В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни - Холлис Джеймс (онлайн книга без .TXT) 📗
Образ дракона как символа этой архаической инерции, которую следует преодолеть, присутствует в мифах древнего Китая, а также в финикийских, саксонских и многих других мифах. Аполлон, Кадм, Персей, Зигфрид, Святой Георгий и Святой Михаил – все эти герои одолевали дракона-тирана, который ассоциировался с огромной хтонической силой и регрессией. Кроме того, змей-дракон символизирует часть великого цикла смерти-возрождения. Например, в ацтекском мифе о сотворении мира тучный змей-Бог наносит себе рану и отдает людям свою кровь, питающую их жизнь. Разные гностические рисунки иллюстрируют роль змея-дракона как предвестника рождения. Существует множество мифов, в которых герой возрождается из утробы чудовища: греческий Ясон, Вишну в индуистском мифе, ветхозаветный Иона. В каждом из них используется мифологема возрождения из той сущности, которая сначала гибнет.
Такое амплифицированное обобщение лишь позволяет увидеть след мощного резонанса архетипического мотива дракона как постоянно повторяющегося символа. Но что предполагает эта амплификация и чем она может быть полезна для человека, который должен помочь юноше, находящемуся в смертельной опасности?
Прежде всего повсеместная распространенность этих символов подтверждает существование сильно резонирующей бессознательной жизни, которая находит свое внешнее выражение в образах, и каждое ее проявление представляет собой продолжение вневременной драмы души. Зная, что появление дракона из лунарных, материнских глубин и последующее пожирание патриархального бога-солнца непосредственно относится к мифам, обнаруженным в древнем Китае, на Яве в XV веке, в средневековой европейской алхимии и во многих других местах и в разные эпохи, – мы можем себе представить, что Терри, как и Сьюзен, не создавал миф – миф сам создавал его. Из-за радикального разрушения Эго, центра, утратившего сдерживающую слу, Терри живет в мифическом пространстве.
Оказавшись привязанным к своим «специфическим» родителям и травмированный ими, Терри пошел по собственному пути индивидуации. Однако он присоединился к длинной череде людей, совершающих странствие, которое происходит внутри каждого из нас. Коран напоминает нам: «Вы думаете, что можете войти в Сад Блаженства, не пройдя по тем тропинкам, по которым прошли те, кто был перед вами?» [125]
Это странствие содержится у нас в крови, и совершить его мы обречены судьбой – независимо от того, помогает или мешает нам рок или осознанный выбор. Индивидуальная и архетипическая задача, стоящая перед Терри, заключается в том, чтобы встряхнуться, освободившись от воздействия затягивающих глубин бессознательного, символически уничтожить сатурнианского Отца-Солнце и умереть для заповедника детства. [Чтобы затем произошло его возрождение. – Прим. автора.] Этот самый древний образ, воплощающий энергию разрушения и обновления, живет в психике Терри, пожирает свой древний хвост и дышит огнем.
На приведенных рисунках мы увидели воображаемый логос души, находящейся в состоянии, которое Карл Ясперс назвал пограничным [126]. И Сьюзен, и Терри совершили первый великий переход, открыто отказавшись от родительской зависимости ради временной неопытности, – но собственной неопытности. В той культуре, где они выросли, им неоткуда ждать помощи, ибо в ней не существует ни священных переходных ритуалов, ни мудрых старейшин, которые помогли бы им совершить этот переход. Оба страдают радикальной иннервацией способности Эго интегрировать их осмысленные ощущения в связное ощущение «Я». К тому же на их рисунках мы видим, что самые глубинные психические процессы являются динамическими и автономными; и в том и в другом случае они воодушевляют человека и ведут его на поиски целостности.
