Максимы и мысли (Характеры и анекдоты) - де Шамфо́р Себастье́н-Рош Николя́ (полные книги .txt) 📗
Г-н де Сегюр издал ордонанс о том, что артиллерийским офицером может быть только дворянин. Но так как ремесло артиллериста доступно лишь людям образованным, этот ордонанс привел к весьма забавному недоразумению: аббат Боссю, экзаменовавший выпускников военных школ, аттестовал одних простолюдинов; Шерен же, проверявший их родословную,-одних дворян. Из сотни выпускников нашлось всего человек пять, удовлетворивших и того, и другого.
Мне довелось однажды беседовать с г-ном де Л* о плотских утехах. По его мнению, кто потерял способность быть в любви мотом, тот немедля должен стать скупцом, так как, перестав быть богачом, он мгновенно делается нищим. оЧто до меня,-признался он, - то как только мне пришлось перейти от расплаты наличными к выдаче векселей, я сразу же закрыл свой банкп.
Один писатель, которому вельможа дал понять, какое расстояние их разделяет, сказал ему: оВаша светлость, я помню о том, о чем обязан помнить; но я не забываю и о том, что быть выше меня куда легче, нежели стать вровень со мнойп.
Г-жа де Л* - кокетка с иллюзиями: в первую очередь она обманывает самое себя. Г-жа де Б* - кокетка без иллюзий: она обманывает только других.
Маршал де Ноайль вел в парламенте тяжбу с одним из своих арендаторов. Восемь или девять советников в один голос отказались участвовать в разборе дела, сославшись на свое родство с г-ном де Ноайлем. Они действительно приходились ему родственниками, но только в восьмом колене. Сочтя такое тщеславие смехотворным, советник по имени Юрсон встал и объявил: оЯ тоже отвожу себяп. - оНа каком основании?п. спросил первый президент. оЯ состою в родстве с арендаторомп,-ответил Юрсон.
Когда шестидесятипятилетняя г-жа де* вышла за двадцатидвухлетнего М*, кто-то назвал их союз браком Пирама и Бавкиды.
Когда М* упрекнули в холодности к женщинам, он ответил: оГоспожа де К* сказала однажды о детях: ?Я так и вижу ребенка, которого мне не удалось родить". То же самое могу сказать и о женщинах. Я мысленно нарисовал себе образ женщины, каких мало, и он ограждает меня от женщин, каких много. Поверьте, я весьма признателен этой придуманной мною дамеп.
оНа мой взгляд,-говаривал М*,-в обществе нет ничего смехотворнее, чем брак и звание мужа, а в политике-чем королевская власть и сан монарха. Вот два предмета, которые особенно меня веселят и дают мне постоянный повод для шуток. Поэтому тот, кто сумел бы меня женить или возвести на трон, отнял бы у меня добрую долю моего разума и веселого нравап.
В одном обществе рассуждали о том, как свалить дурного министра, запятнавшего себя множеством низостей, и один из его отъявленных врагов неожиданно предложил: оА что, если подбить его на какой-нибудь разумный шаг или честный поступок? Вот уж тогда его наверняка прогонят! п.
оЧто могут мне сделать вельможи и государи?-восклицал М*Разве в силах они вернуть мне молодость или отнять у меня способность мыслить, утешающую меня во всех невзгодах?п.
Однажды г-жа де* сказала М*: оПо-моему, вы не очень увам меня, и все из-за того, что одно время я часто виделась с господином д'Юр... Сейчас я вам все объясню, и ато послужит наилучшим для меня оправданием. Дело в том, что я спала с ним; не будь этого, разве я стала бы его терпеть? Ненавижу дурное общество) Мне кажется, этого довольно, чтобы извинить меня и в моих собственных, и, надеюсь, в ваших глазахп.
Г-н де Б* ежедневно бывал у г-жи де Л*; ходили даже слухи, что он намерен на ней жениться. Узнав о них, де Б* сказал кому-то из друзей: оНа свете едва ли найдется мужчина, которого она не предпочла бы мне; я плачу ей той же монетой. Мы дружны вот уже пятнадцать лет за столь долгий срок два человека не могут не понять, как мало симпатичны они друг другуп.
оЕсли у меня и есть иллюзии насчет людей, которых я люблю, не раз говорил М*-то они, подобно стеклу на пастельной картине, смягчают иные черты, но не могут изменить ни пропорции, ни взаимоотношения частейп.
