Способы создания миров - Гудмен Нельсон (библиотека книг TXT) 📗
4. Редукция и конструкция
Дебаты о критериях конструктивных определений часто сосредотачивались на том, какое согласование требуется между definiens и definiendum — интенсиональное или только экстенсиональное. Требование абсолютной синонимии было основано на убеждении, что definiens должен объяснять значение definiendum. Проблема с понятием значений и даже с идеей точного подобия значения подняла вопрос, могла ли бы здесь помочь экстенсиональная идентичность, но она, в свою очередь, показала себя слишком тесной, так как часто множественные альтернативные definientia, которые не являются коэкстенсивными, очевидно равно приемлемы. Например, точка на плоскости может быть определена как пересечение некоторой пары линий, или совсем другой пары линий, или как семейство областей и т. д., но definientia, имеющие эти несовпадающие экстенсионалы, конечно, не могут все быть коэкстенсивны с definiendum.
Такие соображения указывают на критерий, выраженный в терминах экстенсионального изоморфизма, который требует сохранения структуры скорее, чем экстенсионала. Поскольку структура может быть общей для многих различных экстенсионалов, это уравнивает в правах альтернативные definientia. Рассматриваемый изоморфизм носит всеобщий характер и должен наличествовать между целым множеством definientia системы и целым множеством их definienda. Однако он не симметричен: обычно, как в упомянутых определениях точек, definiens артикулирует свой экстенсионал более полно, чем definiendum, и таким образом производит анализ и представляет средства для систематической интеграции. [89]
В такой интерпретации определение точек в терминах линий или множеств не дает никаких требований, согласно которым точки являлись бы просто линиями или множествами, а происхождение других элементов от воды не дает требования, что они сами состоят из воды. Постольку, поскольку определения или установление происхождения успешны, они организуют точки и линии или четыре элемента в систему. Наличие альтернативных систем не дискредитирует ни одну из них, так как здесь нет альтернативы, но есть незаполненность альтернативных систем, незаполненность организации того или другого рода. Фалес мог бы ответить своим преемникам, жаловавшимся на искусственность введенных им порядков и приоритетов, что именно так и поступают и наука, и философия, и что полное устранение так называемого искусственного оставило бы нас с пустым сознанием и с пустыми руками. [90] Принимая переосмысление природы и важность редукции, построения, установления происхождения или систематизации, мы отказываемся от бесполезного поиска исконного мира и признаем, что системы и другие версии столь же продуктивны, как и репродуктивны.
В предшествующей истории мысли от Фалеса до Аллена были проиллюстрированы несколько процессов создания миров — или отношения между мирами — которые я обсуждал в главе I: упорядочение, в установлении происхождениия из всех четырех элементов из одного; дополнение, в привлечении понятия Безграничного; удаление, в устранении всего остального; и разделение, в дроблении Единого на атомы. Дополнение и удаление также ярко проиллюстрированы в отношении между миром физики и обычным перцептуальным миром. Среди других упомянутых процессов или отношений были композиция, когда события объединены в протяженный предмет; деформация, как при сглаживании ломаных кривых, и нагрузка или акцент. Последний из этих процессов, реже отмечаемый и хуже понятый, все же особенно важен для следующего изложения и нуждается здесь в некотором дальнейшем внимании.
Иногда создание миров, не добавляя и не пропуская сущности, изменяет акцент; различие между двумя версиями, состоящее прежде всего или даже исключительно в их относительной нагрузке одних и тех же самых объектов, может быть поразительным и последовательным. Примечательный пример: рассмотрим различия в том, что может быть в двух версиях приниматься за естественные роды (natural kinds) — то есть роды, важные для описания, исследования или индукции. Наше обычное отображение «зеленого» и «синего» не отрицает, что «зиний» и «селеный» могут именовать классы, но принимает эти классы за тривиальные. [91] Обратить это — чтобы отображать «зиний» и «селеный» вместо «зеленый» и «синий» — значило бы создать другой мир и жить в нем. Второй пример эффекта нагрузки появляется в различии между двумя историями Ренессанса: той, которая, не исключая сражений, подчеркивает искусства, и другой, которая, не исключая искусств, подчеркивает сражения (II:2). Это различие в стиле — различие в нагрузке, которое дает нам два различных мира Ренессанса.
