Русская философия. Энциклопедия - Маслин М. А. (бесплатная регистрация книга .txt) 📗

XIX в. как не отвечавшие духовным запросам и реалиям

XX в., они обращали внимание на особую ценность идей славянофилов, Чаадаева, Тютчева, В. С. Соловьева, Достоевского, С. Н. Трубецкого — всего того, что Гершен-зон назвал "элементами национальной самобытности" в рус. философии. Наиболее ярко тема национального своеобразия рус. мысли высвечена Булгаковым. Он считал, что в своей массе интеллигенция прошла мимо тех примеров глубокого проникновения в историческую жизнь, к-рые были даны Пушкиным, М. Ю. Лермонтовым, Толстым. Вместо этого "в интеллигентской палитре" остались лишь две краски — "черная для прошлого и розовая для будущего". Историей чаще всего интересуются как "материалом для применения исторических схем" или в целях "публицистическиих и агитационных". Вслед за Соловьевым и Достоевским Булгаков вкладывал в понятие национальной идеи не только религиозное, историческое, но и нравственное, гражданское содержание. Основой совр. цивилизации, по его мнению, должна стать глубоко продуманная идея братства сознающих свое национальное и нравственное достоинство народов, а не совокупность безнациональных, "безнародных граждан". Секретом шокирующего общественного воздействия "В." была, в частности, попытка проникновения в психологию "среднего интеллигента". Этот слой дал России массу культурных деятелей, но он же породил людей хвастливых, амбициозных с корпоративным сознанием, беспочвенных и безнациональных, питающих свою же собственную притеснительницу — бюрократию, к-рая есть "плоть от плоти русской интеллигенции" (Гершензон). "В." призывали образованное об-во обратить осн. внимание на сохранение и приумножение духовной культуры и преодолеть с этой целью партийную непримиримость и идеологический фанатизм, выработанные в интеллигентской среде. При этом были подмечены оттенки интеллигентского образа мышления, с его любовью к крайностям, нетерпимостью, пристрастием к уравнительности, жаждой целостного тоталитарного мировоззрения и т. п. Однако, призывая осудить "интеллигентщину", авторы "В." сосредоточились гл. обр. на критике, а не на позитивных разработках, и потому их призыв оказался непоследовательным. Выступая за глубокое осмысление рус. философии и одновременно осуждая национальную замкнутость, они тем не менее объективно оказывались сторонниками "русской исключительности", поскольку не рассматривали рус. мысль в общеевропейском контексте. Они соотносили идеалы рус. и зап. философии, как правило, лишь в полемических целях, стремясь подчеркнуть не сходство, а различие исторических путей России и Запада. Значение сборника видится прежде всего в том, что его авторы были первыми из рус. мыслителей, сумевшими предвидеть ужасные последствия тотальной идейной борьбы, к-рые неизбежно должны были наступить в случае разделения, разложения интеллигенции изнутри. Трудная историческая судьба "В." подтвердила важность их предостережений, нек-рые из них сохраняют свою актуальность и в наст. вр.

Лит.: Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 200–206. Алфавитный указатель книг, статей и заметок о "Вехах"; КеллиА. Полемика вокруг "Вех" // Там же. С. 548–553; Вокруг "Вех". Полемика 1909–1910 гг. Публ. В. В. Сапова // Вопросы литературы. 1994. Вып. 4–6; Полторацкий Н. П. Лев Толстой и "Вехи" // На темы русские и общие: Сб. статей и материалов в честь проф. Н. С. Тимашева. Нью-Йорк, 1965; Кувакин В. А. Религиозная философия в России. Начало XX века. М., 1980. С. 16–54;Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001. С. 409–436; "Вехи".: pro et contra. М., 1998; Shapiro L. The "Vekhi" Group and the Mystique of Revolution // Slavonic and East European Review. 1955. Vol. XXXIV. N 82. December; Oberlander G. Die Vechi — Diskussion. 1909–1912. Koln, 1965; Levin A. M. O. Gershenzon and "Vekhi" // Canadian Slavic Studies. Vol. V. N 1. Spring, 1970.

