Закат Америки - Поликарпов Виталий Семенович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
При этом время от времени возникает настойчивое и небезопасное желание подстегнуть ход истории. В годы холодной войны нам постоянно твердили, что форпост мира — Советский Союз — мужественно противостоит имперским амбициям Америки, которой все не терпится перекроить весь мир на свой вкус и лад. Насчет миротворчества все понятно, однако же в большой лжи содержалось и зерно правды. Есть, есть они, эти амбиции. Иное дело, что любимый тезис пропаганды о трещине, якобы расколовшей «трудолюбивый и талантливый народ» с одной стороны, и воротил бизнеса и политики с другой — разумеется, совершенная чушь. Нет никакой трещины, власть и государство, при всем своем неизбежном эгоизме, опираются как раз на народную мифологию избранничества.
При всем том американец-мессия это одновременно человек, которого всячески гложет, хоть и тайно, 'комплекс провинциальной неполноценности. Сто лет назад он остро выразился в писаниях Генри Джеймса: ему мучительно не хватало в Америке своих Кембриджа, Итона, Хэрроу, иначе говоря, длительной интеллектуальной традиции как основы вкуса и сколь-нибудь серьезного искусства. С тех пор Америка мощно выросла во всех направлениях, однако же старое чувство обделенности историей осталось, находя формы то умилительно-наивные, то просто комические. Помню, хоть лет двадцать пять, наверное, прошло, как по первом приезде в США меня повели посмотреть старую деревянную церковь, сохранившуюся с начальных пор Америки. Церковь как церковь, но хозяев ужасно огорчило и даже обидело то, что гостю не удалось в должной мере оценить ее возраста, старины — в собственных-то их глазах то был впечатляющий символ американской устойчивости. А вот свидетельство уже не личное, но, думаю, вполне заслуживающее доверия: портрет американца-туриста в исполнении известного английского путешественника и писателя венгерского происхождения Джорджа Микеша: "Нормальному американскому туристу повсюду мерещится Америка. Он постоянно находит забавные совпадения. Например, при взгляде на гору Сион такой турист восклицает: «Ой, посмотрите, ну это же вылитый Холм Зенит в Алабаме! Никто никогда не говорит, что это не так, или хотя бы, что гора Сион, конечно, похожа на Холм Зенит из Алабамы, но не совсем».
Можно, разумеется, предположить, что это просто невежество или, скажем, привычное чванство, но мне-то в таких уподоблениях чудится некоторая простодушная обида на судьбу, которая обделила американцев собственными священными местами и руинами.
Известное дело, американец — человек, сделавший себя сам. Оттого он гипертрофированно дорожит личной независимостью, не ищет протекции, не рассчитывает на стороннюю помощь. Он уважает закон, может, даже побаивается закона, но ничуть не поклоняется власти. Иными словами, это диссидент, хотя давно уже не в конфессиональном смысле, и это диссидент, хотя, разумеется, не в том смысле, что вложила в это понятие российская, или, скажем, советская история. Хотя нет, именно российская, ибо в данном случае коммунистический режим, агрессивно покушаясь на предание, в сущности на него-то и опирался. В Америке диссидент — всякий, диссидентство — норма, у нас же — преступление нормы и редкостный подвиг души. Так было во времена декабристов, во времена коммунистов, да и сейчас лишь одиночки отваживаются бросить бескорыстный вызов власти, даже когда она откровенно и цинично лжет согражданам и всему миру. Ибо власть, при любом воплощении (царь, генсек, президент), — наш беспощадный миф, наш тяжелый крест.
Теннисист Александр Волков выиграл в Москве престижный турнир — и что же? Обращаясь к публике сразу после победного матча— еще и дыхание прерывистое, и пот на лице не высох, — он говорит, что самое большое его переживание и самый драгоценный приз — президентское рукопожатие. Борис же Николаевич Ельцин при этих словах улыбается, осеняя приветственным жестом спортсмена и публику. Думаю, никто из них не лукавил. У Волкова такой престиж, и такие, извините, гонорары, что никакое покровительство, в том числе и со стороны руководителя государства, который и сам, как нам постоянно напоминают, любит в минуты отдыха помахать ракеткой, ему не нужно. Он действительно взволнован тем, что его, вчера еще безвестного паренька из Калининграда, приветствует такой большой человек. А последний, своим чередом, тоже вполне искренне убежден, что все правильно, номер Первый и должен вызывать почтение и трепет.