5. Факт из фикции
При всем разнообразии версий внимание обычно сосредотачивается на буквальных, денотирующих, вербальных версиях. В то время как они охватывают часть — думаю, далеко не все — научного и квази-научного создания миров, они не покрывают перцептуальные и изобразительные версии, все фигуративные и экземплификационные средства и все невербальные среды. Миры беллетристики, поэзии, живописи, музыки, танца и других искусств созданы в значительной степени такими небуквальными устройствами как метафора, такими не-денотирующими средствами как экземплификация и выражение, и часто при помощи картин, звуков, жестов или других символов нелингвистических систем. Такое создание миров и такие версии — моя главная тема здесь, поскольку главный тезис этой книги состоит в том, что искусства должны не менее серьезно, чем науки, восприниматься как способы открытия, создания и расширения знания в широком смысле продвижения понимания, и, таким образом, философия искусства должна составлять неотъемлемую часть метафизики и эпистемологии.
Рассмотрим сначала версии, которые являются способами видения, изображениями скорее, чем описаниями. С синтаксической стороны картины радикально отличаются от слов — картины не состоят из элементов алфавита, не идентифицируются по почерку и шрифту, не объединяются с другими картинами или со словами в предложения. Но и картины, и термины обозначают нечто — применяются как ярлыки того, что они представляют, называют или описывают. [92] Имена и такие картины как индивидуальные и групповые портреты обозначают единственным способом, в то время как предикаты и такие картины, как в орнитологическом справочнике, обозначают общим образом. Итак, картины могут создавать и представлять факты и участвовать в создании миров почти таким же способом, как и термины. Действительно, наша повседневная так называемая картина мира — продукт совместного производства описания и изображения. Все же я должен повторить, что я здесь не подписываюсь ни под какой картинной теорией языка, [93] ни под какой лингвистической теорией изображения, поскольку картины принадлежат нелингвистической, а термины неизобразительной символической системе.
Некоторые изображения и описания, тем не менее, ничего не обозначают буквально. Нарисованные или письменные портреты Дон Кихота, например, не обозначают Дон Кихота — обозначать просто некого. Беллетристические произведения в литературе и их аналоги в других искусствах очевидно играют видную роль в создании миров; наши миры — наследие ученых, биографов и историков не в большей степени, чем романистов, драматургов и живописцев. Но как ничего не обозначающие версии могут участвовать в создании действительных миров? Неизбежное предложение представить в качестве денотатов фиктивные объекты и возможные миры ничем не поможет в этом вопросе даже тем, кто могут его переварить. Все же когда-то мы пытаемся найти ответ, то он отыскивается на поверхности.
Словосочетание "Дон Кихот", понятое буквально, не применимо ни к кому, но понятое фигурально, применим ко многим из нас — например, ко мне в моих распрях с ветряными мельницами нынешней лингвистики. Ко многим другим этот термин не применим ни буквально, ни метафорически. Буквальная ложность или неприменимость полностью совместимы с метафорической истиной, но, конечно, не дают никаких гарантий для нее, а граница между метафорической истиной и метафорической ложностью пересекается с границей между буквальной истиной и буквальной ложностью, но не более произвольна, чем она. Является ли человек Дон Кихотом (то есть ведет ли он себя по-донкихотски) или Дон Жуаном — столь же реальный вопрос, как и тот, является ли человек параноиком или шизофреником, и ответить на него легче. Применение вымышленного термина "Дон Кихот" к действительным людям, подобно метафорическому применению невымышленного термина «Наполеон» к другим генералам и подобно буквальному применению некоторых недавно изобретенных терминов типа «витамин» или «радиоактивный» к материалам, производит реорганизацию нашего обычного мира, выбирая и подчеркивая как релевантный род категорию, которая срезает угол поперек заезженной дороги. Метафора не просто декоративное риторическое устройство, но способ, которым мы заставляем наши термины многократно служить нам по совместительству. [94]
