Истины бытия и познания - Хазиев Валерий Семенович (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Педагогика, если не ограничиваться ее феноменологией, а погрузиться в метафизические глубины, и откроет нам свой истинный лик как единства счастья, греха и проклятия родителей и детей. Чтобы не заканчивать трактат на такой мистической и пессимистической ноте, заметим: тысячелетний поиск личного бессмертия дал положительный ответ, что его нет. Все разумное существование человека начинается и кончается здесь, на Земле. Тот ничтожно короткий миг пребывания на этом свете — это все, что дается нам для всех дел. Кто что выберет и успеет, зависит от него самого. Философия должна выяснить, кто такой Человек, откуда он, куда и зачем держит путь, а педагогика должна научить быть Им.
6. Антипедагогика
Был в подшефной школе. В темном закутке коридора натолкнулся на двух «петушков», по виду 5-го или 6-го классов, молча и яростно дерущихся. Точнее, один, ростом и весом побольше, результативно (у противника был расквашен нос, кровью испачканы лицо, рукава формы: он рукавом вытирал шмыгающий нос), отбивал наскоки мелюзги-противника, который дрожал и рычал от неудовлетворимой злости. Несмотря на свой жалкий вид именно пострадавший, чувствовалось, был инициатором этого кровопролитного побоища.
За воротники растащил в разные стороны. Молча и тяжело дыша, бычась, глянули исподлобья.
— За что воюем? — гаркнул я, несколько удивляясь своему тону и нахлынувшему бесшабашному настроению.
Молчат.
— Кто виноват? — принимаю грозный устрашающий вид.
— Он! — яростно тычет кулаком «мелюзга» в сторону «амбала», вырываясь, чтоб наброситься на противника.
— Суть дела! — приказываю я.
— Человеку в сумку (не в портфель, а именно в сумку), гад, лягушку засунул! — не то рыча, не то рыдая заорал малыш и рванулся так, что угрожающе затрещал воротник. Что «человек», за которого заступился этот симпатичный рыцарь, с косичками, я догадался как-то вдруг и сразу.
— А чего же ты стоишь, — удивленный скорее своим поведением и словами, чем событием, сказал я, — дай этому поганцу как следует, — и отпустил заступника Прекрасной дамы, чуть замешкавшись с освобождением толстяка. Через пять шагов, завернув за угол, я осторожно выглянул, а потом, раскрыв рот от удивления, и вовсе высунулся. Ну и ну! Сникший, косолапя, неуклюже качаясь, виноватый улепетывал, а забияка-мальчуган ускорял его разгон пинками ниже спины.
Этот непедагогичный шаг сначала меня рассмешил. Потом заставил задуматься. Как человек я, безусловно, поступил правильно, а вот как педагог…
Если бы я был учителем в этой школе, то, узнав про мое «соломоново решение», педсовет, скорее всего, меня бы выгнал из школы «без выходного пособия», как говаривал мой одноклассник — ныне декан в педагогическом университете. Такова наша действительность. А почему, собственно, эти два варианта поступка должны быть различными?
В высшей степени человечный поступок, должен быть и в высшей степени педагогичным. Ведь истина всегда одна.
Меня это событие заинтересовало, захотелось узнать его продолжение. Наивно было бы надеяться, что характер маленького человечка, потрясенного такой «непедагогичностью» поступка взрослого человека, тут же переменится. Но урок, что в подлости союзников среди людей не найдешь, что будешь битым и морально, и телесно, не должен был пройти бесследно.
Задним числом уже для себя решил, что один такой урок стоит сотни словесных внушений, ибо свой жизненный опыт — это уроки, наиболее быстро усваиваемые.
Нашел-таки молодцов, правда, где-то через месяц-полтора, после описанного ЧП. Ответ классной руководительницы на мой вопрос, изменилось ли что-либо в поведении этих мальчиков за последнее время, откровенно меня озадачил.
— Стал по школе шагом ходить.
Это о том, который лягушку в школу принес.
— А раньше?
— Раньше он носился, сшибая всех с ног.
— С чего бы это?
— Не знаю, пугливый он какой-то стал. Раньше он ходил и хулиганил в открытую, вызывающе, я бы даже сказала, нагло. Теперь норовит исподтишка, втихомолку.
