Сотворение мира или эволюция? - Елизаров Евгений Дмитриевич (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗

Словом, по Ньютону пространство – это какое-то особое начало, которое существует совершенно независимо от вещества Вселенной. Пространство само по себе, то есть абсолютное пространство, есть пустое «вместилище тел». Оно совершенно неподвижно, непрерывно, однородно (то есть одинаково во всех своих точках) и изотропно (другими словами, одинаково по всем направлениям), проницаемо (другими словами, никак не воздействует на материю и само не подвергается ее воздействиям) и бесконечно. Оно обладает тремя измерениями.

От абсолютного пространства Ньютон отличал относительное, которое сводится к протяженности и взаиморасположению материальных тел. При этом абсолютное пространство вследствие полной неразличимости своих частей принципиально непознаваемо человеком, предметом же науки может быть только относительное.

Абсолютное время в концепции Ньютона есть ни от чего не зависящая чистая длительность, равномерно текущая от прошлого к будущему. Оно является таким же пустым, как и пространство «вместилищем событий», которые могут его заполнять (но, кстати, могут и не заполнять). Подчиненный своим законам ход событий нисколько не влияет на течение времени; оно универсально, одномерно, непрерывно, бесконечно и однородно. Как и абсолютное пространство, абсолютное время принципиально непознаваемо человеком и неизмеримо; измерению – с помощью равномерно текущих событий (часов) – поддается только относительное время. Поэтому предметом научного исследования может быть только оно.

Правда, уже во времена Ньютона высказывались и другие воззрения на этот предмет. Так, например, Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716), не только выдающийся немецкий математик, но и крупнейший философ, а кроме того физик, языковед, категорически отрицал всякую возможность самостоятельного существования пространства и времени наряду с материей и независимо от нее, то есть как простого вместилища всех материальных тел и физических событий. Это отрицание проистекало из органического неприятия им общей ньютоновской картины мира, в которой тот представал как простая совокупность независимых материальных частиц, связанных между собой только случайными механическими столкновениями и какими-то мистическими силами дальнодействия (тяготением). Такой взгляд на вещи, по мнению Лейбница, существенно упрощает и примитивизирует реальную действительность, а потому не позволяет объяснить ни целостность всех вещей (каждая их которых отнюдь не сводится к простой сумме движений составляющих ее атомов), ни согласованность их совместного движения; наконец, он просто противоречит некоторой высшей гармонии мира. А высшая гармония этого мира была столь же обязательной и программной вещью для любого естествоиспытателя того времени, сколь и само его существование.

Но классическая механика того времени все же предпочитала смотреть на весь мир именно как на совокупность взаимодействующих по строгим законам механики объектов. Так было проще, а стремление к предельному упрощению явлений – не только движущая сила многих исследований, но и (мы еще будем говорить об этом) бич науки. Кстати, рудимент как раз таких представлений и лежит в основании гипотезы о том, что возникновение жизни, формирование новых биологических видов, наконец, становление самого сознания в конечном счете можно объяснить действием вероятностных статистических законов, о чем уже говорилось выше. Правда, и критика этих представлений в сущности ничем не лучше, ибо исключает подобное самозарождение отнюдь не потому, что абсолютно несостоятельна та картина мира, в котором они только и могут действовать, но исключительно из-за ничтожной вероятности позитивного результата. Словом, и здесь соображения предельной простоты играют далеко не последнюю роль.

(Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что с самого начала выводы Ньютона рассматривались научным сообществом как неопровержимое свидетельство существования в мироздании какого-то единого стройного плана. Другими словами, являлись прямым доказательством существования Творца. Воображение современников покорили величественная объединяющая идея гравитации, или всемирного тяготения, действие которой распространяется на всю Солнечную систему, и объяснение на основе единого принципа таких несопоставимых явлений, как приливы, прецессия равноденствий и ряд особенностей в движении Луны. Сам Ньютон считал именно так, это совершенно определенно следует из его собственных слов, сказанных в конце трактата: «Такое изящное соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и по власти могущественного и премудрого существа…». Может быть, в частности, и поэтому возражения Лейбница не возымели действия. Ведь это только много позже ньютоновскую идею единого универсального закона, действующего во всей Вселенной, стали связывать с материалистической философией, причем не только в физике, но и в биологии и социальных науках.)

Только через столетие эти ньютоновские определения подвергнутся ревизии.

В 1781 году выходит составившая целую эпоху в развитии всей европейской культуры, «Критика чистого разума». В ней Иммануил Кант (1724—1804), великий немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии, профессор университета в Кенигсберге, ставит вопрос: как возможна чистая математика? И отвечает [44] на него тем, что в ее основе лежат какие-то жесткие схемы, в соответствии с которыми только и может функционировать наше сознание. Именно ими и являются врожденные представления о пространстве и времени. Любые наши восприятия реальной действительности могут соответствовать только врожденным началам; самый процесс восприятия в этом смысле может быть уподоблен литейному производству, в котором поток внешних воздействий на органы чувств человека отливается в заранее заданные формы и застывает в них. Они интуитивно осознаются нами в виде таких непреложных истин, как известные положения о том, что «прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками», что «через три точки, не лежащие на одной прямой, можно провести плоскость и притом только одну» и так далее. Поэтому геометрия представляет собой лишь изучение тех логических следствий, к которым они уже изначально (по Канту – априори) обязывают нас. Отсюда вытекает, что строгая математическая гармония и порядок, царствующие в природе, отнюдь не свойственны ей самой по себе, но в действительности проецируются на внешний мир нашим собственным разумом.

Таким образом, пространство и время понимаются Кантом вовсе не как объективные, то есть существующие вне и независимо от сознания, фундаментальные начала нашего мира, но как достояние собственного разума человека, словом, как чистая субъективность.

Уже в этом выводе содержится революционный взрывной потенциал: ведь если это и в самом деле так, то реконструкцией основ нашего собственного сознания можно переделывать весь мир. В потаенных глубинах нашего духа может таиться иная мерность пространства, иная метрика времени, и все это в виде новых законов бытия может быть провозглашено нашим разумом всему Космосу. Правда, самим Кантом законы евклидовой геометрии еще осознаются как единственно возможная форма познания и упорядочения добытых знаний. Но уже в 1786 году будет опубликована написанная еще до «Критики чистого разума» работа Ламберта (1728—1777), немецкого ученого, где будет доказано, что замена пятого постулата Евклида другим дает возможность построить совершенно иную и вместе с тем логически непротиворечивую геометрию. А еще через очень короткое время сам Гаусс, Карл Фридрих Гаусс(1777—1855), великий немецкий мыслитель, еще при жизни удостоившийся почетного титула «принца математиков», убедится не только в ее абсолютной непротиворечивости, но и в полной применимости к физическому миру. Правда, опасаясь, по его собственным словам, «криков беотийцев» [45], он так и не осмелится вынести все это на обсуждение своих ученых коллег.

Впрочем, дело отнюдь не ограничивалось лишь абстрактными теоретическими построениями, на размышления наводили и обнаруживаемые факты.