Очерки о традиции и метафизике - Генон Рене (первая книга .txt) 📗
Сам по себе Атман не является ни проявленным (вьякта), ни непроявленным (авьякта) существом:
Атман есть принцип как проявленного, так и непроявленного (хотя можно сказать, что сам этот Высший Принцип оказывается в наивысшей степени непроявленным, насколько вообще к нему применимы хоть какие-то характеристики). «Туда не проникает глаз, не проникает ни речь, ни разум. Мы не знаем, не распознаем, как можно учить этому. Поистине это отлично от познанного и выше непознанного — так слышали мы от древних, которые разъяснили нам это. Что невыразимо речью, чем выражается речь, — знай: то и есть Брахман, а не то, что почитают в этом мире люди». [74]
Шанкарачарья добавляет к этому отрывку следующий комментарий: «Ученик, который внимательно читает толкования писаний о природе Брахмана, полагает, что знает Брахмана лучше других (по крайней мере в теории); но несмотря на то, что его уверенность имеет некоторые основания, это мнение все же ошибочно. В действительности смысл любого текста Веданты заключается в том, что сознание любого существа, обладающего Знанием, тождественно Брахману (постольку, поскольку само познание Высшего Тождества уже реализовано). Какое-либо определенное знание возможно в отношении всего, что может стать объектом познания: но оно невозможно в отношении Того, Кто не может стать таким объектом. Это и есть Брахман, который является субъектом любого познания, и такой субъект способен познать все вещи (включенные в содержание его бесконечного сознания, которое тождественно Универсальной Возможности), но он не может стать объектом самопознания (поскольку в «границах» его тождества с самим собой, которое, между прочим, не является результатом какого-либо отождествления, невозможно провести никакое различие между субъектом и объектом, и сам этот субъект не может перестать быть «познающим» ради того, чтобы стать «познанным»), подобно тому как огонь может сжигать любые вещи, но не способен сжечь сам себя. И уж тем более нельзя сказать, что Брахман способен стать объектом познания для кого-то еще, кроме самого себя, так как вне его нет никого и ничего, что может обладать знанием (всякое знание, даже относительное, является не чем иным, как частицей знания абсолютного и высшего)». [75]
Именно об этом говорит следующий текст: «Если ты считаешь, что хорошо знаешь Брахмана, то, несомненно, ты лишь немного знаешь образ Брахмана — относится ли это к тебе или к богам. Итак, это должно быть рассмотрено тобой, ибо я считаю это известным. Я не считаю, что хорошо знаю, и не знаю, что не знаю его. Кто из нас знает его, тот знает его, и не знает, что не знает. Кем Брахман не понят, тем понят, кем понят, тот не знает его. Он не распознан распознавшими, распознан нераспознавшими». [76]
А вот даосский текст, который почти совпадает с этим отрывком из Упанишад:
«Великая Чистота спросила Бесконечность: “Вы знаете Дао?”
— Нет, не знаю, — ответила Бесконечность.
Потом Великая Чистота задала тот же вопрос Недеянию, и Недеяние сказало: “Я знаю Дао”.
— А есть ли у твоего знания число? — спросила Великая Чистота.
— Да, есть.
— Что же это за число?
— Мое знание Дао может возвысить и может унизить, может связать и может разъединить. Вот как можно считать благодаря моему знанию.
Великая Чистота спросила об этих словах у Безначального: “Кто же прав: Бесконечность, которая не знала, или Недеяние, которое знало?”
— Незнание глубоко, знание поверхностно, — ответило Безначальное. — Не знать — это внутреннее, а знать — это внешнее.
Тут Великая Чистота вздохнула и сказала: “Значит, мы знаем благодаря незнанию! А не знаем из-за знания! Кто же знает знание, которое не знает?”
