Экстремальная педагогика (СИ) - Балашовский Ден (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
слабый. Он защищен родителями, но не от них. Он охраняет свою безопасность от
взрослых, которые ходят за ним по пятам и кричат свое "нельзя", шлепают по рукам и
злятся. Как же велик запас доброты у маленького, если он сберегает ее лет до трех, до
пяти и все еще бежит к нам, и все еще ласкается!
Но вот он подрос и впервые вышел во двор. Теперь он самый слабый, каждый может
обидеть его. А маминой защиты нет. Теперь нужнее всех защитник, заступник, свои люди, "наши". Теперь верх берет безопасность-Мы в ее худшем варианте, и начинается великая, на всю жизнь, игра в "наших" и "не наших", в "своих" и "чужих", игра, диктуемая острой нуждой в безопасности. "Наши" - в нашем дворе, на нашей улице; а в соседнем дворе, на другой улице - чужие. Свои не обидят, чужие не дадут проходу. Я не могу оставить своих, потому что я в них нуждаюсь. Вот эту нужду поймем - и мы почти все поймем в поведении школьника.
Мама ругает: "Где пропадал?" Мальчик знает свою вину, но он ничего не может поделать, у него нет выхода. От безысходности он дерзит маме, но и завтра он будет во дворе столько же, сколько и все. Он не может отличаться от всех, он должен выглядеть в глазах других точно таким же, как все, он должен быть "своим", и хоть каждый день его
наставляй - все будет по-прежнему, потому что те побои, те унижения, та беззащитность, та отверженность, что грозят ему во дворе, страшнее материнского и отцовского гнева.
Его безопасность теперь зависит не от родителей, а от ребят во дворе. Все наши фразы:
"Что ты в них нашел? С кем ты связался? Я запрещаю тебе дружить с ними!" - все это
пустое, бесполезное. Потребность в безопасности невозможно подавить, а фразам она и
вовсе не поддается.
Но может быть, не пускать ребенка во двор? Так ведь и в школе то же самое, и в школе
нужна защита. Внутри каждого класса есть "наши" и "не наши", "свои" и "чужие".
Хорошо, если мальчик справляется с учением. А если нет? Тогда школа становится особо опасной зоной, и он зорко высматривает, как избежать беды. Юлит, хитрит, обманывает, подделывает отметки в дневнике, прячется от учителей, превращается в клоуна, добивается, чтобы его выгнали с урока, - ему надо быть героем среди своих, ему надо отстоять свое достоинство перед учителями. Он, от которого все столько терпят, он - самый несчастный среди всех. Он, как зверек, борется за жизнь, за свое "я". Он связан с
"нашими" по рукам и ногам. У "наших" свои словечки - и он коверкает язык, он не может говорить не так, как они; у "наших" свои манеры - и он перенимает их; "наши" девочки в гольфах пришли - и она не может надеть колготки, даже если мама убьет ее. "Наши" носят вязаные шапки и шарфы цвета такой-то футбольной команды - и ему нужны точно такие же шапка и шарф. Хотя бы для того, чтобы его не били... Стали старше - и совсем разделились по тому, кто как одевается, кто как причесывается, у кого какая сумка. Эта необходимость быть как все, носить знаки принадлежности к "своим", к своей группе, не отличаться от своей группы ни речью, ни образом жизни, ни взглядами, ни привычками, ни манерами, ни даже походкой, ничем не отличаться - это желание, которое мы с таким пылом осуждаем, сильнее подростка. Он ничего не может поделать. Он не может жить один, он должен быть среди своих.
Когда же подростки взрослеют, то еще хуже. Все чужое на себя натянет, лишь бы "свои" принимали. И опять: если хороший работник, если талантлив, если есть своя сила - человек может позволить себе самостоятельность. Чуть послабее - тянется к "нашим",
"наш" или "не наш". Причем самые слабые и бесталанные особенно строго охраняют
принцип, с яростью гонят "чужих".