Как-то раз в светской гостиной заспорили о том, что приятнее - давать или получать? Кто говорил, что давать; кто утверждал, что, когда людей связывает истинная дружба, удовольствие получать не менее утонченно и даже более сильно. Один умный человек на вопрос, что он думает по этому поводу, сказал: оНе знаю, какое из двух удовольствий сильнее, но я всегда предпочитаю первое, то есть давать: оно долговечнее, и я не раз убеждался, что люди не так быстро его забываютп.
Друзьям М* хотелось подчинить его волю своим прихотям; им это не удалось, и тогда они заявили, что он неисправим. оЕсли бы меня можно было исправить,-возразил он, - я давным-давно испортился бы.
оЯ равнодушен к авансам г-на де Б*, - говорил М*,-ибо не слишком ценю в себе качества, которые так привлекают его. Я уверен: yзнай, что именно я в себе ценю, он сразу отказал бы мне от домап.
Г-на де* упрекали в том, что он из породы врачей, которые все видят в черном свете. оА это потому,-объяснил он, - что я наблюдал, как санп за другим умерли больные того врача, который все видел в розовом свете. Если умрут и мои больные, то, по крайней мере, меня никто не посчитает болваномп.
Некто, не пожелавший вступить в связь с г-жой де С*, воскликнул: оНа что человеку ум, как не на то, чтобы уберечь его от связи с г-жой де С*?п.
Г-н Жали де Флери, занимавший в 1781 году пост генерального контролера, как-то сказал моему другу, г-ну Б*: оЗачем вы все время говорите о нации? Никакой нации нет, а есть народ, тот самый народ, который еще в старину наши публицисты именовали ?народ-раб, повинный барщиной и податями по воле и милости господина"п.
М* предложили место доходное, но малоприятное. Он отказался, за метив при этом: оЯ знаю, что жить без денег нельзя, но я знаю также, что жить ради денег не стоитп.
Кто-то сказал об одном непомерном себялюбце: оОн, глазом не моргнув, сожжет чужой дом, чтобы сварить себе два яйца вкрутуюп.
Герцог де*, некогда человек острого ума, умевший ценить общество достойных людей, годам к пятидесяти превратился в самого заурядного царедворца. Это новое ремесло и жизнь, которую он ведет в Версале, полетать его дряхлеющему разуму, словно карты-старухам.
Кто-то спросил человека, который быстро поправил свое расстроенное здоровье, как ему удалось этого добиться. оОчень просто,-ответил чот: - прежде я рассчитывал на себя, а теперь считаюсь с собойп.
оСамое его большое достоинство-это имя,-говорил М* о герцоге де*.-У него есть решительно все добродетели, какими только можно разжиться с помощью дворянской грамотып.
Некоего молодого придворного за глаза обвинили в том, что он обожает девок. Так как это обвинение могло бы рассорить с ним порядочных и влиятельных женщин, слышавших весь разговор, один из друзей молодого человека почел долгом возразить: оПреувеличение) Злостный навет) Он и светскими дамами не брезгует)п.
М*, большой женолюб, говорил мне, что он не может обойтись без женщин: они смягчают его суровый ум и дают пищу его чувствительной душе. оВ голове у меня Тацит, а в сердце - Тибуллп, - заключил он.
Г-н де Л* утверждал, что брак следовало бы приравнять к аренде дома, который можно нанять сроком на три, шесть, девять месяцев, а если окажется подходящим, то и купить.
оМежду мною и вами та разница,-объяснял мне М*,-что вы всем маскам по очереди сказали: ?Маска, я тебя знаю", а я сделал вид, будто они меня провели. Поэтому свет ко мне куда благосклоннее, чем к вам. Вы отняли у других интерес к маскараду, да и себя лишили развлеченияп.
Если г-ну де Р* за день не удается написать ни строчки, он повторяет слова Тита: оСегодня я потерял деньп.*
оСудя по мне,-говаривал М* - человек - преглупое животноеп.
М* выражал свое презрение к людям всегда одной и той же фразой: оЭто предпоследний из людейп. оНо почему предпоследний?п,-спросили
у него. оЧтобы ни у кого не отнимать надежду: смотрите, какое их множествоп.
М*, человек слабого здоровья, но сильного характера, говорил о себе: оФизически я похож на тростник, который гнется, но не ломается; нравственно же подобен дубу, который можно сломать, но нельзя согнуть. ?Homo interior, lotus nervus",' как сказал ван Гельмонтп.
