Максимы и мысли (Характеры и анекдоты) - де Шамфо́р Себастье́н-Рош Николя́ (полные книги .txt) 📗
М*, известный литератор, за три года ни разу не удосужился попросить, чтобы его представили кому-нибудь из иностранных государей, то и дело посещавших Францию. Когда я осведомился о причинах подобной непредприимчивости, М* ответил: оВ театре жизни я люблю лишь те сцены, где коллизии просты и естественны. Я понимаю, например, что и км связывает отца с сыном, женщину с любовником, друга с другом, сановника с искателем места, даже покупателя с продавцом и так далее. В сценах же вроде аудиенции у иностранного государя, где все подчинено этикету и даже диалог как бы расписан заранее, нет, на мой взгляд, никакого смысла; поэтому они не вызывают у меня интереса. Предпочитаю итальянскую комедию-там по крайней мере импровизируютп.***
В последние годы общественное мнение все сильнее влияет на государстренные дела, назначение сановников, выбор министров. Вот почему М*, желая посодействовать карьере одного своего знакомого, сказал г-ну де Л*: оБудьте добры, устройте ему немного общественного мненияп.
Я спросил г-на Н*, почему он не бывает в свете. оПотому что я разлюбил женщин и узнал мужчинп,-ответил он.
М* сказал о Сент-Ф., человеке без всяких правил и неразборчивом в средствах: оОн, как собака, не отличает благовония от вонип.
Не без успеха поставив свою первую пиесу в театре, М* преисполнился спеси и чванства, и тогда кто-то из друзей сказал ему: оДруг мой, ты сеешь терния на своем собственном пути. Пойдешь по нему сноваизранишь себе ногип.
Г-н де Б* говаривал: оСтоит лишь вспомнить, кого в обществе хулят к кого хвалят, как у самого беспорочного человека на свете появляется желание стать жертвой клеветып.
Некая дама, сын которой из-за чего-то заупрямился, сказала, что все дети-ужасные эгоисты. оДа, - отозвался М*-У них все наружу: они еще не приобрели светский лоскп.
Кто-то сказал М*: оВы ведь тоже добиваетесь уваженияп. Вот его ответ, поразивший меня: оНет. Я просто сам уважаю себя, поэтому порой меня уважают и другиеп.
Со времен Генриха IV до министерства кардинала де Ломени включительно наше государство пятьдесят шесть раз отказывалось платить по своим обязательствам. Вот почему, когда речь заходила о частых банкротствах французских королей, г-н Д* всегда вспоминал двустишие Расина :
И свой священный трон порою утверждают На клятвах, что дают, но редко соблюдают.
Академику М* сказали: оКогда-нибудь и вы женитесьп. Он ответил: Я долго осмеивал Академию и все-таки попал в нее. Теперь я в вечном страхе, что и с женитьбой будет то же самоеп.
О мадмуазель, которая чуждалась корыстных расчетов, покорствовала лишь велениям сердца и хранила верность своему избраннику, М* говорил: оЭто очаровательная особа, ведущая самый достойный образ жизни, хотя она и не девица, и не замужняяп.
Один муж предупреждал жену: оСударыня, у этого человека есть на вас какие-то права - он был неучтив с вами в моем присутствии. Я этого не потерплю. Пусть он грубит вам, когда вы с ним наедине; но не оказывать вам уважения, когда я рядом, значит оскорблять меняп.
Однажды мой сосед по столу, указав на женщину, что сидела напротив него, спросил меня, не жена ли она человеку, сидящему рядом с нем. Я же, заметив, что последний за все время не перемолвился с нею ни единым словом, ответил: оОдно из двух, сударь: либо они незнакомы, либо она его женап.
Я спросил г-на де* женится ли он когда-нибудь. оНе думаю, - ответил он и, рассмеявшись, добавил: -Я не ищу женщину, которая мне подошла бы; более того, я даже не боюсь ее встретитьп.
Я спросил г-на де Т*, почему он пренебрегает своим талантом и, по всей видимости, совершенно равнодушен к славе. Вот дословно его ответ: "Когда потерпел кораблекрушение мой интерес к людям, вместе с ним пошло на дно и мое честолюбиеп.
Некоему скромному человеку сказали: оИ в спуде, под которым таится добродетель, порою бывают щелип.
