Культура, Истоки вражды - Елизаров Евгений Дмитриевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Однако там, где предметная целевая деятельность практически полностью отрывается от потребления (другими словами, там, где она уже не завершается непосредственным потреблением конечного продукта) предварительный отсев информации, вернее сказать блокирование неактуальной части интегрального опыта, становится невозможным. Поэтому с разрушением целевой структуры первичное возбуждение должно сообщаться уже не отдельному фрагменту единого, но всему опыту индивида в целом. Отсюда любой исполняемый в настоящее время деятельный акт оказывается под информационным контролем всего опыта, теперь уже именно он должен формировать собой полный контекст любого направленного движения.
Не исключено, что это приводит к некоторому торможению реакции там, где все может быть выполнено рефлекторно, но выигрыш в ситуациях, не разрешаемых автоматически, но требующих известной импровизации, - несомненен. В частности это обусловлено тем, что растворение любого действия в контексте интегрального опыта открывает возможность применения одних алгоритмов в структуре совершенно других целевых процессов. А значит, и любое новообретаемое умение, любой вновь формирующийся навык отныне могут быть востребованы в составе иных, абсолютно не связанных с какой-либо данной потребностью, форм деятельности.
Понятно, что все это резко интенсифицирует обучение индивида и позволяет ему за сравнительно короткий срок ученичества полностью освоить те основные формы жизнеобеспечения, которые сложились в его сообществе.
9
Но дело не только в интенсификации обучения.
Меняется вся архитектура тех внутренних информационных потоков, которые порождаются в нас самих. Ведь отныне и каждое отдельное внешнее воздействие на человека преломляется им уже не через призму ограниченного - отвечающего конкретной ситуации - сегмента индивидуальной памяти, но скрыто анализируется именно всем его опытом; любой сигнал внешней действительности немедленно мобилизует весь информационный багаж, накапливаемый каждым из нас к настоящему моменту, то есть к моменту восприятия знака. Впрочем, не только мобилизует, но и каким-то образом перестраивает его, ибо теперь этот опыт - пусть даже и в микроскопических масштабах - обогащается каким-то новым содержанием, которое отныне уже невозможно игнорировать. Поэтому точно такое же воздействие точно такого же объекта среды в другой раз может восприниматься нами уже по-другому, ибо здесь должен сказываться также и опыт первого столкновения с ним. Нельзя не только дважды войти в одну и ту же воду,- нельзя один и тот же сигнал дважды преобразовать в одну и ту же информацию.
Разумеется, сказанное относится не только к тем сигналам, которые порождаются естественно-природным окружением человека, но и вообще к любому знаку, воспринимаемому им в ходе общения с себе подобным. Точно так же, как и при восприятии сигналов природной среды, уже в процессе опознания любого формируемого человеком знака немедленно мобилизуется весь опыт индивида. Именно поэтому - повторимся - в одном и том же знаке нельзя дважды увидеть одно и то же, ибо то новое, что порождается в нашем сознании с его восприятием, теперь уже на какое-то время, а то и навсегда, остается с нами. А следовательно, на какое-то время, а то и навсегда входит в то содержание, которое отныне всякий раз воссоздается нами при восприятии уже не только этого, но и любого другого знака. Ведь тот факт, что при восприятии любого знака всякий раз скрыто мобилизуется интегральный опыт индивида, означает, что на целостное содержание этого опыта не могло не наложить какую-то свою печать содержание впервые воспринятого нами нового для него знака. Любой новый знак всегда вносит что-то свое не только в тот непосредственный ограниченный контекст, которому он принадлежит, но и в целостное содержание всего того, что объемлется нашим сознанием вообще. А это, в свою очередь, означает, что и содержание любого уже освоенного нами знака никогда не остается тождественным самому себе, ибо любое вызываемое из глубин нашего духа содержание обязательно будет нести на себе печать уже обогащенного освоением нового знака интегрального опыта.
То обстоятельство, что каждый знак всякий раз мобилизует и как-то по-новому перестраивает без исключения весь опыт человека, до некоторой степени эквивалентно тому, что содержание любого из них оказывается сопоставимым со всем содержанием индивидуализированной им культуры, вернее сказать, со всем содержанием индивидуальной памяти, ибо культура не исчерпывает собой всего ее достояния.
Другими словами, порождаемое любым знаком содержание в принципе не поддается точному определению, понятому как "положение пределов". Больше того, у него, по-видимому, вообще не существует формальных доступных строгой верификации границ; и если мы вздумаем дать действительно полное и точное его описание, которое не требовало бы отсылок к каким-то дополнительным источникам, мы будем обязаны включить в него все содержание всех справочников и энциклопедий, архивов и музеев, аккумулирующих в себе едва ли не всю национальную память... Обозначение такого простого начала, как "хлеб" для наших соотечественников будет далеко не полным если исключить из него всякую память о поволжском голоде и ленинградской блокаде; "кров" не будет исчерпан даже всеми видами приюта, если отсюда будет исключено вошедшее в самую душу народа заступничество Богородицы; "любовь" не раскроет в себе и половины своего содержания, даже если ее описание обнимет собой от "Песни песней" до булгаковского "Мастера и Маргариты", но при этом забудет о вечной рязанской "жалости"...
Впрочем, как уже было замечено, все это справедливо лишь до некоторой степени. В действительности же здесь различается отнюдь не собственное содержание знака, но лишь тот отраженный им свет, который отбрасывает на него сама наша память, наша же собственная культура. Так зеркало вмещает в себя только то, что могут сформировать все механизмы нашей собственной психики; и назначением знака, точно так же, как и функцией зеркала, является высветить перед каждым из нас все то, что сформировалось именно в его сознании. Зеркало может быть прямым, может быть искривленным, может вообще иметь самую невообразимую форму, которая до неузнаваемости исказит все, что только возможно, но ни одно из них не способно дать отображения, не замутненного решительно никакой субъективностью.
Любой знак - это не более, чем отражающая поверхность, в которую мы, не замечая того, пристально вглядываемся каждый раз, когда обращаемся к нему. Определенность самого знака, взятого безотносительно к той скрытой духовной работе, которая проводится каждым из нас всякий раз при его восприятии, - это всего лишь определенность ее внешней геометрической формы, которая может быть наполнена едва ли не любым содержанием. Поэтому на самом деле никакое, даже самое полное, определение знака, которое закрепляется во всей совокупности академических словарей, не в состоянии раскрыть подлинное его значение, и только полная совокупность определений всех знаков вместе может дать близкое к истине представление о каждом из них в отдельности. Но в каждом частном акте индивидуального знаковосприятия всплывающее содержание обнаруживает в себе лишь достояние нашего собственного духа, лишь то, что было индивидуализировано нами из общей культуры нашего социума.
Тайна содержания любого знака кроется только нас самих. Причем в каждом из нас, ибо эта тайна глубоко индивидуальна. В действительности ни один из транслируемых нам знаков не несет в структурах своей материальной оболочки решительно никаких указаний на то, что именно будет воссоздано нами в результате его восприятия; все встающее в нашем сознании под его воздействием на самом деле - это результат нашего собственного творчества и ничего иного. Подлинная роль знака, как уже говорилось, заключается совсем не в том, чтобы вдруг вложить в нашу душу откровение порождаемое кем-то другим, - но в сиюминутном придании какой-то определенной формы всему тому, что самостоятельно копилось каждым в сущности всю его жизнь.