M. А. Маслин

ВИЗАНТИЗМ — понятие, введенное К. П. Леонтьевым, к-рый определяет его следующим образом: ".. византизм в государстве значит самодержавие. В религии он значит христианство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире… византийский идеал не имеет того высокого и во многих случаях крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой, которое внесено в историю германским феодализмом…" (Восток, Россия и Славянство. М., 1996. С. 94). Самодержавный принцип предполагает иерархическую структуру об-ва, и прежде всего наличие аристократии, к-рая играет главную роль в развитии культуры. Для России абсолютная монархия является также "единственным организующим началом, главным орудием дисциплины". Византийское христианство, т. е. православие, формирует почтительность к властям, смирение перед "внешними обстоятельствами жизни"; с этим связана важнейшая черта рус. народа — отсутствие стремления к политической власти, желание "как можно менее мешаться в общегосударственные дела". Православная церковь, проявляя "здоровый консерватизм", на протяжении веков "сохраняет свои идеи и формы". В силу этого она благотворно влияет на рус. национальное сознание, устанавливая твердые критерии православности, святости, русско-сти. Не случайно важнейшие события российской истории, борьба с иноземцами проходят под "православным знаменем". Итак, хотя православие создано не русскими, а византийцами, но "оно до того усвоено нами, что мы и как нация, и как государство без него жить не можем". Наконец, В. связан с определенной ценностной ориентацией, а именно приоритетом духовного над материальным. Отсюда особое значение придается эстетическому отношению к миру, противостоящему западноевропейскому утилитаризму. Господство вещных интересов на Западе неизбежно вырождается в эгалитарный прогресс, к-рый приводит к "крайнему однообразию людей", господству среднего класса, бездуховности, кризису культуры "во всех 95 ее проявлениях". Леонтьев считал, что техническое развитие, нацеленное на удовлетворение все возрастающих материальных потребностей людей, неминуемо приведет об-во "к непредвиденным физическим катастрофам". В. есть "сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовер-шенства и вседовольства". В. - это своеобразный культурно-исторический тип, ошибочно пропущенный, по мнению Леонтьева, Данилевским в его классификации самобытных цивилизаций. Европейская экспансия в России неизбежно вызывает размывание черт, характерных для В., а значит, и увлекает рус. народ на путь кризиса, на путь разложения "своеобразных черт своей национальности". В этой связи Россию необходимо "подморозить", т. е. законсервировать свойственные ей черты. Поэтому В. связывается Леонтьевым не только с консервативностью, но даже с реакционностью как с сознательной деятельностью, противостоящей "упрощению и смешению", идущему от Запада.

Лит.: Леонтьев К. Н. Избранное. М., 1993; К. Леонтьев, наш современник. Спб., 1994; Корольков А. А. Пророчества Константина Леонтьева. Спб., 1991; Пушкин С. Н. Историософия русского консерватизма XIX века. Н. Новгород, 1998.

