Второй пол - де Бовуар Симона (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Но в то же время Зло необходимо Добру, материя — идее, а ночь — свету. Мужчина знает, что, если он хочет удовлетворить свои желания и продлить свое существование, без женщины ему не обойтись; ее приходится вовлекать в общество — и по мере того, как она подчиняется заведенному мужчинами порядку, она очищается от изначальной скверны. Эта мысль отчетливо выражена в законах Ману: «С помощью законного брака женщина обретает те же достоинства, что и ее супруг, подобно тому как река теряется в океане, и после смерти может быть допущена в тот же небесный рай». Библия же с одобрением рисует портрет «сильной женщины». Несмотря на свою ненависть к плоти, христианство почитает посвященную девственницу и целомудренную и послушную супругу. Если женщина причастна к культу, она даже может играть важную роль в религии; женщины–брахманы в Индии или фламинии в Риме наделены не меньшей святостью, чем их мужья; в супружеской паре повелевает мужчина, но союз мужского и женского начал по–прежнему необходим для обеспечения плодородия, жизни и общественного порядка.
Эта амбивалентность Другого, Женского повлияет на весь ход истории женщины; вплоть до наших дней она останется под властью мужской воли. Но воля эта имеет двойной смысл; полное присвоение женщины низводит ее до уровня вещи; однако мужчина хочет, чтобы все, что он завоевывает и чем владеет, имело собственное достоинство; Другой сохраняет в его глазах какую–то часть первобытной магии; как сделать супругу одновременно прислугой и подругой — вот одна из проблем, которую он пытается решить; его поведение на протяжении веков будет меняться, что повлечет за собой изменения и в женской судьбе 1.
Мы проследим за ходом этих изменений на Западе. История женщины на Востоке, в Индии и Китае в действительности представляет собой долгое и неизменное рабство. От средних веков до наших дней предметом своего исследования мы изберем Францию, история которой достаточно типична.
Ill
Возникновение частной собственности лишило женщину власти, и с частной собственностью будет на протяжении веков связана ее судьба: история женщины во многом перекликается с историей наследства. Фундаментальное значение этого установления можно понять, если учесть, что собственник отчуждает свое существование в собственности, он дорожит ею больше самой жизни; она выходит за узкие рамки этой временной жизни, продолжает существовать после разложения тела — земного, видимого воплощения бессмертной души; но такое продление жизни происходит только в том случае, если собственность остается в руках собственника — а она не могла бы по–прежнему быть его после смерти, если бы не принадлежала людям, в которых он видит свое продолжение, узнает самого себя, которых считает своими. Возделывать отцовскую землю и поклоняться манам отца — это для наследника две стороны одной и той же обязанности; он должен продлить жизнь предков на земле и в загробном мире. Таким образом, мужчина не станет делиться с женщиной ни имуществом, ни детьми. Полностью и навсегда удовлетворить свои притязания ему не удается. Но в период могущества патриархата он отнимает у женщины все права на владение и передачу имущества. Впрочем, отказать ей в правах представляется вполне логичным. Стоит признать, что рожденные женщиной дети больше ей не принадлежат, как сразу теряется всякая связь между ними и группой людей, из которой происходит эта женщина. Если раньше при заключении брака один род на время отдавал женщину другому, то теперь ее полностью отторгают от группы, где она родилась, и присоединяют к группе супруга; он покупает ее, как скотину или раба, и навязывает ей своих домашних богов — дети же ее принадлежат семье супруга. Если бы она была наследницей, то все богатства семьи своего отца передала бы семье мужа — поэтому ее старательно исключают из наследования. И наоборот, поскольку она ничем не владеет, за ней не признают достоинства личности; она сама составляет часть достояния мужчины — сначала отца, потом — мужа. При строго патриархальном режиме отец волен осудить своих новорожденных детей на смерть, будь то мальчики или девочки; но в первом случае общество, как правило, ограничивает его власть: любой новорожденный мужского пола и нормального сложения остается жить; а вот обычай отрекаться от девочек получил большое распространение; у арабов известны случаи массового детоубийства: только что родившихся девочек сбрасывали в яму. Признание ребенка женского пола было со стороны отца свободным изъявлением великодушия; в такое общество женщина вступает как бы дарованной