Человека, с детства державшегося за "наших", отличишь сразу: среди "своих" он развязан, распущен, дерзок, нахален. "Свои" и нужны ему для того, чтобы распускаться. Среди "чужих" - застенчив, неуклюж, осторожен. Здесь он в состоянии готовности, он должен проявиться, он должен завоевать место, он должен и здесь стать "своим"...'
И вот, обладая новым знанием, такой ребенок начинает процесс становления своего статуса в школьном коллективе. Не угодным педагогической общественности способом - не познавая сложности наук. Он смеется и издевается над учителями, слабыми детьми, взрослыми, прекрасно понимая, что ему за это ничего не будет. Он упивается свой силой, наблюдая за теми, кто не способен на подобное поведение. Он получает свое место в обществе. С этого момента он минимально восприимчив к угрозам, он совершенно перестает учиться и вообще убирает обучение, знания из своей системы ценностей. Он ни за что не введет в эту систему то, что не давало ему когда-то реализоваться в обществе. А учителя, те учителя, которые ранее воспитывали его через угрозы, берутся за головы и ужасаются: что из него выросло?!
Вот оно: чем чаще мы прибегаем к страху, как рычагу воспитательного воздействия, тем больше нам придется 'заплатить' в будущем. Но разговор о 'плате' тут не очень уместен, поскольку наши нервы и наше самочувствие в данном случае зависят от нас. Но ведь и будущее такого ребенка зависит только от нас! Морально ли сказать, что мы платим за свою ошибку чужим будущим?
Так что же, перестать пугать детей? Перестать повышать голос, напоминать о директоре, о родителях? Нет, этого делать ни в коем случае нельзя.
Как нельзя и исключать из школьной жизни домашние задания и двойки.
(Такие стремления все сильнее и сильнее проявляются в современной среде образования. Все чаще мы слышим от наделенных должностями людей такие 'передовые' предложения. Видите ли, нельзя травмировать личность - они даже не понимают, что это значит - ребенка плохой оценкой. Видите ли, нельзя ставить двойки, это отрицательно влияет на рейтинг учебного заведения. Видите ли, нельзя ставить двойки потому, что это демонстрирует вашу педагогическую несостоятельность. Нельзя давать задание на дом, потому что плохие ученики его и так не делают, а хороших учеников мы очень утомляем. Ведь они и сами учат то, что им надо, или посещают кружки. Нельзя угнетать их свободу выбора. Подобный бред все глубже проникает в образовательную среду. И если несколько лет назад он владел лишь 'должностыми' и 'педагогическими' головами, то уже сегодня он овладевает головами 'родительскими'.)
Страх использовать не только можно, но и просто необходимо на том этапе, когда ребенок не в состоянии воспринимать ничего более. Конечно, вспомнив Соловейчика с его работой 'Педагогика для всех' (которая стала новым шагом в развитии педагогической науки по моему скромному мнению) нельзя не вступить в спор с его позицией на этот счет. Дело в том, что по его, мной уважаемому, мнению выходит, что любое посягательство на свободу ребенка есть зло. Ребенок будет совать палки в розетку, разбивать посуду и переворачивать завтраки, но его нельзя ругать, нельзя кричать на него. По мнению Соловейчика подобные действия продиктованы естественной потребностью ребенка в познании. А раз так, то ограничивая эти действия при помощи страха и принуждения, мы воспитываем в ребенке страх перед познанием.
На мой взгляд, с определенного возраста, подобные действия ребенка продиктованы развитием его личности (о чем я писал выше) и он просто проверяет на 'прочность' окружающих. То есть ребенку не интересно не только и не столько, как разлетятся осколки по полу, а то, как отнесутся к этому взрослые. Исходя из их реакции ребенок 'встраивает' себя в систему общественных отношений и находит в ней свое место. А после этого он будет использовать полученные знания чтобы 'сдвинуть' это место поближе к 'центру', обрести большую силу в этой системе. Хотя и это, в свою очередь, во многом продиктовано естественной потребностью к познанию.
