысле и т.п. Да и вообще, производя проверку, мы тем самым уже предполагаем нечто, что не проверяется. Что ж, должен ли я сказать, что эксперимент, проводимый мной для проверки, скажем, некоего предложения, предполагает истинность высказывания о том, что здесь действительно находится прибор, который, уверен, я вижу (и т. п.)?
164. Неужели проверка не имеет конца?
165. Один ребенок мог бы сказать другому: “Я знаю, что Земля существует уже столетия”, — и это значило бы: я это выучил.
166. Трудность состоит в том, чтобы усмотреть безосновательность нашего верования.
167. Ясно, что не все наши эмпирические высказывания имеют одинаковый статус, поскольку то или иное предложение можно фиксировать и преобразовать из эмпирического предложения в норму описания.
Представь себе химические исследования. Лавуазье в своей лаборатории проводит эксперименты с веществами и делает вывод, что при горении происходит то-то. Он не говорит, что в другой раз могло бы произойти что-то другое. Он воспринял определенную картину мира, и, конечно же, он ее не изобрел, а заучил, как это делает ребенок. Я говорю “картину мира”, а не “гипотезу”, потому что это само собою разумеющееся основание его исследования, и как таковое оно невыразимо.
168. Но тогда какую роль играет предположение, что в одинаковых обстоятельствах вещество Ареагирует на вещество Ввсегда одним и тем же образом? Или это входит в определение вещества?
169. Можно предположить, будто имеются предложения, гласящие, что химия возможна.И это были бы предложения естествознания. Ибо на что бы они опирались, как не на опыт?
170. Я верю в то, что люди определенным образом мне передают. Так, я верю в географические, химические, исторические факты и т. д. Таким образом я изучаюнауки. Ведь изучать в основе своей означает верить.