— Дао неслышимо, а если мы что-то слышим, значит, это не Дао, ответило Безначальное. — Дао незримо, а если мы что-то видим, значит, это не Дао. О Дао нельзя ничего сказать, а если о нем что-то говорят, значит, это не Дао. Кто постиг Бесформенное, которое дает формы формам, тот знает, что Дао нельзя дать имя». [77]
Обращаясь непосредственно к природе человеческого существа, рассматриваемого во всех его состояниях, следует отталкиваться от представления о нем как о композиции разнородных элементов, существующих как единое целое на протяжении всей жизни индивида. Необходимо при этом особо подчеркнуть тот факт, что состояния, принадлежащие индивиду как таковому, то есть не только телесные, но и тонкие, субтильные состояния, — это, в сущности, состояния прежде всего живого человека. Из этого утверждения тем не менее еще не следует вывод, что тонкие состояния исчезают именно в момент телесной смерти и исчезают в результате смерти тела; наоборот, мы уверены, что человек в этот момент проходит определенный отрезок своего существования, и проходит его именно в тонкой, субтильной модальности; но сам этот отрезок является только переходной фазой процесса погружения всех качеств индивида, которые были проявлены, в область непроявленных состояний, фазой, наличие которой можно легко объяснить, принимая во внимание то «среднее» или, иными словами, переходное положение, которое занимают сами тонкие состояния. Правда, иногда говорят о продолжении, и даже бесконечном продолжении, жизни человеческого индивида после смерти тела, и в таких случаях эту посмертную жизнь необходимо связывать с тонкими, или со сверхтелесными, модальностями существования этого индивида; однако в любом случае это продолжение нельзя ни в коем случае отождествлять с теми тонкими состояниями, которые были доступны индивиду на протяжении его земной жизни. Необходимо понять, что в содержание одного и того же понятия «тонких состояний» мы вынуждены включать самые разные и самые сложные модальности, и вынуждены делать так даже в том случае, если мы ограничиваемся только областью человеческого существования; по этой причине нам следует с самого начала подчеркнуть, что сам термин «тонкие состояния» следует всегда понимать в его отношении к телесному состоянию, которое является в этом случае чем-то вроде исходного пункта; потребность в более точном значении понятия «тонких состояний» возникает только в силу их противоположности состояниям телесным, которые, со своей стороны, всегда кажутся нам достаточно определенными по той простой причине, что они представляют собой именно то положение, в котором мы себя обнаруживаем в данный момент.
Мы теперь должны обратиться к вопросу о так называемой «посмертной эволюции» человеческого существа, или, другими словами, к рассмотрению того, что следует для этого существа после его смерти, к рассмотрению, если говорить более точно, процесса диссолюции той композиции разнородных элементов, о которой мы только что упоминали и которая, собственно говоря, и составляет человеческую индивидуальность. Кроме того, следует заметить, что тогда, когда этот процесс диссолюции имеет место, никакого, строго говоря, человеческого существования уже нет, так как именно эта композиция элементов, их временное соединение, и есть индивид; единственный случай, когда еще можно называть существование после смерти человеческим существованием, связан с теми продолжениями индивидуальной жизни, о которых мы уже говорили; в этом случае хотя индивидуальность уже и не является законченной с точки зрения полноты манифестации (поскольку телесное состояние уже утрачено, то соответствующие ему возможности раскрыты полностью и окончательно), тем не менее некоторые ее тонкие, или психические, элементы остаются еще не растворенными в области непроявленного существования. Во всех других случаях существование уже не может быть названо человеческим, поскольку то состояние, к которому этот термин применяется, уже осталось позади и уже произошел переход в другое состояние, которое никак нельзя назвать индивидуальным; таким образом, существо, которое ранее было человеком, перестает быть таковым и становится чем-то иным, точно так же как в момент рождения это существо в свое время стало человеческим существом, перейдя из какого-то иного состояния в то, в котором мы сейчас находимся. Более того, если рождение и смерть понимать в самом широком значении, то станет очевидно, что они являются изменениями, которые аналогичны друг другу и представляют собой начало и конец цикла индивидуального существования; и действительно, если бы было возможно занять какую-то позицию за пределами данного состояния и наблюдать, каким образом различные состояния связаны друг с другом, то сразу стало бы ясно, что рождение и смерть представляют собой строго эквивалентные друг другу феномены и смерть в одном состоянии является в то же самое время рождением в другом. Иначе говоря, одно и то же изменение является и смертью, и рождением в соответствии с тем состоянием, или тем циклом существования, в рамках которого это изменение рассматривается, поскольку оно знаменует собой точку, общую для двух разных состояний, или процесс перехода из одного состояния в другое; и то, что справедливо здесь для различных состояний, на другом уровне остается справедливым и для различных модальностей одного и того же состояния, внутри которого эти модальности, раскрывая собственные возможности проявления, образуют множество вторичных циклов, а эти вторичные циклы, вместе взятые, объединяются уже в более обширный цикл существования. Эти касающиеся смерти и рождения рассуждения применимы как в отношении макрокосма, так и к микрокосму; хотя у нас здесь нет времени останавливаться на этом вопросе, но тем не менее читатели все же могут составить себе некоторое представление о том, как некоторые выводы этих рассуждений связаны с теорией космических циклов.