На рисунках Сьюзен и Терри мы увидели уже знакомую нам стихию – два великих мифологических мотива: цикл жертвоприношения-смерти-возрождения и героического странствия от регрессивной власти природы, через дремучий лес, к дифференциации и индивидуации. Как могло получиться, что эти два подростка, становящиеся взрослыми, не прочитав и не узнав ни одной древней истории, смогли нарисовать эти образы? Единственный ответ заключается в том, что психика, которая раньше служила нашим предкам, теперь служит нам. Она спонтанно рождает эти образы, чтобы активизировать нашу энергию, направить ее и придать ей смысл. Если бы мы забыли эти образы, они бы канули в никуда. Как писал Рильке в седьмой Дуинской элегии,
Поэтому трансформирующая энергия все равно движет нами, осознаем мы это или нет. Насколько более осмысленной могла бы быть жизнь, если бы мы могли знать такие истории и согласовывать с ними свою волю и энергию?
ГЛАВА 4. В ПОИСКАХ БОЖЕСТВЕННОЙ ОБИТЕЛИ
Передо мной на столе лежит книга «Энциклопедия богов», написанная Майклом Джорданом. В ней приведено описание 2500 божеств, начиная с А-а, месопотамской богини солнца и А'аса, хиттитского бога мудрости, продолжая Игнерссуаком, богом моря у племени эскимосов, Яхве, древнееврейским богом-творцом, и заканчивая Зурваном, персидским богом времени и судьбы.
Оказывается, множество богов появлялись, становились «источниками света», а затем в течение нескольких эпох исчезали. Из предыдущих глав нам известно, что таинственная энергия, управляющая космосом, наполняла содержанием представления или верования, какое-то время в них сохранялась, а затем исчезала. Казалось бы, бессмертные боги тоже являются смертными. Такое суждение, даже при весьма приблизительном знании истории, очень беспокоит верующих.
Не случайно фундаменталисты, правое крыло института мировой религии, возникли после Второй мировой войны, когда число основных религиозных течений на Западе уменьшилось, а их общественно-политическое влияние заметно снизилось. Выступая перед Гильдией пасторской психологии в 1939 году в Лондоне, Юнг заметил, что очень многие люди утратили осмысленную связь с великими институтами Церкви и Власти. Так как Эго, ощущающее неоднозначность, испытывает дискомфорт, многих людей увлекли самые распространенные в тридцатые годы идеологии – марксизм и фашизм. А люди, которые не приняли эти идеологии, по мнению Юнга, интериоризировали свой экзистенциальный страх в виде невроза [128].
После Второй мировой войны, когда влияние церкви и государства продолжало снижаться, многие люди попали в сети светских идеологий: материализма, гедонизма, нарциссизма; другие присоединились к социальным институтам, которые могли снять психологическое напряжение, декларируя догматические истины. Один американский президент зашел так далеко, что стал утверждать, будто весь американский народ страдает душевной болезнью; за публичное выражение крайних сомнений в душевном здоровье нации он подвергся уничижительной критике. На восемь лет его сменил голливудский актер, который, играя на чувствах американцев, провозгласил: «Америка вновь крепко сидит в седле», а многие другие народы принадлежат к «империи зла». Снова вошла в употребление старая черно-белая система ценностей.
Люди, принадлежащие к правому идеологическому крылу, были так напуганы неоднозначностью, самоанализом и разницей культур, что стали жестко защищать свою мораль и оказывать влияние на политику своим количеством и пропагандой, опирающейся на популизм. За такой активностью скрывается фанатизм и одержимость страхом. Потребность в настойчивом утверждении истинности своих ценностей и принуждении своего соседа принять их возникает лишь под влиянием демона сомнений. В период личностного и культурного кризиса резко снижаются сила духа и зрелость, необходимые для того, чтобы выдержать напряжение противоположностей, которое является лучшим тестом на психическое здоровье. Разумеется, не религия собирает сотни и тысячи людей на ралли и трубит о своей идеологии, хотя и она тоже вносит в это немалый вклад. Бог, которого телевизионный проповедник назвал личным исповедником, – это не Бог, а культурный или личностный артефакт. Как мы уже знаем, такое «оживление» образа бога граничит либо с наивностью, либо с идолопоклонством.