ей милостью, а не на законном основании, как мужчина. В любом случае мать, родившая девочку, считается после родов гораздо более нечистой: у евреев Левит требует в этом случае очищения вдвое продолжительнее, чем если бы роженица произвела на свет мальчика. В обществах, где принято платить «цену за кровь», требуемая сумма совсем невелика, если жертва женского пола: жизнь женщины настолько же дешевле жизни мужчины, насколько жизнь раба дешевле жизни свободного человека. Пока она девушка, всю полноту власти над ней имеет отец; после свадьбы он целиком передает свою власть супругу. Поскольку она — собственность мужчины, как раб, скотина или вещь, естественно, он может иметь столько жен, сколько ему вздумается; ограничивают полигамию только экономические соображения; муж может разводиться с женами по собственной прихоти — общество не дает им практически никаких гарантий. Зато женщине предписывается строгое целомудрие. Общества с материнским правом, несмотря на табу, допускали большую свободу нравов; редко когда требовалась невинность до брака, да и к супружеской измене относились не особенно строго. Когда же женщина становится собственностью мужчины, он хочет получить ее девственной и под страхом самых страшных кар требует абсолютной верности; нет хуже преступления, чем рисковать отдать права на наследство чужому отпрыску, — а поэтому pater familias 1имеет право предать смерти виновную супругу. На протяжении всего существования частной собственности супружеская неверность жены рассматривалась как величайшее предательство.
Все законодательства, до наших дней продолжающие закреплять неравенство в вопросах супружеской неверности, толкуют о тяжести вины женщины, которая рискует ввести в семью незаконнорожденного наследника. И хотя право мужа самому свершить правосудие упразднено во времена Августа, кодекс Наполеона обещает карающему мужу снисхождение присяжных. Когда женщина одновременно принадлежала роду своего отца и семье мужа, два вида связей накладывались друг на друга и даже друг другу противоречили, и ей удавалось сохранить довольно большую свободу, ибо каждая из двух систем была ей опорой против другой: например, она часто могла выбирать мужа по собственной прихоти, поскольку брак был установлением мирским и не касался коренной структуры общества. Но при патриархальном режиме она является собственностью отца, он выдает ее замуж по своему усмотрению; прикованная к домашнему очагу, она становится вещью супруга, вещью рода (genos), в который ее ввели.
Когда семья и частная собственность делаются безусловными основами общества, отчуждение женщины становится полным, Именно это произошло в мусульманском мире. Он феодален по своей структуре, то есть в нем не возникло достаточно сильного государства, чтобы объединить и подчинить себе различные племена; над властью главы рода нет никакой другой власти. Религия, сформировавшаяся в тот момент, когда арабский народ воевал и завоевывал, выказывает по отношению к женщине полнейшее презрение. «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими, и за то, что они расходуют из своего имущества», — говорится в Коране; они никогда не имели ни реальной власти, ни мистического авторитета. Бедуинка выполняет тяжелую работу — ходит за плугом и таскает тяжести, — тем самым между нею и мужем устанавливается отношение взаимной зависимости; она выходит из дома свободно, с открытым лицом. Покрытая чадрой и содержащаяся взаперти мусульманка и сегодня в большинстве слоев общества остается чем–то вроде рабыни. Я помню, как в одной пещерной деревне Туниса в подземном помещении сидели четыре женщины: старая супруга, одноглазая, беззубая, с чудовищно изможденным лицом, пекла лепешки на углях среди паров едкого дыма; две жены помоложе, но почти так же обезображенные, качали на руках детей — одна из них кормила грудью; а у ткацкого станка сидела молоденькая богиня в роскошном убранстве из шелков, золота и серебра и связывала шерстяные нити. Покинув это мрачное логово — царство имманентности, чрево, могилу, — я встретила в коридоре, ведущем наверх, к свету, их мужа, одетого в белое, сияющего чистотой, улыбающегося, солнечного. Он возвращался с базара, где обсуждал с другими мужчинами, что творится в мире; несколько часов он проведет в этом уединенном жилище — его жилище посреди огромного мира, которому принадлежит он сам и от которого его никто не отторгает. А увядшие старухи и молоденькая новобрачная, обреченная на столь же скорое старение, не знают другого мира, кроме закопченного подземелья, и выйти оттуда они могут лишь под покровом ночи, в полном молчании и с закрытым лицом.
