Машина и Винтики - Геллер Михаил (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Прежде всего – это "человек труда… Он относится к труду как к главному в жизни… Это человек коллектива… Это человек, беспредельно преданный социалистической многонациональной отчизне… Это человек, который за все в ответе… Ему до всего есть дело, будь то явление масштаба глобального или жизнь соседей по лестничной площадке… Это человек высоких идеалов… Он активно исповедует идеи Великого Октября… Это человек гармонического развития… Это человек, о котором заботится государство. Он видит эту заботу повсюду и ощущает ее повсеместно. Его дети ходят в детский сад или в школу, его родители лечатся у лучших врачей; он сам недавно получил квартиру… Растут города, зеленеют парки, выпускаются новые товары, ученые заботятся о чистоте воздуха – все это для него, для советского человека, и все это либо ничего не стоит ему, либо стоит очень недорого; забота государства материальна и зрима. Его товарищи, им же избранные в органы власти, решают государственные дела, – он это знает, это делается во имя его, на его благо".8
Если очистить это определение от рекламных украшений, вроде того, что государство дает советскому человеку все бесплатно или почти даром, то окажется, что главные его черты полностью совпадают с качествами, перечисленными Александром Зиновьевым в сатирическом романе Гомо советикус. По официальному определению, для советского человека главное в жизни – труд; он беспредельно предан Родине; он член коллектива; его бесконечно интересует жизнь соседей по лестничной клетке и обитателей планеты; все заботы о нем взяло на себя государство. А. Зиновьев перечисляет: "гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ждет еще худшего; одобряет действия властей; стремится помешать тем, кто нарушает привычные формы поведения, всецело поддерживает руководство; обладает стандартным идеологизированным сознанием; чувством ответственности за свою страну; готов к жертвам и готов обрекать других на жертвы".9
Советские пропагандисты и советский сатирик рисуют одинаковый портрет неслучайно – это портрет идеального Хомо советикус и перечисление качеств, имеющихся – в разной пропорции – в каждом обитателе мира "зрелого социализма" и выращиваемых в нем. В 1927 году физиолог проф. Савич определил революцию, как процесс растормаживания, процесс сбрасывания с себя человеком всего того, что ему было дано культурным развитием. Критикуя "буржуазного ученого, книга которого Основы поведении человека выдержала два издания", руководитель пролетарских писателей Л. Авербах признает, что проф. Савич "подходит к существу вопросов культурной революции", которая "служит одному делу: переделке человеческого материала, созданию нового типа своего человека". Именно в процессе революции, подтверждает Л. Авербах наблюдения физиолога, происходит "растормаживание", ликвидация старых чувств, "первоначальное накопление социалистических чувств".10 Влиятельнейший в 20-е годы философ-марксист А. Деборин подводит теоретический базис под программу создания нового типа человека: "Поскольку социалистические идеи овладевают нашей мыслью, они способны превратиться в чувства". Социалистические идеи, превращаясь в социалистические чувства, переделывают "все человеческое существо со всей его сложной психикой".11
Советская история, которая может рассматриваться с разных точек зрения, в конечном счете – история формирования советского человека, создания особых условий, в которых человек перестает вести себя так, как вел и кое-где ведет себя отживающий свое время Хомо сапиенс, начинает "накоплять социалистические чувства", думать и чувствовать иначе, по-новому. Каждое новое поколение принимает создаваемые в ходе советской истории условия как нормальные, будущие поколения станут их считать единственно нормальными. Польский писатель-фантаст Станислав Лем представил в одном из своих рассказов далекую планету, на которой обитатели неразличимо похожи на людей. Режим, господствующий на этой планете, требует от обитателей, чтобы они обязательно жили в воде, еще лучше – под водой. Булькание – единственный способ общения между жителями. Официальная пропаганда, не жалея усилий и средств, убеждает, что лучше всего на свете быть мокрым; дыхание воздухом, хотя это совершенно необходимо по физиологическим причинам, рассматривается почти как политическое преступление. Все жители планеты без исключения страдают ревматизмом и страстно мечтают хотя бы несколько минут пожить в сухом помещении. Пропаганда настаивает, что рыбий образ жизни, в особенности подводное дыхание – идеал. Цель, к которой все должны стремиться.
Среда обитания за долгие десятилетия советской истории изменилась и в новых условиях у обитателей "зрелого социализма" вырабатываются особые качества. Эмиграция из Советского Союза в 70-е годы привела к появлению на Западе питомцев Нового мира. В послереволюционные годы из России эмигрировали люди, покидавшие родину, но остававшиеся, после пересечения границы, в пределах той же цивилизации; волна советских эмигрантов (в годы войны) состояла из людей, дышавших советским воздухом примерно четверть века – срок значительный, но, видимо, недостаточный для окончательной "перековки"; третья волна эмигрантов не знала другой среды обитания, кроме советской. Герой советского плутовского романа был поражен, узнав однажды, что на каждого гражданина давит столб воздуха весом в 214 кг. "Вы только подумайте! – жаловался он, – 214 кило. Давят круглые сутки, в особенности по ночам".12 Днем советский воздух давил не менее тяжко. Это не значит, что эмигранты 70-х годов – идеальные советские люди: проявленное ими желание выехать, покинуть Родину, свидетельствует о дефектах в их советском воспитании. Тем не менее, столкновение бывших советских граждан с несоветским миром немедленно выявило различия в отношении к миру, особенности советского и несоветского менталитетов.
Немногим менее ста лет (1890) русский юмористический писатель Николай Лейкин написал книгу Наши за границей. В ней описывается поездка супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно. Молодой купец с женой, живущие в провинции, отправились на универсальную выставку в Париж. Наши за границей имели в России поразительный успех. Читатели смеялись над молодыми путешественниками, оказавшимися в чужой стране. Точно так же, как смеялись над Простаками за границей Марка Твена, послужившими Лейкину образцом.
Николай Лейкин и Марк Твен описали естественное состояние людей, попавших за границу, в незнакомую страну, с незнакомым или плохо знакомым языком, обычаями. Но и герои Твена, и герои Лейкина, пересекши границу, остаются в пределах той же самой цивилизации. Глафира Ивановна поражается, что в парижских гостиницах не подают поздно вечером самовара, Николай Иванович недоволен маленькими (по его аппетиту) порциями в парижских ресторанах. Возможность выезда за границу, свобода обмена рубля на франки, общедоступность товаров – для них естественны.
Советским людям непонятны, пугающе чужды возможность изобилия товаров и их выбора, возможность свободного передвижения, формы отношения между властью и гражданами, особые виды свободы и несвободы в несоветском мире.
Произошла встреча двух цивилизаций: земной и внеземной, провозгласившей себя идеальной, завершающей ход человеческой истории.
Трагическим примером цивилизационной несовместимости была судьба советских военнопленных. Многие из них, освобожденные из немецких лагерей союзными войсками, отказывались вернуться на родину. Более двух миллионов бывших пленных были насильно выданы англичанами и американцами советским властям. Союзники не могли понять, почему советские солдаты и офицеры, освобожденные из немецких лагерей, не хотят возвращаться домой. Бывшие военнопленные хорошо знали, что их в лучшем случае ждет новый лагерь, но это не укладывалось в представлении англичан и американцев. С другой стороны, советские власти, освободившие из немецких лагерей несколько десятков тысяч союзных солдат и офицеров, не понимали, почему бывших пленных принимают на родине – в Англии, Франции, США – как героев.13