Когда М* попробовали вызвать на разговор о различных злоупотреблениях в общественной и частной жизни, он холодно отпарировал: оЯ каждый день расширяю список предметов, о которых не говорю. Мудрее чс-?х тот, у кого такой список особенно обширенп.
оЯ, - говорил г-н Д* - охотно предложил бы клеветникам и людям злокозненным такой уговор. Первым я сказал бы: ?Можете клеветать на меня, но при одном условии: повод для клеветы (то есть какой-нибудь незначительный, а порой и похвальный поступок) даю я сам, а клевета
.лишь вышивает по канве, не выдумывая ни фактов, ни обстоятельств. Короче говоря, ваше дело-форма, а не содержание". Строящим козни я сказал бы: ?Злоумышляйте против меня, сделайте милость, но извлекайте из этого хоть какую-нибудь выгоду. Короче говоря, откажитесь от сбыкновения вредить только ради удовольствия - ведь у вас есть такое обыкновение" п .
Об одном нею-сном, но трусливом фехтовальщике, человеке остроумном и обходительном с женщинами, но бессильном в постели, говорили: оШпага у него острая, в речах он тоже остер, но клинок его всегда гнется - он боится и дуэли, и любвип.
оВесьма досадно,-сетовал М*,-что мы так уронили значение рогов. Я хочу сказать, что на них никто теперь не обращает внимания. В былое время они давали их носителю определенное положение в светска него смотрели, как в наши дни смотрят, например, на игрока. А ныне рогоносца просто не замечаютп.
Однажды, беседуя со мной о любви к уединению, г-н де Л*, известный мизантроп, заметил: оНужно черт знает как сильно любить человека, чтобы выдерживать его общество!п.
М* радуется, когда его называют человеком злым, точно так же как иезуиты бывали довольны, когда их называли цареубийцами. Гордыня всегда стремится управлять слабостью с помощью страха.
Один холостяк, которого настоятельно уговаривали жениться, шутливо возразил: оДа спасет меня господь от женщин - от брака я спасусь и с ам п .
Некто разглагольствовал о том, что публику следует уважать. оДа, согласился М*, - этого требует осторожность. Торговок презирают все. но разве кто-нибудь рискнет задеть их, проходя через рынок?п.
Я спросил г-на Р*, человека весьма умного и одаренного, почему он никак не проявил себя в дни революции 1789 года. Он ответил: оЗа тридцать лет я столько раз убеждался в порочности людей, взятых поодиночке, что уже не жду от них ничего хорошего и тогда, когда они собираются вместеп.
оУчреждение, именуемое полицией,-шутила г-жа де*, - должно быть, .я в самом деле ужасное место. Недаром англичане боятся ее больше, чем воров и убийц, а турки-больше, чем чумып.
оВсего несноснее в обществе-это, во-первых, плуты, а, во-вторых, порядочные люди,-говорил мне г-н де Л* - Чтобы сделать жизнь в нем сколько-нибудь терпимой, надо истребить первых и отучить от слабодушия вторых, а это столь же просто, как разрушить ад и перестроить райп.
Д* немало удивлялся, видя, что г-н де Л*, человек весьма влиятельный, не в силах помочь своему другу. А дело было только в том, что слабохарактерность де Л* сводила на нет все выгоды его положения. Тот, чья сила не подкреплена решительностью, все равно что бессилен.
Г-жа де Ф* считает, что главное во всяком деле-умно и красноречиво высказаться о нем, а все остальное приложится само собой. Если бы какая-нибудь из ее подруг делала то, что она, г-жа де Ф*, советует, из них двоих вышел бы один отличный философ. Г-н де* метко .сказал про нее: оОна отлично описывает действие слабительного, а потом удивляется, почему ее тут же не прослабилоп.
Один острослов следующим образом описал Версаль: оЭто такое место, где, даже опускаясь, надо делать вид, что поднимаешься; иными словами, где надо гордиться тем, что вы знаетесь с людьми, знаться с которыми зазорноп.
М* говорил мне, что в общении с женщинами ему неизменно помогали такие правила: оВсегда хорошо отзывайся о женщинах вообще, хвали тех,
кто тебе нравится, а об остальных не говори вовсе; водись с ними поменьше, остерегайся им доверять и не допускай, чтобы твое счастье зависело от одной из них, пусть даже самой лучшейп.