Л. Е. Шапошников

ВИППЕР Роберт Юрьевич (2(14).07.1859, Москва -30.12.1954, Москва) — историк, академик (с 1943), проявлял интерес к методологическим проблемам исторического познания. Его университетские курсы и учебники по всеобщей истории пользовались в России большой популярностью. От традиционных они резко отличались оригинальностью идей, стилем, приближенностью к совр. исканиям в исторической науке. В области мировоззренческой для него характерна повышенная чувствительность к "веяниям времени". Как историк считал себя учеником В. И. Герье, А. А. Шахова, Ключевского. Его работы разных жанров кон. XIX в. носят отчетливые следы влияния Конта и его рус. последователей. Это идея "консенсуса", дополненная теорией факторов, равнозначности последних (плюрализм); эволюционизм и связанное с ним чрезмерное внимание к детализации, непрерывным сдвигам; стирание границ между эпохами; взгляд на исторических героев прежде всего как на продукт среды с недооценкой значимости их самостоятельного вклада в ход общественного развития и, наконец, слияние социологии с конкретной историей. "Едва ли есть необходимость, — писал он, — различать две особые науки — абстрактную социологию и конкретную собственно историю". Сходную позицию в этом вопросе занимали большинство рус. историков-позитивистов (Н. А. Рожков, Ключевский, Д. М. Петрушевский, П. Г. Виноградов и др.). Следы перечисленных идей проявляются в его конкретно-исторических трудах и философско-исторических работах. К последним относятся: предисловие к рус. переводу кн. 0. Тьерри "Опыт истории происхождения третьего сословия" (1899); "Общественные учения и исторические теории XVIII–XIX вв. в связи с общественными движениями на Западе" (1899); "Общество, государство, культура XVI в. на Западе" (1897); "Школьное преподавание древней истории и новая историческая наука" (1898). Второй период эволюции исторического мировоззрения В. падает на нач. XX в. (1900–1923), до его эмиграции в Латвию. Подавляющее большинство работ этого времени связано не с конкретной историей, а с ее теоретическими проблемами: "Новые направления в философии общественной науки" (Мир Божий. 19.03. № 11), "Два типа интеллигенции" (1912), "Заметки историка о современных религиозных исканиях" (1916), "Кризис исторической науки" (1921), "Судьбы религии" (1921), "Круговорот истории" (1923), "Очерки теории исторического познания" (1911), сб. "Гибель европейской культуры" (1923). Доминирующим настроением той поры было сознание кризиса, катастрофы, хаоса, гибели. Сознание это возникло у В. еще до 1-й мировой войны. В теории В. переходит на позиции эмпириокритицизма. Причем он оказался одним из самых ревностных защитников этой концепции в сфере исторической науки. Главные ее приверженцы Богданов, И. Петцольд, Ф. Адлер почти не касались специфики исторического познания. Наиболее полно и рельефно эмпириокритицизм В. отразился в его курсе лекций 1908–1909 гг., превращенных сначала в цикл статей, а потом в кн. "Очерки теории исторического познания". Здесь он критиковал позитивизм за недооценку им гносеологии, и в частности методологии. Однако при этом впадал в др. крайность, растворяя онтологию в гносеологии, а последнюю в психологии. Если в 90-е гг. психология его интересовала как факт объективного социального процесса, то теперь психологические процессы становились единственным источником, с к-рым имеет дело историк. Т. обр., историческая реальность, по сути, подменялась психологической реальностью. Махистская философия характеризуется В. как "новый реализм", а свою социальную систему он обозначает как "исторический реализм". В фокусе его внимания теперь оказывается не социально-экономическая проблематика, как прежде, а явления прагматически-психологического порядка, возврат к более архаической историографии, что и было отмечено его рецензентами. В. ставит перед собой задачу пересмотреть с позиций психологизма все традиционное понимание социологических категорий, причинности, закономерности, прогресса и т. д. Прогресс мыслится не как объективное явление, а как продукт творчества историка. Теорию факторов сменяет теперь теория "умственных разрезов". Материальное и идеальное интерпретируются как два проявления некой нейтральной, а по сути все же психической среды. Причинность и закономерность трактуются как чисто духовные феномены. Общий вывод В. о природе исторических категорий таков: "В популярном сознании все эти названия отвечают твердым фактам… которые предполагаются существующими вне нас… В популярном сознании едва ли есть подозрение, что эти факты, группы и ряды составляют наши умственные разрезы". Поскольку т. наз. исторический факт по своей природе существует лишь в сознании, то он рассматривается только как феномен науки истории, а не объективного исторического процесса. Его выделение и его интерпретация — дело историка. По той же формуле В. решает др. исторические проблемы.