В другом полушарии, где, как известно, люди ходят вверх ногами, все — словно в зеркале, то есть наоборот. Пит Сампрас, положим, в аналогичном случае уважительно, но в общем вполне равнодушно принял бы приветствие Билла Клинтона. Более того, Билл почел бы — ну не за счастье, разумеется, но за удачу пожать руку знаменитости Питу. Это вполне может принести несколько дополнительных очков в очередной президентской гонке, каковая, между прочим, здесь лишена ореола судьбоносности — тоже своего рода спорт, то есть отчасти развлечение.
Это, впрочем, случай гипотетический, а вот вполне реальный: прошу извинения за назойливое обращение к собственному опыту, но это наиболее удобный, для меня, по крайней мере, способ бросить взгляд за океан, к чему призывал, предваряя дискуссию, персонаж, укрывшийся за «таинственными» инициалами «Л.А.». В глубокой американской провинции, где-то на Среднем Западе, во. вполне обыкновенной, нужды не знающей, но и не слишком богатой семье показывают внушительных размеров папку, где хранится переписка хозяина дома с очередным обитателем Белого дома. И при этом не почувствовал я ни суетного желания поразить пришельца из другого мира демократизмом местных нравов, да и писаных правил, по которым высшая власть проста обязана отвечать на все запросы и вопросы избирателей, даже и вполне (как в данном случае) пустяковые. Не было и особого эмоционального подъема. Привычное дело, как говаривали герои ранней повести Василия Белова. И вообще казалось, что показ затеян просто, чтобы как-то оживить не клеившийся поначалу разговор.
Но было все-таки и нечто иное, за пределами быта и интеллектуальной рефлексии расположенное. Дело в том, что оборотной стороной личной независимости — ею-то как раз гордятся и при всяком случае охотно демонстрируют— является чувство, напротив, добровольной зависимости, принадлежности стране и роду. Добровольной, и потому как бы необременительной, хотя бюрократов никто не любит и воспринимают их как неизбежное зло (еще трансценденталисты — интеллектуальные лидеры Америки прошлого века — говорили, что, чем меньше государства, тем лучше).
Иными словами, диссидент это парадоксальным образом патриот. Не просто в почвенном смысле, но в смысле уважения к национальной символике и ритуалу. Американец — человек частный, ему не понять, отчего это всех нас, пусть даже во времена переломные, так жадно тянет к политике. Его-то она интересует, да и то вяло, лишь когда надо идти к избирательным урнам, а до власти как бы вообще нет дела — лишь бы в покое оставила. И в то же время он — государственник. Всякое мало-мальски уважающее себя собрание начинается с того, что здесь выставляется государственный флаг, и ведущий, при молитвенном молчании участников, произносит церемониальный текст верности знамени. После смерти Ричарда Никсона над всеми государственными учреждениями в течение месяца были приспущены флаги со звездами и полосами. Допустим, это президентский указ. Так ведь и частные дома помечены были таким же знаком скорби. Это уж никак не объяснишь указаниями Белого дома (ЦК) или легислатур (райкомы). Между прочим, обитатели этих самых домов покойного, особенно после Уотергейта, ругали ругательски. Но это все-таки случай экстраординарный. А вообще-то над крышами, особенно в провинции, национальные флаги, а также флаги штатов и даже вымпелы округов колышутся рутинно. Это необходимая деталь пейзажа, которую замечают так же мало, как, допустим, почтовую тумбу на углу,
Но человеку заезжему она бросается в глаза. А если это человек из России, то некоторые параллели просто напрашиваются. Из них не извлечешь урока и тем более задания на дом, даже стараться не надо, так что напрасно так хлопочут наши ревнители национальной идеи, по петушиному наскакивающие на теперешних капитанов политики и промышленности: зачем, мол, они предают собственные традиции и раболепно поглядывают на Запад. Пожалуй, Бисмарк, при всей своей государственной мудрости, все же заблуждался, полагая, что только дураки учатся на своих ошибках, умные же — на ошибках других. Наверное, все же и человеку, и стране приходится разбирать завалы собственных предрассудков. Но задуматься над тем, отчего и как у других получилось то, что с таким трудом и такими жертвами дается нам, небесполезно. Впрочем, это скорее дело практических политиков и политологов. Я же могу просто напомнить некоторые общеизвестные факты.