Вот тебе и педагогика! Вот тебе и «урок жизни». Ремесло и хлеб педагога тем и нелегки, что результат однозначно непредсказуем, ибо перед тобой всегда, пусть даже пока малюсенькое, чудо природы — Человек. Ну а с ремесленника по чуду спрос особый: он должен быть Чудотворцем, т. е. мастером процесса, состояния, динамики, Жизни. А потому истинный педагог никогда не должен быть зачарован даже самыми удачно найденными правилами, приемами и решениями, ибо они зачастую теряют свою эффективность вместе с этим конкретным событием. Философский принцип абсолютности движения непосредственно накладывается на профессию учителя. Покой всегда относителен, а абсолютизация его превращает мудрейшие положения педагогики в нелепейшие догмы, вредные и опасные. Для тех, кто имеет дело с людьми, покой и лень души противопоказаны. Выход один: учить тому, как ты сам живешь. Иного не дано. Иное уж не педагогика, а псевдо-педагогика. Учить одним принципам, а самому жить по иным — дело совершенно бесперспективное. Хочешь, чтобы твои ученики были умными, добрыми и красивыми, стремись сам жить согласно этому! Педагогика бесконечна в своем многообразии, как и жизнь. Мастерство ремесла и состоит в том, чтобы в каждом конкретном случае найти то единственно верное решение, которое образует осмысленное, доброе и красивое звено в цепочке вверенной тебе чужой (не родной) жизни. Если ты сам чужд тому, чему учишь, то для твоих учеников чужими станут и твои проповеди, и ты сам. Учение превратится в поучение.
Сказанное об отдельном учителе в полной мере относится и к обществу в целом. Яркий тому пример наша действительность. Благие призывы остаются призывами, ибо есть класс людей, которые считают, что законы и моральные нормы их не касаются. Растет алчность, которая нас и погубит.
Глава III. Литература
1. Герменевтические упражнения над стихотворением Гейне «Fichtenbaum»
Изучение зарубежной литературы сталкивается с двумя основными трудностями: точностью перевода текста и адекватностью его понимания. Знакомство с родной литературой автоматически снимает первую трудность, но оставляет место для второй. Тем более, что можно долго спорить о том, возможна ли вообще однозначная трактовка содержания (смысла, идеи) художественного произведения. Вероятно, правильным будет рассмотрение всевозможных версий, из которых читатель может выбрать тот, который ему ближе по духу.
Давно, в шестидесятые годы прошлого века, когда еще невозможно было свободно найти «Мастера и Маргариту» М. А. Булгакова, немецкий друг привез из Германии роман русского писателя, изданный на немецком языке. Читал и восторгался талантом Михаила Афанасьевича. Однако, когда, наконец, смог прочитать роман на русском языке, был потрясен потерями при переводе. Подстрочный пересказ знакомит лишь с формальным содержанием, оставляя за скобками не только художественные достоинства, тем самым всю силу, мощь эмоционального эстетического воздействия, но и огромный пласт возможных для реконструкции в душе читателя идей и сюжетов, в чем, собственно, и весь смысл художественного произведения: в диалоге читателя с автором произведения. Если такой диалог не осуществляется, чтение — пустое занятие, трата времени впустую. Эта истина банальная и известная всем. Поэтому я всегда предпочитал читать любимые стихи Гете, Шиллера, Гейне в подлиннике.
Перевод, если сделан гениальными поэтами и писателями, то уже и не перевод в буквальном смысле, а самостоятельное произведение на ту же тему и сюжет, только на другом языке.
Например, таковы, на мой взгляд, переводы М. Ю. Лермонтова и Ф. И. Тютчева стихотворения Г. Гейне «Ein Fichtenbaum» («Ель»). Сразу отметим, что перевод допускает также вариант любого хвойного дерева — сосны, кедра, пихты, арчи и т. д., что создает возможность маневра с грамматическими родами при переводах, чем воспользовались Лермонтов и Тютчев, используя соответственно понятия «сосна» и «кедр». У Михаила Юрьевича стихотворение называется «На севере диком» {133}, а у Федора Ивановича «С чужой стороны» {134}. В иных подборках стихотворений Тютчева по началу первой строки «На севере мрачном». Даже из переводов названий понятно, что получается у двух поэтов нечто совсем разное. И как любые истинно художественные произведения эти «дикий север» и «мрачный север» навевают чисто российские ассоциации и темы.
